Важное место в политике набатейского царя занимали, естественно, отношения с Римом. В 1 г. внук Августа Гай Цезарь был направлен во главе экспедиции против арабов (CIL, XI, 1421). Возможно, что император попытался повторить неудачный эксперимент Галла и получить прямой доступ к богатствам Юго-Западной Аравии (Dussaud, 1955, 153). Если это так, то обойтись без помощи набатеев римляне не могли. Однако добиться своей цели они и на этот раз не сумели. Хотя долгое царствование Ареты IV считается достаточно мирным (Goritz, 1991, 21), оно было временем дальнейшего укрепления и территориального расширения Набатеи, о чем свидетельствует обильная чеканка этого царя (Negev, 1977, 569). Когда апостол Павел прибыл в Дамаск, этим городом управлял наместник Ареты (II Сог., 11, 32). Это сообщение относится к концу 30-х гг. I в. Но как задолго до этого набатейский царь укрепился в городе, неясно. В свое время римляне захватили Дамаск, который стал частью провинции Сирии и одно время даже резиденцией римского наместника (Ios. Bel. Iud., 1, 12, 1). Конечно, самовольно захватить силой город в провинции набатейский царь не мог. Видимо, присоединение Дамаска и его области к Набатее произошло с согласия императора. Находки монет показывают, что и при Августе, и при Тиберии Дамаск входил непосредственно в империю. Но при Калигуле римские монеты в этом городе исчезли, и не появлялись вплоть до восьмого года правления Нерона, т. е. до 61 г. Вероятнее всего, Калигула передал Дамаск набатейскому царю, что, как мы увидим далее, хорошо вписывается в общую провинциальную политику этого императора на Востоке (Bietenhard, 1977, 256). Клавдий не отменял решения своего предшественника, и только Нерон по каким-то причинам в 61 г. вновь включил Дамаск в римскую провинцию.
Набатея была не единственным клиентским государством в регионе. Плиний (V, 74, 77, 81–82) перечисляет целый ряд таких государств на территории Сирии. Многие из них являлись тетрархиями, и про них Плиний пишет, что они подобны царствам, главы других имели царские титулы. Все они официально не входили в состав провинции. Разумеется, самостоятельность таких государств была весьма относительна и зависела от реальной обстановки. Те, которые были ближе к центрам римской власти, по-видимому, зависели от нее гораздо сильнее (ср.: Ранович, 1949, 133). Более отдаленные, как Набатея, пользовались большей автономией. Таково было положение Пальмиры, отделенной обширной пустыней и от центра Сирии, и от границ Парфии. Этот богатый город, являвшийся важнейшей стоянкой на караванном пути между Сирией и Палестиной, с одной стороны, и Месопотамией, с другой, обладающий плодородными полями и обильными водными ресурсами, мог поддерживать равные отношения и с Римом, и с Парфией (Plin., V, 88). И римляне практически ничего не могли с этим поделать. И все же подчинение Риму заставляло Пальмиру принимать те или иные установления и распоряжения римских императоров и наместников (Шифман, 1977, 233–235).
Сохраняя подобные государства, римское правительство, однако, в случае необходимости решительно вмешивалось и в их внутреннюю жизнь, и в их взаимоотношения. Оно могло менять их границы, вовсе уничтожать или, наоборот, восстанавливать Внук Ирода Юлий Агриппа, находясь в Риме, сблизился с будущим императором Калигулой, и тот, став императором, не только отдал Агриппе одну из палестинских тетрархий, правитель которой недавно умер, но и титул царя, а преемник Калигулы Клавдий передал ему почти все прежние владения Ирода (Ios. Bel. Iud., II, 9, 6; 11, 5). Однако возрождение Иудейского царства оказалось недолгим. После смерти Агриппы в 44 г. Клавдий снова превратил его в провинцию (Ios. Ant. Iud., XIX, 9, 2; Bel. Iud., Ц 11, 6). На юге Сирии у самых границ с Палестиной римляне разделили на четыре части Итурею, и одну ее часть Калигула подарил местному арабскому князю, видимо, потомку прежде правившего здесь рода, Сохэму. Однако после смерти Сохэма Клавдий опять ликвидировал здесь монархию и присоединил ее к провинции Сирии (Тас. An., XII, 23).
