Я выпрыгнула наружу.

Вслед что-то кричали, но я не разбирала слов. Я со всей силы пнула генератор. Маты удерживали ревущий корабль, скоро он перегреется, подойдут Миротворцы, и все будет кончено.

Отодрав металлическую крышку, я нашла выключатель. В пяти метрах от меня из дыма возникла фигура Жолифе, его ствол был направлен прямо мне в сердце.

Поздно.

Я дернула выключатель, и «Чарис» прыгнула вверх, и в этот момент он выстрелил.

Ветер нес меня в своей пасти. Я чувствовала, как он проходит сквозь меня бесконечным выдохом. Может, когда он выдохнет весь воздух, наступит конец света? Или его начало?

Я не двигалась. Ветер вел себя как кот: мягко сжимал в челюстях, не причиняя вреда, до тех пор пока я не напомню ему о своем быстром сердцебиении и тонкой, легко рвущейся коже. Но она уже разорвана, и боль подкатывает быстрыми красными волнами. Это ветер?

Нет. Ветер безжалостен, но у него нет кулаков. Это люди. Воспоминания путались, но я помнила лица, грязные, обожженные, фибергласовые зубы, испачканные в крови бронежилеты. Ботинки с металлическими носами, которые били меня в живот, выбивая на песок желчь и кровь. Кулаки, задубевшие от солнца пустыни, которые ударялись о мое лицо и голову до тех пор, пока я не прекратила сопротивляться, пока не сосредоточилась на одном желании: стать подобной им, такой же бестелесной и неприкасаемой.

Но они не забрали меня к себе. Они поставили меня на эту дорожку, вымощенную зубами, когтями и сгустками крови, и пировали, довольные своим выбором. Последнее, что я помню, — лицо склонившегося надо мной человека, который дошел до конца мира и потерял свою душу, не зная, что превратился в пустую оболочку, в которой остались лишь страх и порок, пустую оболочку из грязных окровавленных бинтов.

Он улыбнулся и поставил ногу мне на плечо.

Я попыталась открыть глаза. Послушался только один. Второй остался без движения. Ветер облизал мое глазное яблоко, наслаждаясь соленой влагой.

Подо мной был песок. Песок и тень, как от огромной птицы. Я попыталась поднять руку, чтобы коснуться ее, но острая боль пронзила все тело, и я снова провалилась в забытье. Увы, вскоре я очнулась и поняла, где нахожусь.

Я лежала в плотной сетке из толстого кабеля, спеленатая, как туша, раскачиваясь в воздухе. Где-то внизу подо мной неслась пустыня. Я потихоньку начала осматривать себя.

Передняя часть куртки пропиталась кровью и затвердела. Куртка Сайласа. Когда я попыталась пошевелиться, меня пронзило болью, и на куртке проступила свежая кровь. Я осторожно ощупала грудь.

Шериф не попал мне в сердце, но рана на плече оказалась глубокой и рваной. Старая металлическая пуля, медленная и грязная, не настолько обжигающая, как разряд бластера. Из отверстия сочилась кровь. Без перевязки я умру.

Я отвернулась, несмотря на боль в шее. Попыталась разлепить губы, но они спеклись кровяной коркой. Сколько времени прошло с тех пор, как я встала с постели Сайласа? Как мы бежали из Доли Ангелов?

Я ощупала свою одежду. Из карманов вытащили все, что могло хоть как-то пригодиться. Единственное, что нашлось, — маленький костяной игральный кубик. Сжав его в кулаке, я закрыла глаза.

Проснулась я от удара о землю. Боль пронзила меня, я закричала, но сетка продолжала волочиться дальше, и пыль мгновенно забила рот и нос. Наконец, мы остановились. От тишины зазвенело в ушах. Постепенно окружающая действительность наполнялась новыми звуками: топот сапог, скрипы охлаждающегося металла. Я закрыла глаза, притворяясь, что потеряла сознание.

На лицо полилась жидкость, и какую-то секунду я думала, что это вода. Но потом я почувствовала запах — это была моча. Надо мной, смеясь, стоял шериф Жолифе.

— Жива еще? — поинтересовался он, застегивая штаны. — Я буду очень благодарен, если ты продержишься еще день-два. По связи пишут, что нужна живой.

Я выплюнула пыль и попыталась рукой вытереть лицо.

— Я умираю, — прохрипела я.

— Ну да, но умирающий человек ведь еще жив, правильно? Ну, пока не умер, — он огляделся по сторонам. — Мы бы добрались быстрее, если б этот ублюдочный ребенок не разбил моего жука.

