«А почему Коди видит этого давно преставившегося, напыщенного, хронически бодрого мудака?» – звенело противоречие в голове сбитого с толку Вовы.
– Ладно. Гляну, – рявкнул важный «шеф», вырвав бумаги из рук Алекса по-школьноучительски и направившись в свой кабинет, блестя и озаряя каждую, даже самую незначительную тьму отливом своей безупречности. Следом увязался лёгкой поступью звук волчьих лап, но, освоившись ступать в такт человеческим ногам, стих.
Вова отворил грузную краснодеревянную дверь. Его царский офис был от А до Я начинён резным благородным дубом, как у барона мексиканского наркокартеля. Техника – новинки от «Эпл», которые обычным смертным в лучшем случае достанутся никогда. В воздухе строго определённой температуры блуждали томные ароматы восточных пряностей, с тонкими вкраплениями флёра породистых кофейных зёрен. Щебет небольшого подсвеченного фонтанчика в углу, развлекающего человека игрой светотеней, бережно соскабливал суету, ласкал слух. Блеск. Восторг. Фуа-гра.
Вова зашагал к широкому, как Байкал, рабочему столу. Поправил по пути громоздкое полотно Пуссена «Аркадские пастухи». Картина висела безупречно ровно, и Вова дал её геометрии небольшую свободу. Линии, с придыханием плюнув в лицо перфекционизму, потеряли симметрию с осями кабинета и дали небольшой, но придирчивому глазу заметный крен. Громадное кресло, в которое «шеф» плюхнулся, неистово скрипело кожей от удовольствия – хозяин вернулся. Вова обстоятельно затушил крепкий огарок сигары в кристально чистой пепельнице из хрусталя, богато играющему отблесками даже в полусвете. Как и Костик, дерзко закинул ноги на стол. Бросил айфон перед собой с лютым пренебрежением. Осмотрительно приоткрыл, точно карты, лежащие на покерном турнире рубашкой вниз, папку бумаг, что отдал презренный сотрудник. Деловито постучал пальцами по её опороченной алчной рукой Алекса белизне и тут же закрыл. Включённый монитор с чистым текстовым документом по центру экрана пульсировал курсором. Вова мизинцем и указательным пальцем собрал копипасту в единое целое. Возникла надпись: «Проверь первый ящик».
Без стука в кабинет вплыла прекрасная Алёна, сковав всё внимание на себе. Она зашла, сияя соблазнительной улыбкой, в абсолютно вульгарном, откровенном платьишке. В некоторых особо цензурных местах полупрозрачная ткань умело не скрывала кружева белья под собой. Алёна провернула ключик в двери до упора. Замок, прикусив губу и сдержав обнажённый вдох, искушённо щёлкнул. Она резко развернулась, взмахнув шелковистыми волосами. Перелив прядей взметнулся необузданной волной и осел на обнажённых загорелых плечах её. Нежные руки остались за спиной, точно в них ютился сюрприз. Вова, оплавляемый, точно капающий с язычка свечи воск, сопровождал любопытно-вожделенным, исступленным взглядом каждое её грациозно-кошачье движение, пошловато прислонив большой палец к приоткрытым губам.
– Привет, милый. Двери закрываются, и никто не узнает… – Её сочные, медовые губы, завязанные бабочкой, сотворили изящный танец, когда из них выпорхнули налитые желанием слова.
Кожа её – шёлк. Голос – бархат. Глаза – море. Волосы – рассвет. Движения – волны. Алёна плыла, виляя стройными бёдрами, каждый шаг её оставлял позолоченный след. Она – опылённый цветок нежности. Тонкий поясок, завязанный на спине, как мог сдерживал молодое тело в тюрьме одежды. Лёгкое, искусное движение руки даровало свободу – капитулировавшая полупрозрачность ткани опала к ногам её. Алёна вышла из омута материи, раскованная и вольная, скользнув ноготками в волосах ярко-напрасными красками. Вова томно встал, прочувствовав пробежавшую по спине стаю мурашек и, закрыв на мгновение глаза, свет и тепло Алёны впитав сквозь веки. Она приближалась. Щёлкнул за спиной крохотный замочек бюстгальтера. Чашечки остались на упругой груди. Пошленькая гравитация оттягивала момент из последних сил. Руки Алёны ветвями тянулись к Вове-солнцу, бездонно-зелёные глаза, искренне слепо покорные основному инстинкту, закрылись от одурманивающего вожделения, губы её, умилённым сердечком сложенные, страстно приоткрылись в истомлённом ожидании поцелуя.
