Но злился я не только на свою сестру, но и на сестру Тимми, потому что не понимал того, о чем она говорит, а значит, все это было глупой сказкой.

– Ты врушка, Мишель! ТЫ ВРУШКА! Собаки не разговаривают и не живут в гараже!

Мишель заплакала, а Тимми столкнул меня с кровати и заорал:

– Ты идиот! И ничего не знаешь о Че`ном Шаке! Он может все, мы его видели, а ты нет!

– Я тоже его видел!!! – завизжал я, оправдываясь.

– В`ешь! – не поверил он мне.

– Нет, не вру! Вчера утром он подкараулил нас с Робин за полем!

Я закусил губу, так как не хотел дальше рассказывать о том, что трусливо сбежал от монстра, оставив сестру, но Тимми все равно мне не поверил.

– Ты п`осто ду`ак и завидуешь, что мы видели его, а ты нет.

Это меня обидело.

– Да чему тут завидовать? Что вы умрете через несколько месяцев?

Робин и Мишель напряглись, об этом Тимми им не говорил.

– Какой же ты идиот… – отчаянно простонал он.

– А ты – мокришка! Ты мочишь простыни по ночам! Мне бабушка рассказала! Тимми писается в постель, ха-ха! Тимми – мокрые штанишки!

Он стал красным, как помидор, но к счастью, тут вошла его матушка и накричала на нас за то, что шумим. Она выгнала нас с Робин, несмотря на дождь, я был так расстроен, что даже перестал злиться на сестру, в то время как она поникнув шла рядом. Мы быстро вымокли до нитки, но Робин ни разу не пожаловалась. И тут я вспомнил, что обещал бабушке прийти не позднее, чем через полчаса, и расстроился еще больше, понял, что меня накажут. Я стал идти быстрее, и Робин пискнула, что не успевает. Я проигнорировал ее, и тогда она спросила:

– Ты правда видел монстра, Бобби?

– Да.

– Ты что тоже умрешь, Бобби?

Эти слова меня разозлили, сестра точно угадала, какие мысли мучили меня больше всего.

– Нет, я никогда не умру, ясно тебе?

– Но ты сказал…

– Ты слишком много болтаешь, Робин, вот что я сказал. Совсем не знаешь, когда надо замолчать.

И она замолчала.

Когда мы добрались до дома, нас никто не встретил, хотя наша пропажа длилась несколько часов. Бабушка готовила ужин, а дед сидел перед телевизором с бутылкой чего-то вонючего. Он громко смеялся, а увидев нас, прокричал:

– Не ходите мокрыми ногами по полу!

Я подошел к Мэри сказать, что мы дома, но она только кивнула и вновь засуетилась. Я решил, что извиняться нет смысла, но из-за чувства вины все же решил чем-то помочь ей и принялся орудовать скалкой. Казалось, даже этого бабушка не замечала. И никто не обратил внимания на Робин, которая тихо сидела на ступеньке, не издавая ни единого звука, словно голос ее был отравлен.

Вот здесь вам стоило бы записывать, но я вижу, вы совсем не можете отличить главное от второстепенного. Робин впервые замолчала – это важно, слышите вы меня? Не нужно смотреть таким непонимающим взглядом, это меня убивает…»

…

– Пожалуй, у нас будет короткий день. Очень уж я утомился, рассказ отнял много сил, а воспоминания причиняют боль, которую я давно похоронил. Не думал, что это будет так тяжело. К тому же ваше участие сегодня оставляет желать лучшего… с тем же успехом я мог сесть перед стеной и изливать ей душу. Так что, будьте добры, без вопросов. Попрощаемся.

– Вообще-то, я все же хотела кое-что спросить… Ранее вы говорили, что Мишель больше не разговаривала, но в этот вечер она говорила с вами. Так?

– Все верно. Я объяснил, что взрослые не слушали ее, и она замолчала. Для них и для всего мира. Но с детьми она говорила. Ведь дети ее слышали.

– Понятно. Вас тревожит, что вы грубо обошлись с ней? Что не услышали ее?

– Тогда меня это не беспокоило. А позже был отличный повод извиниться перед ней. Но об этом я расскажу позже.

– А что насчет других девочек? Они тоже заговорили? Особенно меня интересует Амалия…

– Потом. Может быть, завтра. А сейчас, прошу прощения, но мне нужно побыть одному.

