– Это как так? Если штраф пятьсот? Или сколько?

– Да, пятихат. Ну типа пеня накапала. А обратной силы у списания нет. Эти прекрасные люди, пошлый эквивалент старухи-процентщицы, конечно, говорят, мол, собери кипу бумаг, подотрись, какой-то там сбор, отвези к чёрту на рога, и может быть, ещё через год, если тебе повезёт, ты получишь шанс собрать ещё одну кипу бумаг, бла-бла-бла… А руки-то так и тянутся к топору.

Алёна придворно зевнула, принуждённо примерив на себя скучную громоздкость бюрократического аппарата, чего утаить от Вовы не удалось.

– Вот видишь, а ты говорила, что ты бодра. Я расскажу тебе таких скучных историй, что тебя вырубит за секунду.

– Да я уже поняла, что ты не шутил. Мы можем сходить к той стене, за которую я ломлюсь во сне, – предложила Алёна, освежив губы салфеткой. – Развеемся прогулкой по дому перед сном.

– Пойдём. Надеюсь, посуду за собой мыть не нужно? – остерёгся Вова.

– У нас есть для этого специально обученный робот.

– Любое рабство заканчивается восстанием. Даже роботизированное. Будь начеку, – Вова сделал зловещие глаза, вставая из-за стойки. – Спасибо за яства.

– На здоровье, – Алёна встала следом. – Следуй за мной.

Красо́ты, излишества, персидские ковры – сочетания антикварных утварей с ультрасовременной техникой. Дом был как бы вне бега лет, без приюта для времени, выглядел бесконечным, застывшим длинным эхом, плутающим лабиринтами коридоров, – вправо-влево, влево-вправо, будучи при этом излишне статным, он подразумевал обращение минимум по имени-отчеству, а то и приложенный титул перед. Дом. Множественное число изначально единственного, когда семья делила его на четверти, теперь снова стал заурядной единицей, принадлежащей одной лишь Алёне, вновь обретя математически верное, но по-человечески грустное число, равное целому одиночеству.

Широкая лестница уводила ребят в подвал. Алёна щёлкнула выключателем, и свет ожил в коридоре и в каждой комнате. Из приоткрытой двери, самой первой по левую руку, блеснули горделивые пузатые кубки теннисных турниров. Под их несметное количество выделили целую комнату.

– Отец в последние годы блистал, – ответила на напрашивающийся вопрос Алёна. – Это была его детская мечта.

– Любимая мечта выглядит так.

– Мечта детства?

– Отчасти.

Ребята блуждали по широкому подвалу. Ступая по симпатичному просторному, но недостаточно светлому коридору, Вова любопытно заглядывал в открытые двери: тренажёрный зал – беговая дорожка, шведская стенка, боксёрская груша, палки для скандинавской ходьбы; комната для пинг-понга – стол с парой ракеток на синей поверхности поделён надвое, как всё сущее, изначально двойственное, преградой – сеткой; широкая бильярдная – два стола русского бильярда: зелёная гладь сукна, конусы навесных ламп, «пирамиды» шаров из слоновой кости, «теща» и два тёмнотелых кия приставлены к ближнему к двери столу.

– Мы дойдём когда-нибудь? – бухтел Вова.

– Ну здесь чуть больше двадцати квадратных метров. Но мы почти на месте.

– Это ты на мою старую добрую времянку намекаешь? – усмехнулся Вова. – Это у вас с братом семейное, что ли? Смотри, как бы жизнь не вынесла тебя на обочину за такие шутеички и самой не пришлось коротать дни за прялкой в двадцати квадратах.

– Не вынесет. Я сама всё решаю. Я начальник судьбы. Хозяйка вселенной, – Алёна пригрозила потолочным небесам указательным пальчиком, с которым шутки плохи.

– Это после двух стаканов белого ты ею становишься? – басил смешливым сомнением Вова.

– Да! Это то самое место, – Алёна репрезентативно отворила дверь в небольшую комнатку, облагородив её шкодную темноту светом. – Я просыпаюсь здесь, пытаясь пробиться за эту стену.

– А что здесь было раньше, помнишь? – Вова вошёл в пустую комнатку, бегло оглядевшись по сторонам и украдкой касаясь матовых стен.

– Нет. Её возвели, когда у меня были ветра в голове.

– Можно подумать, сейчас их нет, – тихо сказал Вова ощупываемой стене.

– Что-о-о? – Алёна выставила ножку.

