– Ну, будем, – неопрятно ляпнул Вова, потянувшись импозантно дутым фужером к бокалу Алёны, также занесённому вверх для тоста.

– За что пьём? – она одёрнула руку, больше желая напутствующих путешествию алкоголя слов, нежели пресных банальностей соблюдения этикета.

– Тебе красивую версию или с района?

– Давай сначала с района.

– За нас с вами, за хуй с ними!

– Фи. Какая пошлая тривиальщина. Давай нормальную теперь.

– Тут подумать нужно, – Вова почёсывал подбородок. – Хочется традиционно напеть о выпитых залпом невыполненных обещаниях, глупости юношеских, конечно, нарушенных клятв и напрасном унынии взрослой жизни, где всё совсем не так печально, как кажется, и нужно просто отдохнуть. Но всё это не менее лютая, намоленная банальщина.

– А ты придумай на ходу. О том, что видишь.

– Хорошо, – Вова обвёл быстрым, срывающим покровы взором те места, где был властен свет. – Все люди делятся на бутылки и пробки. Бутылки – наполненные богатым внутренним миром, самодостаточные, уверенные. Пробки – мелкие, пустые, завистливые и бесполезные, всегда стремящиеся заткнуть людей-бутылок. Выпьем за то, чтобы меньше встречать пробок и больше бутылок.

– Хорошо сказал, настоящий алкотост. Дзынь!

Точёный звон хрусталя всколыхнул переливы виниловой песни ультразвуком. Ребята заливчато чокнулись и вкусно выпили.

– Ммм! Миллезим явно прошлого века. Звонкая нотка меренги. Яркое послевкусие терпких пряностей. А в памяти сохранится освежающая кислинка тропического фрукта, – дурацким тоном пародировал дегустаторов Вова.

– Ты прям сомелье.

– А то. И я вижу перед собой вино очень редкого купажа, – комплиментарно заявил Вова, взглянув на Алёну сквозь хрустальную форму, налитую белым солнцем.

– Вау. Ты начал исправляться, – одобрительно кивнула Алёна.

Она аккуратно орудовала ножом странной формы, больше напоминающим ложку, и трезубой вилкой. Нежнейшие волокна парного рыбьего мяса извлекались совершенно бескостными.

– А есть люди-штопоры? – после страстного поцелуя с вином, Алёна развила Вовину мысль.

– Есть. Знаю одного такого, как-нибудь познакомлю тебя с ним.

– И что он делает? Отделяет пробков от бутылков?

– Точно. Он открывает суть. Но может и сам выпить немного вина. Брокколи… – Вова нанизал капусту на вилку и покрутил ею в воздухе. – У меня одногруппник один в один так выглядел. Такая же дэбильная причёска.

– Устрицу попробуй. Это Жилардо, они такие мясистые. Там на каждой есть выгравированное клеймо «G».

Вова без труда поймал Алёнину аморальную мысль, летящую вдогонку.

– Ты иногда бываешь бесконечно пошла, – довольный, он повёл уголком брови.

– Не читай мои мысли – не услышишь пошлостей.

– Меня всё устраивает. Особенно Жилардо. На десерт камчатский краб?

– Да. А рыба нравится?

– А то. Она хороша. Но если задуматься, все рыбы – наши дальние родственники. В своё время они вышли из воды и стали людьми. Значит, есть рыбу – есть родственников. Это своего рода каннибализм сквозь сдвиги тектонических временных плит. А вот над устрицей нужно подумать.

Под бдительным присмотром Алёниных глаз Вова занёс вилку над неприглядным, но до безобразия вкусным телом моллюска.

– Лучше расскажи мне про своё пролетарское происхождение, – Алёна ела абсолютно беззвучно, не позволяя себе говорить с даже незначительно наполненным ртом, равно как и провести элегантным столовым серебром по болезненной белизне посуды.

– Да что тут рассказывать, – Вова ел не так культурно, но всё же. – Я представитель рабочего класса – вымирающего вида. Человек рабочий – человек реликтовый. Пройдёт ещё десять лет, и любому подростку будет стыдно признаться родителям в желании работать руками. А человек работающий всегда был человеком думающим. Коммунисты строили у нас светское общество духовного потребления. Из-за чего, собственно, Союз и пал. Ибо умный человек всегда копает до самой сути, пока не упадёт в яму открывшихся смыслов. А общество материального потребления вечно. Взрасти поколение на культе денег, и такое общество никогда не поднимет революцию. Потому что деньги сильнее любой идеологии. Сильнее любых учений и даже цивилизаций. Потому что многие из них уже канули в лету, а деньги по-прежнему существуют. С другой стороны, если рассматривать этот вопрос через призму эпох, учений и религий, то можно найти интересное мнение у представителей мистического иудаизма – они считали, что человек должен уподобиться создателю в созидании, то есть должен работать. В общем, каббала так трактует Тору.

