С этими мыслями к концу подошёл и приятный день. Но вот сон таким не был. Энн снилось бушующее море, тёмное и страшное, разверзающее свою бездонную пасть, чтобы поглотить корабль, который бросало из стороны в сторону. Энн держалась за мачту и вдруг увидела, как её родителей выбросило за борт. Она кинулась к самому краю, едва не оказавшись по ту сторону, искала их глазами на чёрной волнующейся поверхности, звала их и надеялась в ответ услышать крик о помощи, но всё было безуспешно. Затем внезапно тучи разошлись, солнце снова отражалось от голубой глади, сложно было и подумать, что только что прошёл небывалый шторм. Небеса засияли нежными красками рассвета, и оттуда, издалека, словно повиснув на горизонте где-то между морем и небом, в золотом сиянии восходящего солнца она увидела два образа – словно две фигуры нежно-василькового цвета, поднявшие свои правые руки и машущие ей. Энн вгляделась, и нет, она увидела не глазами, она увидела сердцем, что это были её родители. И сердцу её передавалась их радость. Энн кричала им, махала рукой, а корабль медленно начинал свой ход, как вдруг она осознала, что направлялось судно в другую сторону. Её голос судорожно ворвался в пустоту: «Нет, нет! Отправляйся за ними, нет!», и щиплющие слёзы полились по щекам.

Энн проснулась и почувствовала, что щека прилипла к мокрой подушке. Комната была тускло освещена светом луны. Сердце вдруг защемила грусть, и она снова заплакала, вспоминая потерю, которую только что так правдоподобно пережила во сне. И как это обычно случается после живого, яркого, трагичного сна, страх вселяет мысли, что сон непременно однажды станет былью.

– Это всего лишь сон, всего лишь сон, – повторяла она, но никак не могла перестать плакать. И когда сил успокаивать саму себя больше не осталось, она решила произнести краткую молитву: – Боже, успокой моё сердце, дай ему мир и сохрани моих родителей.

Энн перевернула подушку сухой стороной и с медленно затихающими вздохами мирно заснула. А проснулась уже утром под ярые звуки дождя. Первое, что она увидела, – это серые мокрые окна, и ей снова вспомнился сон. Была бы погода солнечной, отвлечься от тяжёлой ночи было бы в разы проще. Энн любила дождь, и даже иногда просыпаться под дождь ей нравилось, но в этот раз тучи выбрали плохое время, чтобы наведаться в гости. Она лениво потянулась в постели и, перевернувшись на другой бок, поняла, что вставать ей совсем не хотелось, снова закрыла глаза и погрузилась в полудрёму, то ли видя сны, то ли что-то себе воображая. Долго оставаться в таком положении она не смогла: обычное утреннее лежание сегодня не ощущалось негой, скорее казалось безуспешным побегом от неприятных, навеянных сном и погодой мыслей. Но, несмотря на то что всё никак не удавалось найти чего-то радостного в грядущем дне, Энн никогда не нравилось это чувство намеренно-го оттягивания плохого, и потому она решительно покинула кровать. «Лежи не лежи, с этим днём рано или поздно придётся встретиться».

– Может быть, Матильда приготовила что-то вкусное. Отто!

Энн, совсем позабыв, что день-то не должен был сулить ничего хорошего, прямо в ночной сорочке сломя голову помчалась в библиотеку. Дверь туда распахнулась, повеяло сквозняком, и окно вдруг с уханьем захлопнулось.

– О, и вам доброго утра, блуждающие призраки! Это вы здесь шалили всю ночь и оставили окно открытым?

Энн схватила приготовленную для Отто книгу, отворила дверь и услышала, как призраки недовольно ухнули ей в след. Она остановилась на секунду, довольно улыбнулась самой себе и побежала прямиком к Матильде.

– Матильда! Матильда! – девочка ворвалась в кухню словно ураган.

– О святые небеса! Ты что здесь делаешь? Да ещё неодетая…

– Книга. Эм, слушай… – она пыталась говорить ровно. – Ты уже отправила вещи Отто?

– Эммануэль, служанка, только что ушла. А что?

– О, нет-нет-нет! Я должна была отправить ему эту книгу. – И, с секунду подумав, помчалась к входной двери.

– Стой! Куда в таком виде? А обувь?

– Э-э, а у тебя что-то есть?