– Ты слышала, детка. Ничего не чувствую интересного, – умело перевёл тему Вова. – Давай поглядим во сне, что там, а если ничего не найдём, то возьмёмся за кувалды.

– Тогда пойдём в спальню, – мигнула Алёна. – Захватим только бутылку красного.

– У тебя в гостях довольно легко спиться, – заключил Вова.

– Посмотрим что-нибудь на ночь?

– Друг другу в глаза, например?

– Сколько же колкостей ты содержишь…

– Порядком. – Вова шёл следом, поглядывая на стройно виляющий зад Алёны. – Но это хорошее предложение. Ты когда-нибудь смотрела долго в глаза другого человека? Там многое можно увидеть.

– В детстве в гляделки играла с подружками. Ладно, гляну на тебя перед сном. А вообще, я о кино спрашивала.

– Ну, давай глянем что-нибудь. Только, бога ради, давай в этом фильме не будет Райана Гослинга.

– А почему? – как-то совсем искренне, немного по-детски, рассмеялась Алёна, представив заштампованное ролями лицо известного актёра, собравшегося в этот самый момент постучать в дверь её дома, держа в руках размашистый букет цветов и желая сделать некий преприятный сюрприз, но, услышавшего злобную реплику, ушедшего восвояси.

– Па-та-му-шта.

Последнее помещение в дебрях подвала. Алёна отворила дверь в прохладную темноту винной комнаты. Набухший зарницей вспыхнул свет, вырвав из лап тьмы длинный шкаф черновато-червонного благородного дерева. В нём залежи коллекционных вин: красные, белые, розовые, игристые, вермуты. Алёна вольно-лёгкой походкой прошлась вдоль всей длины шкафа, наклоняя голову к этикеткам, точно к корешкам книг в библиотеке стародавнего замка. Коснулась пальчиком подбородка. И, после недолгих раздумий, извлекла одну из явно хорошо знакомых бутылок, покончив с краткосрочными тяготами выбора.

– Знаешь, вино должно стоять под углом, чтобы напиток едва касался пробки, – раскрывала секреты Алёна. – И температура должна быть строго определённая.

– То есть если туда воткнуть портвешок «777», то он превратится в дотракийское вино?

Алёна на секунду представила дегустацию этих свирепых микстур, засомневавшись, какая из них обладала бы большей «пробивной» способностью.

– Да ты без пяти минут энолог. Возьми бокалы. И месье штопора захвати с кухни.

– Ага. Давай вернёмся, в прокуренной кухне осталось вино… – нараспев сказал Вова, уходя.

Ребята разместились в большой комнате на втором этаже, утонув в уюте дивана. Напротив ломал четвёртую стену чудом синематографа невероятной тонкости и размаха диагонали телевизор.

– Так что посмотрим? – пробормотала Алёна, погрузившись с головой в какой-то кино рейтинг, засвеченный в прямоугольнике экрана смартфона.

– Оскар этого или прошлого года открой, потом глянь рейтинг у выбранного фильма.

– Толково… Смотрю… А ты пока открой вино, мужчина.

Вова с трудом извлёк своё тело из объятий дивана и приобнял бутылку за податливую талию. Взор его пал на огромный глобус, ранее им не замеченный, облагороженный россыпью крохотных флажков, – символами покорённых стран и континентов. Вова широко улыбнулся бутафорскому миру, измождённому путешествиями.

– Что? – озадачилась Алёна, вынырнув из смартфона.

– Да вспомнил историю с глобусом.

– Расскажи.

– Да что рассказывать. Есть один человек, тот самый человек-штопор, он, скажем так, частый гость в местах не столь отдалённых. Но иногда, устав и желая сменить обстановку, он переводится в СПБ, надеюсь, помнишь, что это такое.

– Специализированная психиатрическая больница, которая совсем не Санкт-Петербург?

– Да. У него там оборудованы шикарные личные апартаменты. За его же бабки. А я там бывал каждую неделю, проверял пожарную безопасность. Там мы и познакомились. Он попросил проверить его помещения на предмет «жучков». У меня есть спецприбор, распознающий даже крохотное излучение. Я всё проверил, и единственным подозрительным местом, дающим мизерный сигнал, был глобус, подобный этому. Я открыл его, а он оказался под завязку полон пачек денег. И за спиной раздался голос: «Мир полон возможностей, достаточно протянуть руку». Это и был человек-штопор. Мы с ним посмеялись. А «жучков» я так и не нашёл.