Политическая структура Сирии и Палестины в это время была довольно сложной. Здесь, как мы видим, существовали различные небольшие клиентские государства, официально не входившие в провинции Сирию и Иудею, но фактически контролируемые императорским легатом Сирии, а также кочевые племена со своими шейхами. Кроме тою, на территории самих провинций отдельные города обладали внутренним самоуправлением на манер греческих полисов Некоторые города имели статус римских колоний, начало которым положил еще Август, выведший колонии своих ветеранов в Верит и Гелиополь (Шифман, 1977, 228–258). К положению клиентских государств были близки "союзные общины" (civitates foederatae), которые тоже официально не входили в провинцию, но полностью подчинялись как центральным, так и местным властям. Такими были финикийские города. Например, рассказывая о Тире, Страбон (XVI, 2, 23) ясно говорит, что римляне подтвердили независимость этого города. А в более позднее время Тир как "союзная община" поставил в римскую армию вспомогательные когорты (Eissfeldt, 1948, 1899). Многие города принимали пышные титулы, но, как правило, чем пышнее и величественнее они были, тем менее реальной была их автономия.
Сирия представляла для Римской империи особую значимость как в экономическом, так и в политическом плане (Herod., II, 7, 4). Ее столица Антиохия, насчитывавшая 100 тысяч жителей, была четвертым городом империи и одним из ее важнейших экономических и культурных центров, кроме того, римляне понимали, что Антиохия — наиболее подходящая база для военных операций против парфян (Bats, Benoist, Lefebvre, 1997, 219–222). Взаимоотношения с Парфией были для Рима важнейшей внешнеполитической проблемой на Востоке. По существу здесь установился политический дуализм двух крупнейших держав того времени — Рима и Парфии. Основным "яблоком раздора" для этих держав была Армения, а Сирия оказывалась единственной римской провинцией, непосредственно граничившей с Парфией, и эта граница была постоянно под угрозой. Поэтому здесь римляне держали значительное число легионов, в том числе и для поддержания внутреннего спокойствия. В 18 г. для урегулирования восточных дел, и в частности для умиротворения смут, возникших в Сирии из-за непомерно высоких налогов, император Тиберий дал высший проконсульский империй на Востоке своему племяннику Германику, т. е. сделал его своим соправителем и главой всех восточных провинций (Тас. An., II, 43). Какую-то роль при этом, несомненно, сыграло и желание Тиберия лишить Германика командования рейнской армией, солдаты которой ею боготворили, и удалить из Рима, где Германик был более популярен, чем император. При этом легатом Сирии остался враг Германика Гай Кальпурний Пизон. Вскоре после этого Германик умер, а в Антиохии распространились слухи, будто ею отравил Пизон по тайному приказу Тиберия. Больше таких экспериментов Тиберий не повторял. Спокойствие в Сирии римлянам кое-как удавалось поддерживать, но обстановка в Палестине была далека от стабильности.
Установление "прямою" римского правления не только не принесло мира в Иудею, но и обострило все внутренние противоречия. Теперь ко всем религиозным и политическим спорам прибавилось еще отношение к римской власти.
Если ессеи в своих удаленных общинах старались быть в стороне от политической борьбы (хотя это им далеко не всегда удавалось), то саддукеи и фарисеи в ней активно участвовали. Первые представляли интересы жреческой аристократии и стояли за сотрудничество с римской властью. Вторые, выражавшие настроения широких масс иудейского населения, непримиримых в своем религиозным ригоризме, были настроены оппозиционно. Это различие ярко выявилось уже в самом начале римского правления. Когда Квириний по поручению Августа стал проводить перепись в Иудее, первосвященник Иоазар уговорил народ подчиниться, а фарисей Цадок призвал его к сопротивлению. Наряду с Цадоком главой этого сопротивления стал также Иуда из галилейского города Гамалы. С ним связано появление крайнего крыла фарисеев — зелотов ("ревнителей"), которые в религиозном плане ничем от фарисеев не отличались, но выступали за открытую и немедленную войну с ненавистным Римом (Ios. Ant. Iud., XVIII, 1, 1; 6; Bel. Iud., II, 4, 1; 8, 1). Наряду с зелотами появились и сикарии ("кинжальщики"), развернувшие террор против римлян (Амусин, 1989, 370–376). Существовали и другие религиозные течения, волей-неволей сталкивавшиеся с политикой. Таковым была, по-видимому, близкая к ессеям группа Иоанна, который призывал к возрождению посредством ритуального омовения в водах Иордана. Но когда тетрарх Галилеи и Переи Ирод Антипа вторым браком женился на собственной племяннице Иродиаде, которая до этого была женой его брата, Иоанн решительно выступил против такого, как он считал, нарушения религиозного закона, за что и был казнен (Маге, 6, 17–28; Mat., 14, 3— 11; Luc, 3, 19–20). В этих условиях еще шире, чем раньше, стали распространяться мессианистические чаяния. Ученики Иоанна считали его воплощением пророка Илии, который должен явиться на землю и возвестить скорый приход мессии. Время от времени появлялись самозванные мессии. Все напряженно ожидали скорых перемен, и большинство мечтало о гибели Рима.
