Отец не дышал. Его тонкие губы были чуть приоткрыты в последнем вздохе, а глаза совсем ввалились. Он жил тихо и незаметно, так и ушел.

Кай провел рукой по холодному лицу отца, закрывая ему глаза, и опустился на пол рядом с кроватью. Только что из жизни ушел единственный родной ему человек, но почему-то в душе не было боли, только тоска и дикое, сжимающее сердце одиночество. Отец, наверняка любил его, но Кай никогда не чувствовал от него отеческой ласки, скорее нездоровую чрезмерную опеку. Может, потому что отцу пришлось воспитывать его без матери и он просто не знал, как показать свою любовь. Он был заботливым, внимательным, чутким, но не более. Все двадцать лет он просто был рядом. Кормил, одевал, следил, учил грамоте… и никогда ничего не рассказывал про свою прежнюю жизнь. Даже про мать. Только неустанно твердил, что Арамина была самой замечательной женщиной на свете.

Тяжело поднявшись на ноги, Кай оглядел их с отцом скромное жилище. Почти машинально прошел к старому платяному шкафу и достал лежавший сверху походный мешок отца. Не особо стараясь быть аккуратным, Кай загрузил его самой необходимой одеждой, запихнул сверху взятые со стола краюху хлеба и несколько яблок и, завязав мешок суконной веревкой, забросил себе на плечо. Из потайной ниши за очагом он достал старый треснувший глиняный горшок, в котором отец хранил все их сбережения и бегло пересчитал монеты: за годы, проведенные в Старом Гайте, отец скопил сто сорок серебряных и девяносто две медные монеты – целое сокровище для обычного крестьянина. Ссыпав в карман половину медяков, Кай завернул остальные монеты в тонкий батистовый платок и направился к двери. Проходя мимо кровати отца, он лишь на мгновение задержался, почти мимоходом дотронувшись до холодной иссохшей руки.

– Прощай, – прошептал он и спешно покинул дом.

В Старом Гайте у них не было особенно близких друзей, но все же был человек, всегда приходивший на помощь. Вот, и сейчас, Кай тихонько постучал в дверь ближайшего к ним дома, где жил старый лекарь. Очень долго никто не открывал, но, когда Кай постучал в третий раз, уже громче, за дверью раздался скрип половиц, а в окошке мелькнул огонек свечи, а в следующий момент дверь отворилась и на пороге появился слегка сгорбленный старичок в длинной ночной сорочке.

– Кай? – удивился старик. – Даррелл совсем плох?

– Нет, Варгус, – Кай печально покачал головой. – Отец покинул нас…

– Ох… – старик сокрушенно вздохнул и по отечески обнял Кая. – Тут уж ничего не поделаешь, крепись, мальчик мой…

– Я все понимаю, не маленький, – печально усмехнулся Кай и, достав из-за пазухи платок с монетами, вложил их в руку старого лекаря. – Варгус, я знаю, что ты стар, и тебе ни к чему лишние хлопоты, но мне некого больше просить о помощи.

– Да, что ты! Брось эти глупости! Я всегда помогу, чем смогу.

– Здесь много, – Кай накрыл деньги в руке старика ладонью. – Хватит и на проводы отца и тебе на старость. Прошу, организуй все, как следует. Я не могу здесь оставаться…

– Понимаю… – Варгус тяжело вздохнул. – Но как же ты теперь? Куда?

– Не переживай, я не пропаду. Пойду плотником на конюшню или еще куда. Ты, главное, устрой все, как надо… он заслужил это…

– Хорошо, Кай. Не беспокойся. Я все сделаю.

Кай обнял на прощание старика и пошел в сторону дороги. Варгус аккуратно развязал платок и его глаза изумленно округлились.

– Кай! – он впопыхах бросился следом за парнем. – Погоди! – он догнал его и одернул за руку. – Возьми хоть лошадь мою. Она, конечно, кляча беспородная, но сильная, а мне-то не к чему уже, только морока с ней одна. А тебе проще в дороге будет. Пойдем!

Он потянул Кая на задний двор, где в небольшом хлеву стояла невысокая пегая кобыла с соломенной гривой.

– Бери, не пожалеешь!

Кай беглым взглядом оценил подарок. Лошадь и вправду была еще совсем неплоха. Некрупная, но коренастая, с широкими округлыми боками, она лениво прядала ушами, миролюбиво глядя в кормушку с сеном перед собой. Когда Кай водрузил ей на спину седло, она чуть переступила ногами, но тут же успокоилась, лишь Варгус похлопал ее по пегой морде.

