Показателем политической нестабильности была чехарда на тирском троне. Внук Хирама Абдастарт был убит около 910 г. до н. э. (Katzenstein, 1973, 127) в результате заговора, организованного сыновьями его кормилицы (Ios. Contra Ар. I, 18), т. е. людьми из непосредственного окружения царя. Старший из них и захватил власть. Иногда полагают, что этого сына кормилицы звали Метастарт или Метуастрат и он стал основателем новой династии, правившей Тиром 22 года (Eissfeldt, 1948, 1885; Katzenstein, 1973, 127–128). Но уже давно было обращено внимание на то, что греческий текст Иосифа Флавия не дает оснований для такого вывода. Иосиф не сообщает имя узурпатора, а лишь говорит, что это был старший из сыновей кормилицы; учитывая, что свои сведения Иосиф заимствовал из сочинений Менандра Эфесского, который, в свою очередь использовал тирские источники, можно считать, что имя узурпатора было вычеркнуто из тирских хроник, и следующие цари — Астарт (может быть, правильнее Абдастарт II), Астарим и Фелет — следуют уже за правлением сына кормилицы и не имеют к нему никакого отношения (Тураев, 1903, 102). Отношение к заговорщикам в тексте Иосифа явно отрицательное. Он говорит о коварстве, с каким они убили законного царя, и даже не упоминает о старшем из них как о царе, а лишь говорит, что тот захватил власть, а вот сменивший его Астарт уже "царствовал". Говоря об Астарте, историк называет и имя его не царствовавшего отца — Леастарт, что было бы необычно, если бы речь шла об основателе новой династии. Упоминая позже о захвате трона Итобаалом, Иосиф его отца тоже не называет. Видимо, Леастарт, хотя и не царствовал (да и неизвестно, жил ли после переворота), но считался законным царем, и приход к власти Астарта рассматривался как восстановление законного порядка. Если же принять предположение, что полное имя нового царя было Абдастарт, то его можно считать внуком убитого Абдастарта I, ибо именование человека по умершему к моменту его рождения деду было вполне в духе финикийской и вообще западно-семитской традиции. А то, что имя узурпатора не сохранилось, легко объяснить вычеркиванием его из тирских хроник, которыми пользовался Менандр, а через него — и Иосиф. Таким образом, можно говорить, что после девятилетнего перерыва потомки Хирама вернулись на трон, а сами эти девять лет считались перерывом в законной истории Тира.
Не исключено, что воспоминания о правлении сыновей кормилицы отразились в странной истории, рассказанной Юстином (XVIII, 3, 6—14). Вот что говорится в ней: многочисленные рабы захватили власть в Тире, убили почти всех господ и женились на их женах, произведя уже свободное потомство, и лишь позже, поняв, насколько свободные люди умнее рабов, сделали царем некоего Стратона, в свое время спасенного стоим рабом. Правда, Юстин в начале своего повествования говорит о многочисленных; победоносных войнах тирийцев с персами, что, как будто, относит эту историю к персидскому времени, т. е. к VI–IV вв. до н. а Но никаких победоносных войн тирийцы с персами не вели, так что, возможно, что источник Помпея Трога, сочинение которого вкратце изложил Юстин, объединил под названием "персы" всех восточных соседей Тира, включая ассирийцем, с которыми тирийцы действительно воевали, но далеко не успешно. Греко-римские авторы обычно называли Стратоном финикийца, в чьем имени присутствовал элемент с упоминанием богини Астарты. Но именно таково было имя царя, пришедшего к власти после сыновей кормилицы — Астарт или, скорее, Абдастарт. Из текста Юстина (XVIII, 3, 18–19) вытекает, что Александр Македонский после захвата Тира распял взятых в плен его жителей, считая их потомками рабов, и пощадил только потомков Стратона, которым вернул власть. Действительно, Александр часть пленных распял (Curt. Ruf. IV, 4, 17), а на тирском троне оставил прежнего царя Азимилка. Но ни один историк, рассказывавший о захвате Александром Тира, не говорит о мотиве распятия, да и распинание на кресте мятежных и беглых рабов было, скорее, римским обычаем, чем македонским или греческим. Трог обычно использовал источник, который в конечном счете восходит к местным преданиям. Думается, что и данном случае речь может идти о народном рассказе, в котором смутные воспоминания о заговоре слуг и последующем возвращении прежней династии на трон смешались с такими же смутными воспоминаниями о персидском господства жестокостях Александра и возвращении власти прежнему царю.