— Где? — выдохнула я.

Жолифе сел на корточки возле меня. Он выглядел ужасно: пластыри отклеились, шрам забился грязью и тек гноем. Единственный глаз заплыл кровью.

— Мы летим к Аэростраде, — его вонючее дыхание достигло моих ноздрей. — Прошел слух о том, сколько Согласие готово за тебя заплатить, особенно если ты еще будешь дышать. Пожалуй, за сто тысяч кредитов я могу сдержаться и не убивать тебя.

Он протянул руку и потыкал пальцем в дыру у меня на плече.

Я сблевала от боли, и он перестал нажимать, но оставил палец внутри.

— Сто тысяч кредитов, — он задумчиво смотрел вдаль. — Я наконец-то удеру с этой вонючей луны. Оформлю себе пенсию и буду отдыхать где-нибудь среди зелени.

Он снова нажал на рану.

— Ты здесь сгниешь, — прохрипела я, когда смогла отдышаться.

Его губы дрогнули, и он ударил меня в голову кулаком.

Несколько часов спустя я снова пришла в себя. На том же месте? Невозможно понять. Опустилась ночь, и на небе блестели звезды, пропадая на западе, за Кромкой. До меня донесся запах костра. Шериф готовил ужин. Такой же костер я сама жгла тысячи раз на пустых просторах Пустошей, любуясь искрами, пытаясь забыть о холоде ночи.

С пятой попытки я смогла повернуться в сетке. В нескольких метрах от меня Жолифе сидел на старом патронном ящике, освещаемый светом костра. Сорвав все пластыри, он задумчиво щупал разрез на лице, что-то бормоча. Я сжала здоровую руку. Этому обломку человека меня не сломать.

— Воды, — просипела я. — Воды!

Он оглянулся, словно на минуту вовсе забыл о моем присутствии. С кривой трясущейся улыбкой он взял свой котелок и начал жадно пить, проливая большую часть жидкости на подбородок и куртку.

— Воды, — взмолилась я снова. — Я скажу тебе, как обработать лицо.

— Я и сам справлюсь, — поставив котелок, он подобрал с земли бутылку и вылил на ладонь немного жидкости.

— Порезы гноятся, — сказала я. — Промой кипяченой водой. Сделай компресс. Это предотвратит инфекцию, и соединительная ткань…

Я почти не понимала, что несу, просто сыпала медицинскими терминами, но это было не важно. После долгого разглядывания бутылки шериф спросил с недоверием:

— Какой еще компресс?

— Освободи меня, и я все сделаю.

Он презрительно хрюкнул, но все же достал нож и подошел, чтобы разрезать веревку, которой сеть крепилась к жуку.

— Попытаешься сбежать, — предупредил он, — перережу сухожилия.

Я встала на четвереньки, но Жолифе протащил меня за воротник до костра, несмотря на мои вопли от боли.

— Ну? — он опустился на свой ящик, будто на лекции, заинтересованно моргая здоровым глазом.

— Что… Что это? — я указала на бутылку.

Он придвинул ее ближе к костру.

— Я не могу рассмотреть, — пробормотала я.

Он придвинул ближе.

«Мазь доктора Дандиката, — гласила этикетка. — Применять для внешнего и внутреннего лечения».

— Хорошо, — сказала я. — Теперь возьми чистую тряпку и сложи втрое.

Нахмурившись, шериф повернулся назад, роясь в рюкзаке.

Схватив бутылку, я, собрав остатки сил, бросилась на него и чуть не потеряла сознание от боли. Жолифе потянулся к пистолету, но запоздал. Я оседлала его и вонзила ногти в рану так, что он завыл от боли. Сжав бутылку, я изо всех сил ударила шерифа по голове.

Пластик. Я только расплескала вонючее масло по его лицу. Ловя ртом воздух, я откатилась и отползала назад, пнув в его сторону горячие угли.

«Вставай!» — я заставила себя подняться на ноги, хоть они и тряслись подо мной. «Беги!» — возможно, удастся скрыться в темноте…

Но мое тело не слушалось, оно ослабло от боли, жажды, потери крови. Не сделав и дюжины шагов, я упала на колени. Я продолжила ползти на одном локте, слыша, как Жолифе нагоняет меня. Он угрожал, что порежет меня на кусочки, и я прекрасно понимала, что он именно так и поступит — резанет связки на ногах, и я умру в сетке над пустыней, орошая своей кровью сухой песок.