– Снаружи наденешь калоши, но ты в них утонешь, Энн! Стой! Накинь шаль!

– Спасибо, Матильда.

И Энн галопом понеслась за Эммануэль. Через несколько минут она догнала служанку на полпути к дому, где всегда останавливался молочник. Но семейство Миллиган его услугами не пользовалось, потому что у них всегда было своё молоко.

– Эммануэль! – издалека окликнула девушку Энн. К счастью, зов её услышали и остановились.

– Мисс, – сказала она, когда Энн уже достигла её. – Что вы здесь делаете? Что-то случилось? Вы выбежали раздетая, не пожар ли?

– Нет, нет, всё в порядке. – Она протянула девушке книгу. – Заверни, пожалуйста, это в вещи и передай всё вместе молочнику. Это для того мальчика, Отто.

– О, вы для этого бежали раздетой? – удивилась Эммануэль. – Он ваш друг? – Она искренне улыбнулась.

– Да не то чтобы. Но я обещала ему книгу. Передашь, не забудешь?

– Конечно, не беспокойтесь.

Энн шла обратно бодрым шагом, местами запинаясь и забавно хлюпая в спадающих калошах. От утренней хандры не осталось и следа, она снова улыбалась новому дню и вдруг заметила, что дождь совсем прекратился. Зайдя тем же путём в целях предосторожности, в дверях она всё же обнаружила миссис Элеонору Миллиган. Энн словно вросла в пол, от неожиданной встречи ещё и потеряв дар речи. Миссис Миллиган нависла над ней, словно очередная грозная туча, видимо, погода переместилась с улицы в дом.

– О! Мама. А… а что ты здесь делаешь? – запинаясь, наконец заговорила Энн.

– Странно слышать этот вопрос из твоих уст, ведь я одета, умыта и готова к завтраку, всё на своих местах. Но вот я спускаюсь в столовую и вижу в окне, как моя дочь в неподобающем виде бежит… бежит… не знаю, куда можно бежать в таком виде? Энн?..

Энн умоляюще глянула на Матильду, но та выглядела такой же потерянной и ошеломлённой появлением госпожи в рабочей кухне: территория, которую Элеонора Миллиган отдала в полное владение Матильде и не заявляла никаких на неё прав, даже не спускалась в это место.

– Гм, помнишь, я тебе говорила, что у меня будут такие дни, когда я буду делать что-то не так, как всегда. Так вот, сегодня снова один из таких дней. Я решила не одеваться сразу и не спускаться сначала к завтраку, а прежде прогуляться. И вокруг никого не было, в этом я удостоверилась, так что меня никто не видел.

Элеонора покачала головой:

– Я вижу, ты страдаешь от безделья…

– Нет, это не так, как раз-таки я держу себя… я при деле.

– Энн, может, тебя отправить к бабушке?

– Бабушке Бет и дедушке Гансу?! – Наказание выглядело подозрительно приятным.

– Нет, к маме твоего отца.

– Ох… – Лицо Энн недовольно скукожилось. – Мам, ты же знаешь, что она такая… слишком благородная для нас. И ты ведь знаешь, что бабушка всегда вспоминает вашу с папой историю, она не стесняется при мне не довольствоваться тем, что в матери мне досталась простая фермерская девушка.

Элеонора на секунду растерялась, словно и вовсе такого никогда не слышала.

– Да, когда мы встретились с твоим папой, я не была похожа на леди, какой будешь являться ты в этом возрасте. Даже я не смогу обучить тебя всем тонкостям, как это сделает твоя бабушка Аделаида. Ты права, она благородная, как и твой отец, и ты, но я думаю, пришло время тебе поднатаскаться. Здесь ты ведёшь себя слишком вольно.

– Мама, но мне пятнадцать, я не девушка на выданье!

– Да, но в твои годы некоторые девушки выходят замуж. Наша же семья может позволить дать тебе образование, а не поскорее выгодно отдать замуж, чтобы самим не жить впроголодь. Третьего не дано.

– Не помню, чтобы ты получала какое-то особенное образование…

– Может, ты предпочла бы вычищать стойла в конюшни, разделывать кур и стирать бельё за всем семейством, как это делала я?

Энн в ответ лишь хмыкнула:

– Думаю, мы немного отошли от главной темы. Я не намерена ехать к бабушке, для которой богатство и родовитость – синонимы благородства. Чему доброму меня может научить эта женщина?!