Но Вовина рука неопрятно, по рабоче-крестьянски, легла на красивое лицо Алёны, остановив все её полунагие порывы победившего искушения на полуслове, грубо порвав набухшую нить эмоций:
– Ну нет. Вот это уже точно перебор…
Вова посмеивался, покачивая головой, разуверовав в происходящее окончательно. Смех его становился всё напористей и гуще, точно обволакивал облаком, пока попросту не сорвался в громовой хохот.
Просмеявшись и продышавшись, Вова безразлично отступил от опешившей Алёны к окну и открыл его свободолюбивым движением нараспашку. Там покачивался на ветру верхнего этажа небоскрёба огромный воздушный шар, громадная красная капля воздуха, привязанная скрипучей верёвкой к крюку, торчащему занозой из молчаливой стены высокого здания.
Вова, обернувшись и бросив на ошеломлённую Алёну таинственный взгляд, отправил ей воздушный поцелуй. Он, ловко разрастаясь в полёте, материализовался и коснулся её губ. Алёна ахнула, и её большие зелёные глаза захлопали ресницами, превратившись в пару прекрасных бабочек: тело Алёны растворилось в Вовином поцелуе. Остались лишь порхающие бабочки, полные света и тепла.
Вова залез в корзину шара по-ребячьи довольным. Отвязав бечёвку, он отправился в плавание по умиротворённым волнам неба над городом, который жил привычной жизнью. Шатались люди, загорали под выкатившимся солнцем крыши, высились витязи-тополя и выгуливали чёрные пятна на белой коре чаровницы-берёзы, пылились тротуары и аллеи, гнули спины переброшенные мосты и эстакады, двигались по серым прожилкам дорог коробки автомобилей, ползли вдалеке в вагонно-локомотивном единении поезда. Пролетая над широким проспектом, где дома стояли открытыми книгами по обе стороны дороги, полные историй и переплетённых нитей-судеб, взгляд цеплялся за необычное для яви явление – другие многочисленные воздушные шары, большие и маленькие, тусклые и ярко раскрашенные, полосатые и однотонные, привязанные и вольно парящие, с пассажирами и без. Дутые тела некоторых воздушных ретро-судов содержали рекламные плакаты: «Сдаю посуточно веру» или «Продаю прикосновение к мечте».
Вова поддал газку, чтобы подняться выше. Он почувствовал жар распалившейся горелки. На стальном баллоне прямо на глазах выгравировалась надпись: «Ты умеешь мечтать?» Шар взметнулся ввысь, пронзая мягкую облачную гладковыбритую толщу, взмывая сквозь подсвеченную солнцем небесную лазурную глазурь. Выпрыгнув над бугристой долиной облаков, солнце предстало во всей красе – гигантским горящим шаром, вечным незатухающим взрывом, дающим планете и снам жизнь. Вова огляделся, покачиваясь на волнах воздухоплавания. Облачный горизонт плавно стелился в безграничность мира, сливаясь с далёкой синевой тропосферы, давая воображению нужный простор. В просвет голубизны просочилась скатерть Млечного Пути, полная опилок звёзд.
Внезапная сила откуда-то с земли принялась истово притягивать шар. Вновь замельтешили пронзаемые корзиной белёсые, сладковатные этажи облаков. Ниже и ниже, пока шар не пробил дно небес. Внизу, на земле, чернела коробка, с высоты напоминающая открытый спичечный коробок. Вова выкрутил газ на полную мощность – «работай, чёртова керогазка!». Но точечная гравитация лишь усиливала натиск, спешно выдавливая из шара горячий воздух. Воздушное судно быстро приземлялось, практически пикировало и, за пару метров от поверхности, моментально замерло, с силой прибив Вову ко дну плетёной корзины.
Он встал на ноги и осмотрелся. Исчезли шар и небо, город и солнце. Осталась лишь лишённая крыши тёмная комната без окон и дверей. Четыре тёмно-серые стены, неприятная шероховатость которых была богато испятнана белыми отпечатками детских рук и испещрена спящими цепями, увенчанными широкими кандалами и их тихо стенающими посвистами.
Вова ощутил странное давление помещения – средоточие тьмы, депрессия прямоугольников, раздражённый шёпот стен, недовольное отсутствием пленника цоканье оков. Один из отпечатков детских рук ожил, сделав манящий жест пальцами, – подойди. Озадаченный Вова приблизился. Выбеленная правая детская ручка тянулась к нему навстречу из зазеркалья бетона, натянув на себя двухмерность серой стены. Вова без слепой опаски, свойственной снам, протянул свою левую руку. Ладони соприкоснулись.