Быстро оседлав кобылу, Кай вскочил в седло и сверху вниз посмотрел на печально улыбающегося старика.

– Береги себя, – тихо сказал тот.

– Спасибо тебе, – ответил Кай и направил лошадь к дороге.

Верхом он доберется до Черного орла всего за пару-тройку дней. А значит, будет меньше времени на бесполезные мысли и сокрушения о прошлом.

***

Беседа с Торнусом, против обыкновения, оказалась на редкость долгой. Старейшина, в отличие от своего предшественника в лице Нирты, предпочитал ни на шаг не отходить от буквы закона. А посему, преодолев церемониальное приветствие и обмен любезностей на тему «все ли спокойно во владениях лорда», он подробнейшим образом отчитался по всем мануфактурам, урожаям, доходам и даже о прибавлениях в крестьянских семействах. Сэнджел, как и полагается лорду, выслушивал все это крайне внимательно, интересуясь всеми незначительными, на взгляд Фий-Этт, подробностями. День, и так обещавший быть долгим и утомительным, уже давно перерос в вечер и грозил уйти в ночь, когда Торнус, наконец, замолчал и низко поклонился, а Сэнджел встал и протянул Фий-Этт руку.

– Хорошо, – провозгласил он, уже не глядя на старейшину. – Все судебные дела рассмотрим в день большого совета, не вижу смысла тратить на это время сейчас.

– Разумеется, мой лорд, – согласно кивнул Торнус.

– Что же касается налогов, подсчитай все сам и доложи через неделю. Если горняки действительно нашли свежую жилу на золотоносном руднике, освободим от уплат в этом году крестьян, работающих в поле, и снизим налог мануфактурщикам.

Торнус вновь закивал, провожая хозяев Черного орла до дверей. На улице Сэнджел помог Фий-Этт сесть в седло, потом вскочил на Хроноса и направил коня через центральную площадь на главную дорогу, ведущую к замку.

Всю дорогу до замка они ехали молча. Фий-Этт невероятно утомила встреча со старейшиной, Сэнджел же и сам был не в самом лушем расположении духа. Лишь уже въехав во двор замка и спешившись, он посмотрел на колдунью и напомнил:

– Не забудь поговорить с Мирам, сейчас самое время.

– Может… – она осеклась, встретившись с его холодным взглядом. – Конечно, я поговорю.

Он еле заметно кивнул и направился в сторону парадной лестницы.

До ужина было еще около получаса, значит Мирам, скорее всего, была еще с Брутом, в кабинете Сэнджела. Фий-Этт подняла взгляд вверх, на втором этаже замка действительно светились огнем два высоких узких окна. Тяжело вздохнув от осознания неминуемости предстоящего разговора, она поднялась по лестнице и вошла в объятый полумраком зал приемов, поднялась по парадной лестнице и, не спеша, прошла по коридору до кабинета.

Из-за двери раздавалось монотонное бурчание Брута, явно диктовавшего Мирам текст какого-то заклинания. Дождавшись пока маг закончит диктовать, она отворила дверь и вошла в кабинет.

– Добрый вечер, Брут, – улыбнулась она.

– О, леди Фий-Этт! – маг широко улыбнулся, жестом приглашая ее сесть в кресло возле письменного стола. – Вы уже вернулись? Так рано?

– Брут! Сарказм тебе не идет, – фыркнула она, удобнее устраиваясь в кресле. – Он больше подходит Сэнджелу.

– Что? Опять разозлила супруга? – с притворной укоризной в голосе поинтересовался Брут.

– Злить Сэнджела весьма неразумно, тебе не кажется? – Фий-Этт смерила его игриво-надменным взглядом. – По крайней мере умышленно, – добавила она, печально вздохнув. – Но, это все пустяки! – уверенно заявила она, тут же переменившись в лице и широко улыбнувшись. – Брут, мне крайне важно обсудить некоторые семейные вопросы с Мирам, тебя не затруднит спуститься вниз и попросить Марту накрыть ужин через полчаса?

– Какой вопрос! С удовольствием, – улыбнулся Брут и, кивнув на прощанье скромно сидящей за столом девушке, вышел из кабинета.

Фий-Этт перевела взгляд на настороженно притихшую дочь, собираясь с духом, чтобы начать неприятный для себя разговор.