– У меня ощущение, что это неправда.

– Что именно?

– Вы не хотите сейчас быть один.

– Вы проницательны. Должно быть, я ошибся в вас. И это меня радует. Однако я все равно выбираю одиночество. А завтра…

…

«…А завтра никогда не наступит… Так я думал в ту ночь, лежа без сна, пока глядел в потолок и любовался причудливыми тенями от веток деревьев, что колышутся на ветру. Менее чем за сутки я превратился из героя в труса, затем из труса в героя и, как бы не запутаться, наоборот… в общем, снова стал собой. А кем я был – непонятно. Мы можем играть любые роли, какие только придумаем, носить самые разные маски, но внутри всегда останемся теми, кто мы есть. И чем дольше изображаешь из себя кого-то другого, тем труднее потом разобраться, из чего состоит истинное я. Поверьте мне. Заигравшись, я потерял себя и всю оставшуюся жизнь пытался вспомнить прежнего Робин, но, пожалуй, так и не смог. Некоторые вещи невозможно найти вновь. Поэтому берегите их, умоляю, услышьте этот совет. Знаю, вы старше меня и, наверно, считаетесь более опытной, но опыт нарабатывается как раз за счет таких чудаков, как я.

Вам может показаться странным, что маленького ребенка подобные мысли лишают сна, но дело в том, что я впервые столкнулся с разочарованием в себе, и вкус этого чувства мне не понравился. Робин сопела на соседней кровати и ни о чем не переживала. Это еще больше злило меня, а злость – лучший способ отделить себя от других.

На утро она растолкала меня своими маленькими ручонками, и только я собрался накричать на нее, что разбудила так рано, в нос мне ударил запах свежего козьего молока. Робин неуверенно подала мне стакан, будто в знак извинения, может, чувствовала, что я зол, и таким образом налаживала отношения. По моему мнению, все женщины обладают этим даром, хоть иногда он больше походит на проклятие. Я обожал козье молоко, залпом осушил стакан и, поблагодарив, улегся снова в постель. Робин улыбнулась и довольная убежала. Позже я узнал, что сильно ворочался во сне, поэтому она решила прогнать мой кошмар чем-то приятным, тем, что я люблю, и с утра пораньше озадачила бабулю дойкой козы. Такие жесты – мелочи, но отлично показывают характер человека, вы не находите? А из Робин бы вышел прекрасный человек.

В тот день мы почти не разговаривали. Я развлекал себя тем, что бил палкой траву, которая не могла ответить тем же, а следовательно, отдавала мне победу в сражении. Во мне кипела злость, и я никого не желал видеть, но и проводить время в одиночестве было несусветно скучно. Таким образом, я объявлял протест окружающему миру, лишая его своего драгоценного общества, но по сути страдал от этого протеста только я.

Вечером, когда все вместе мы сидели за ужином, Робин задала вопрос:

– Бобби, Черный Шак и за мной придет тоже?

И прежде чем бабуля успела вмешаться, я злобно ответил:

– Он заберет тебя, если не заткнешься.

– Я не хочу, не хочу, не хочу!!! – визжала она в истерике.

– Тише, никто тебя не заберет, если будешь слушаться, тише, детка, – успокаивала бабушка.

– Ба-Ма, он злой, почему он такой злой? – говорила Робин обо мне.

– Я же объясняла, люди злятся, потому что у них понос. Нужно им просто посочувствовать.

– У Бобби понос! – сестра рассмеялась. – Какается под себя! Воняет!

– Замолчи, дура! Нет у меня поноса! – взревел я и запустил в нее пюре из ложки. Недолго думая, она ответила тем же. За столом начался хаос: мы закидывали друг друга едой, и бабушка не могла остановить этот полет валькирий. Теперь уже все смеялись, надрывая животы, пока случайная куриная ножка не попала в тарелку к деду и ошметки еды не забрызгали его одежду. Он яростно взвыл, и игре пришел конец. Меня и Робин поставили в угол и неумытых и грязных продержали там до полуночи. Бабушка и словом не обмолвилась, она никогда не мешала деду наказывать нас, а мы гордо выстояли наказание, не жалуясь. Я ненавидел старика и рад был хотя бы слегка досадить ему, а вид его испачканной рожи позволил мне продержаться до конца наказания. Думаю, что Робин разделяла мои чувства. Как я уже говорил: мы его ненавидели.