– Доброй ночи, – мигнул глазом он.

– Доброй, – Алёна, улыбнувшись, нажала на спуск фотоаппарата.

Затвор щёлкнул, взметнулась яркая молния вспышки. Волк, сделавшись тенью, скользнул прямиком в объектив. Алёна открыла просмотр фотографий (определённо удивившись наличию данной функции на стародавнем аппарате). В нём был запечатлён именно хитро улыбающийся Вова, а не его животное обличье.

Благородное похмелье чинно будило Алёну к полудню: тонкие, полупрозрачные нотки тумана в голове (бросающие тень скорее на пересып), лёгкая утомлённость в мышцах, точно после восхождения к базилике Сакре-Кёр с подсчётом ступеней, и, вишенкой на царственном торте, иссякшая роса во рту, выдающая своё отсутствие за томительное вожделение в фиалковом саду.

В Вовином пробуждении было куда меньше изящества: клеила рот утренняя застойная слюна, трудно распахнулись сухие слегка опухшие веки, приторное послевкусие вечернего курева вязало всё от лёгких до губ никотиновым голоданием.

– Принесёшь мне кофе в постель? – спросила Алёна, где-то в ночи вернувшаяся из подвала, будучи при этом во сне и в телесную память воспоминание не прописав.

Она грациозно потягивалась под тающими снегами уже не пледа, а целого белого лёгкого хлопкового одеяла и опрятно зевала, окончательно из ласковых сетей сна высвободившись.

– Нет. Я гость. Так что кофе принесёшь мне именно ты, – важничал Вова, вылупившись из кокона спальника и удобно рассевшись на диване, чтобы следить за утренними потягушечными, абсолютно плавными движениями Алёны.

И в каждом её движении, в каждом мановении руки или во всплеске ножкой была какая-то природная красота, какая-то естественная грация, какая-то притягательная, обескураживающая простота. Раньше Вова этого не замечал, но вмешался взрезанный солнечный лучом полдень, нега одеяла, любвеобильность постели и разговоры о кофе, тонкий аромат которого чудесным образом просочился под дверью невесомым шёлком.

– Умный дом сам начинает варить капучино по первому требованию? – саркастично задался Вова, бойкий аромат носом впитав.

А где-то внизу ухнула упавшая пластиковая бутылка. Еле слышно заёрзала по столешнице чашка. Тонким звоном затрепетали в задвинутом ящике чайные ложки. Внизу кто-то показушно шумел на кухне, привлекая к себе явно недостающее внимание.

– Да это брат вернулся, видимо…

– Полезно иметь таких родственников.

– Пойдём, выпьем кофе.

Алёна легко накинула махровый халат поверх красной вульгарной сорочки и забежала принять водные процедуры в просторную светлую ванную, и каждое её движение подтвердило – утренняя неуклюжесть ей чужда. После, уже свежая и бодрая, она направилась на кухню летящей походкой. Казалось, её босые стопы едва касались любой поверхности. Она сбегала вниз не по ступеням, а по уплотняющимся расслоениям кофейного аромата.

Вова, скоро одевшись, сделал короткую зарядку, заряда не принесшую, и, по примеру Алёны, зашёл быстро умыться в ванную комнату второго этажа, где густо благоухало персиковое мыло и освежал фтор мятной зубной пасты. В запотевшем зеркале, в центре имевшем опрятную округлую протёртость для лица, чьей-то грациозной ручкой выведенную, Вова увидел себя, ночью и сновидениями потрёпанного, и, студёной водой лицо смочив, он направился на призывно-приставучий запах кофе, ниточка которого уводила по лестнице вниз, на кухню, а турка-клубок теснилась в руках Алекса, с трудом сдерживающего понятное негодование: договорённость о визите чужака-голодранца была достигнута в пределах чётких временных границ, и утром Вовы в доме уже быть не должно. Не говоря уже про «казённые» кофепития.

– Ну, мне тоже неприятно было бы увидеть у себя на кухне заспанного бомжа, – оголтело зевал Вова.

Алекс безмолвно согласился, сомкнув губы в неприветливой ухмылке, оплавляемый широкими, точно цыганские иглы, лучами, прошившими окно и плетущими тёплые нити.

Алёна, элегантно усевшись на высоком барном стуле и закинув ногу на ногу, назидающе посмотрела на брата. Брат назидающе пропустил её взгляд «мимо ушей».