Возвращение к власти потомков Хирама не принесло желанного успокоения. Сын Астарта (Абдастарта II) Астарим был убит собственным братом Фелетом, а того, в свою очередь, сверг и убил Итобаал. Итобаал был жрецом Астарты (los., Contra Ар. 1, 18), но это не означает, что он был чужд царскому роду. Высшее жречество в финикийских городах было связано с таким родом (Katzenstein, 1973, р. 129–130). Это событие отражает еще один аспект внутренней борьбы в финикийских городах: между царем и высшим жречеством. Юстин (XVIII, 4, 5) отмечает, что в Тире жрец Мелькарта был вторым человеком после царя. И при определенных условиях столкновение между этими лицами становилось неизбежным. Подобное столкновение произошло при правнуке Итобаала Пигмалионе, которое закончилось победой царя и убийством жреца (lust. XVIII, 4, 5). Еще позже в Сидоне власть сумел захватить жрец Астаргы Эшмуназор, передав эту власть и жреческий сан сыну Табниту (KAI 14), но внук, оставаясь царем, жрецом уже не был (KAI 15). Возможно, что и Итобаал уже снял с себя жреческий сан, ибо в тех текстах, в которых он упоминается, о нем говорится только как о царю.
С приходом к власти Итобаала начинается новый расцвет Тира (Katzenstein, 1973, 129–166; Klengel, 1992, 204; Aubet, 1994, 50). Итобаал был заинтересован в создании новых городов, куда могли бы отправиться (добровольно или нет) его реальные и потенциальные противники, включая сторонников прежней династии. Вероятнее всею, с этой целью были основаны Ботрис в самой Финикии и Ауза в Африке (Ios. Ant. IucL VIII, 13, 2). Менандр, на которого ссылается Иосиф, сразу же перед упоминанием об основании этих горюдов говорит о жестокой годичной засухе и последующих страшных грозах, поразивших территорию Тирского государства. Это позволяет предположить, что вывод новых колоний был связан также с этими экологическими бедствиями. И если так, то основания обоих городов не должны были далеко отстоять друг от друга во времени. Их практически одновременное создание говорит о том, что и заморское, и азиатское направления политики были для тирского царя одинаково важны. К правлению Итобаала относится начало второго этапа финикийской колонизации (Циркин, 1987, 17).
Итобаал активно действовал на всех направлениях. На севере у Мириандского залива существовал финикийский город (Xen. Anab. 1, 4, 6), обладание которым открывало доступ к Киликии и Северной Сирии, а через последнюю и к Верхней Месопотамии (Aubet, 1994, 52–53). В Киликии почитали Геракла и Нергала, а каждый из этих богов был грецизированной или ассиризированной версией тирского Мелькарта (Lebrun, 1987, 28–32; Lipinski, 1995, 131–133). Находки финикийской надписи в Карателе и финикийских же печатей в этом районе (Magnanini, 1973, 51–57; Lemaire, 1977, 29–40) доказывают, что финикийцы проникли в юго-восточную часть Малой Азии. Где-то в этом районе ассирийский царь принял дань (или подарки) от Тира и Сидона. Так что, вероятно, что финикийцами, обосновавшимися у границ Малой Азии, были именно тирийцы (Kestemont, 1983, 63–66). Отсюда они могли двигаться и в Малую Азию, и на Армянское нагорье, и в Месопотамию (Kestemont, 1985, 135–147).
На юго-востоке Итобаал заключил союз с израильским царем Омри (Амврием), скрепив его браком своей дочери Иезавели с сыном Омри Ахавом (Tadmor, 1981, 149). В религиозной сфере политический союз отразился в распространении финикийских культов, особенно культа тирского "владыки" (I Reg. 16, 31–33). Омри и Ахаву Итобаал оказал помощь и в строительстве (Harden, 1980, 49; Mitchell, 1982, 469–471). Союз Тира с Израилем был дополнен подобным союзом с Иудеей (II Reg., 8, 18; 26).