– Ты царапаешь вилкой тарелку. Ты дикарь. И у тебя по-прежнему пунктик на деньгах, – заключила Алёна назло Вове, мягко глотнув вина.

– Ты такой интересный собеседник, – после паузы не больно жалил Вова, нанизав на вилку рыбий деликатес.

– За меня накатим? – по-свойски предложила Алёна.

– А то. За прекрасный вечер, за вкусную и полезную пищу, тобой приготовленную, за шикарное убранство стола, за выбор вина. Не сильно люблю белое, но это просто выдающееся. Словом, за твой безупречный вкус во всём. И раз уж ты выбрала меня в качестве собеседника и собутыльника, могу поставить себе галочку, расценив этот выбор как утончённый комплимент. За прекрасную хозяйку!

– Вот так мне уж больше нравится. Дзынь! Что мы делаем дальше?

– Идём в спальню, обнажаемся и принимаем горизонтальное положение. А потом крепко спим.

– Звучит многообещающе. Но для сна я довольно бодра.

– Я буду рассказывать тебе самые скучные истории – про свою жизнь. Рассказы про мою жизнь – это как американские горки по-эстонски, где люди умирают от скуки. А ещё я взял благовония. Лотос и лаванду. Они помогают погружаться в тёплые ванны снов.

– Вау. А как ты, собственно, попадёшь в мои сновидения? Я читала, что нужно проснуться посреди ночи, походить немного, а потом лечь обратно, изо всех сил пытаясь вспомнить, о чём был предыдущий сон. И так в него попасть. Видишь, я подготовилась.

– Это удел новичков, – бегло улыбнулся Вова. – Мне будет достаточно усердно думать о твоих снах из сна своего. Потом я объединю подсознания, если говорить по-простому. Свяжу их некой ментальной нитью.

Живой ум Алёны почему-то представил, что подсознания объединяются при помощи спиц для вязания, вонзаемых блестящим остриём прямиком в беззащитное ухо.

– Как я пойму, что у тебя всё получилось? – быстро переключилась с низкопробного шутовства на серьёзное Алёна.

– Нужно придумать кодовое слово. Когда я его произнесу, ты поймёшь, что это сон и что я внутри него.

– Ш…

Алёна только начала выдувать шипящую, как Вова перебил её порыв:

– Даже не думай.

– Чем плох штангенциркуль? Это идеальное слово. Не хочешь моё – сам предложи, – фыркнула она, задрав носик.

– Что-нибудь типа… – Вова, призадумавшись, побарабанил пальцами по стойке. – Придумал. Но мне нужно поместить пароль в твоё подсознание. Открой кулачок.

Алёна чуть боязливо протянула открытую ладонь Вове, точно собиралась сдать кровь из пальца омерзительной медсестре. Вова приложил, едва касаясь, свою потёртую жизнью длань к нежнейшей Алёниной руке.

«На холме никого нет», – возникло в её подсознании.

– Как ты это сделал? Я понимаю, что за фраза, но не могу её произнести про себя. Это так чудно.

– Защищённая фраза. Зашифрованная. Наш с тобой секрет. Во сне я произнесу её, и тогда она потеряет защиту.

– Ладно. Хотя мой вариант лучше. Плесни мне ещё вина, красавчик.

– Лови, детка.

Вова манерно, а-ля курортный официант, наполнил бокал Алёны ровно до середины. Добавил густо пахнущего испанским солнцем вина себе.

– Почему твои карты заблокировали? – Алёна изогнула вопросительный знак в бездонно-зелёных глазах после короткой паузы на божественное винопитие.

– Потому что приставы перепутали цифры в постановлении о штрафе за превышение скорости, – сухо, по-бухгалтерски, протараторил Вова.

– А причём здесь ты?

– Мне это тоже интересно. Есть такая поговорка – голь на выдумки хитра. Так вот, и власть хитра касательно голи. Год назад я превысил скорость. Ну, как превысил. Знак сорок, я ехал шестьдесят. Штраф оплатил через две недели. А спустя год мне заблокировали все счета, а на карте баланс минус пять тысяч.