– Я смотрю, ты уже потихоньку перебираешься сюда, – цедил пронзительную издёвку Алекс, прокручивая ажурную турку в специальном металлическом круглом противне, наполненном раскалёнными пустынными песками. Он готовил кофе по-турецки с чиновничьей монотонной пренебрежительностью вида ради.

Пока кухня, преисполненная солнца, ломилась от бодрящего аромата и любознательно созерцала нового человека, напиток пенился одухотворённой арабской вязью, а после своего тёмного рассвета в жерле металлического сосуда излился в белёсую чашку, где поверх его чёрного моря легло взбитое молочное облачко.

– Почему потихоньку. Я уже перебрался, просто живу налегке, – Вова взгромоздился на стул рядом с Алёной. – Пожалуй, буду жить в самой большой комнате.

– Купчую на дом оформлять? – серьёзно подыгрывал Алекс.

– Дарственную. Зачем оттягивать неизбежное? – иронично пожал плечами Вова. – Мне можно кофе?

– Можно только Машку за ляжку и в телегу с разбегу, – жирными линиями проводил границы Алекс.

Алёна тихо наслаждалась неспешной деликатной перебранкой двух парней, заочной виновницей коей она и являлась.

– И ещё козу на возу можно. Так говорят в народе, – с акцентом на «народе» добавил Вова.

Алекс скривился, намекающую лексику гостя не оценив.

– Разобралась, что искала во сне, сестра? – Алекс недовольно-резким движением поставил перед Алёной высокую чашку с капучино, им приготовленным по выточенной годами рецептуре, в глаза ей назидательно не посмотрев.

Брат щёлкнул выключатель на противне. Красная кнопка погасла, в иносказательном высокомерии дав Вове понять, что напитка из душистых, чёрных, свежемолотых зёрен ему не видать.

– Мы нашли надпись на латыни, – воодушевлённо начала Алёна, сделав всегда аппетитный первый глоток кофе и втянув коричную ёлочку, братом заботливо нарисованную. – Ну, точнее буквы. Но пока не поняли, что они означают, это одна из неразгаданных загадок человечества.

– Потрясающе.

Алекс запивал двойной сарказм двойным эспрессо.

– Буквы были написаны под гравюрой картины Пуссена, французского художника эпохи классицизма, высеченной на небольшой гранитной плитке, это копия Стаффордширского барельефа, – начал непринуждённо зевающий экскурс Вова.

– Ты ещё и искусствовед до кучи, сколько талантов и умений, – Алекс одухотворённо капал желчью, поведя бровью и рассматривая густую кофейную пену, не менее талантливо зевающую в небольшой чашке.

– Где-то я уже слышал эту фразу, – намекнул Вова, разгладив тени под глазами подушечкой безымянного пальца.

– И тебе бы одно из этих умений очень пригодилось бы, но я не скажу какое, – процитировала Вову насмешливо-низастым голосом Алёна, разбавив фразу суровогранитным выражением лица.

– Туше, – Вова одобрительно кивнул проявленному артистизму.

Алёна, довольная собой и происходящим, отпила ещё кофе, промурлыкав восхищённое восходящее «ммм», и вспорхнула со стула, чтобы приготовить бодрящий напиток гостю, сонная муть в глазах которого всё никак не хотела осесть полностью. Прищепка в виде гибкого кота, сдерживающая полусвёртком пачку кофейных зёрен, спрыгнула в сторону. Колумбийские зёрна бархатно ссыпались в кофемолку и довольно заурчали, измельчаясь.

– Так какой может быть смысл в этой надписи? – тут же отвлеклась от готовки она.

– Это же неразгаданная тайна, тут нужен вдумчивый непредвзятый твердотелый анализ, – Вова почёсывал затылок, точно пытаясь прогреть мозжечок от «утреннего» застоя.

– Я думал, для интровертов нет вопросов, только ответы, – широко ёрничал Алекс.

– Я не пророк, у меня другой профиль, – без толики рисовки заключил Вова.

– Было бы крайне интересно узнать… – Алекс старательно поддерживал разговор, напоминающий увязание в болотной топи.

– Если коротко, то я пытаюсь объяснить, что не нужно вести себя с людьми так, будто они виноваты в твоих бедах.