Он был жив, если это можно было назвать жизнью. Слепой, избитый и ослабевший на борту собственного корабля – Круциус жил. Он не мог справиться с насосами в одиночку, даже если они оказались бы неповреждёнными, он не мог расчистить палубу, он не мог даже увидеть землю или звёзды, чтобы найти безопасную гавань. Возможно, тут даже не было земли. Аргот разрушен до основания, которое сейчас находилось где-то на дне, под толщей воды. Армии Урзы и Мишры были тоже уничтожены. Возможно, взрыв потопил и всю Терисиарию. Возможно, в мире уже не было безопасной гавани. Деревянное ведро с грохотом катилось по палубе к Круциусу. Слепо подняв руку над головой, он мог только догадываться о его направлении. После чего появился оглушительный звук, вкус крови, и он снова потерял сознание.

У него были огромные надежды на этого хирурга, лучшего на трёх континентах. Человек знал о применении пиявок, об использовании френологии, о манипуляциях с основными точками кровотока на ногах и ушах, чтобы ослабить напряжение в дистальных участках тела, но изнурительная болезнь, которая разрушала Нуниеву изнутри, была не в ушах, ногах или теле. Это было проклятием всех красивых вещей, придуманным каким-то тёмным и завистливым богом, приравнявшим смертность к страданию. Её болезнь была не предметом тела, а души, проклятием павшим на неё, потому что иначе она была бы совершенством.

У хирурга не было ответов, кроме травяных бальзамов и проникновением под кожу медной нитью. Круциус усердно следовал его советам, и Нуниева переносила мучительные боли от этого «лечения» с тем же мужеством, с которым она переносила глотки обжигающе - горячего чая. Она была храброй девочкой, не только от природы, но и от необходимости. Она видела, что отец нуждается в ней, чтобы оставаться мужественным.

Они задержались тут, в этой заросшей виноградом вилле около моря, потому что она могла носить тут «лесную» одежду и бродить по базару. Её глаза блестели от ярких тканей торговых палаток, а её шея и пальцы мерцали от драгоценностей, которыми Круциус одаривал её. Деньги, которые он тратил, были честно заработанными, а драгоценности, которые он покупал, напоминали о щедрых подарках моря из морского жемчуга и перламутра, раковин наутилуса и галиотиса, зубов акулы и морской звезды. В первое время Нуниева радостно принимала эти подарки и носила их везде. Понемногу радость от подарков потухла. Блестящие вещи только лишь обращали больше внимания на строгие линии её шеи и тонкость запястья.

Однажды, она отказалась от его покупок. Вместо этого, она развернулась, чтобы найти что-то для него равное по стоимости на соседнем прилавке. - Купи их, папа. Ты же хотел новый набор ножей для резьбы по дереву, - сказала она.

Стоя под тенью крыши кузницы, Круциус улыбнулся. - Они очень дорогие, доченька.

- Не дороже, чем жемчужины, которые ты хотел купить мне, - ответила она. Нуниева взяла его за руку и нежно сказала. - Тебе не нужно покупать мне все эти вещи. Я и без них знаю, что ты любишь меня.

- Девочка моя, Нуниева, - сказал он сдавленным от подступавших слёз горлом. - Знай всегда, что я люблю тебя.

Круциус пришёл в себя, рыдая в мёртвой хватке шторма. Ведро перекатывалось рядом с ним, одаривая его новыми ударами с каждым раскачиванием корабля. Он яростно отбросил его прочь.

Тут уже никогда не найдётся безопасной гавани для него. Только не тогда, когда его дочь покинула этот мир раньше него. Не тогда, когда его нация прекратила существовать. Не сейчас. Если бы он был на земле во время взрыва, то он бы погиб, но это… Это нельзя было назвать жизнью.

Судно медленно поднималось под ним, как-будто только одна его сторона была на волне. Его трюм должно быть заполнен водой. Находясь между дождём и морскими волнами, оно могло только и делать, что заполняться.

После чего дождь усугубился сильным градом.

Рыча, Круциус пополз через разбитую палубу. Он нащупывал опоры. Разорванную парусину… узлы на оторванных тросах… выломанные доски… холодные, холодные руки.

Он вдруг остановился, измождённый яростными ударами града. Его пальцы удерживали руку, одетую в кружевной рукав. Он хотел что-то сказать, но обнаружил, что может только крикнуть или издать рык. Надеясь на чудо, он последовал по руке, до плеча, а после к воротнику. Он схватился пальцами за женскую шею, но ощутил только плоть, холодную и неподвижную, как мясо в погребе. Пульса не было.

Беспощадный град ненасытно бил его в спину.

Он передвинул свою руку к её лицу. Мадам Джейри.

- Увечья и смерть, - прошептал он. - Увечья и смерть.

Смирившись с одиночеством, он пополз вперёд. Град впивался ему в шею и голову. Он цеплялся за обломки разрушенных перил в середине палубы и пробирался через стальные кушетки. Тут было более чем три мёртвых тела, между ним и выломанной крышкой люка, ведущего в трюм. Он не стал останавливаться и быстро спустился вниз, подальше от разрывающихся в клочья небес.

Сумерки уже сдавались ночной тьме, когда они возвращались с их последнего визита к хирургу. Нуниева хотела ещё чая. Круциус был в настроении, не отказывая ей ни в чём. Вскоре она сидела на том же самом сиденье, с тем же Ямураанским чайным набором, и в той же «лесной» одежде, той самой, которую она одела в ту её первую ночь на суше. Круциус снова стоял, очарованный видом предзакатного моря, и отказывался от чая. В стороне от тёмных глубин ещё ничего не изменилось.

Нет, изменилось всё.

- Папочка, не грусти, - сказала она. - Мы вернёмся в море завтра.

- Да, дорогая, - отстранённо сказал он. - Мы найдём другого хирурга. Лучше этого.

- Мы вернёмся в море завтра, поэтому давай насладимся чаем этой ночью. Это моя последняя ночь на суше, - сказала она спокойно, наливая себе чай.

Круциус остановил её. - Не говори так. Мы останемся тут подольше. Мы можем оставаться тут так долго, как ты захочешь.

- Всё в порядке, папа. - Она пила слишком горячий чай и старалась не показывать это. Когда она вернула себе самообладание, она подняла взгляд на Круциуса. - Не грусти.

- Но мне грустно, дорогая.

- Тогда не бойся.

- Я боюсь. Ты всё для меня. Ты целый мир.

- Я не боюсь, папочка. Не бойся и ты.

Он наклонился, чтобы обнять её. Она растаяла в его руках и прильнула к его шее. Это был последний момент, когда он держал её в своих объятиях. После чего послышался длинный долгий вздох, покинувший её тело тихим шёпотом.

Он вздыхал вздрагивающим и дрожащим дыханием, как-будто он мог удержать покидающий её тело дух, прежде чем он исчезнет навсегда.

Круциус встал. Ямураанский чайный набор опрокинулся и с грохотом упал на землю.

Она не издавала ни звука.

Он стоял и не выпускал её из объятий, вглядываясь в тёмное прозрачное море.

Этот корабль воплощал в себе всё его мужество. Он не уходил в море, пока не смог взять с собой Нуниеву. Сейчас корабль был мёртв, а его капитан находился между жизнью и смертью. Это был призрачный корабль, сперва опустошённый финансовыми проблемами, после измученный плохим обращением, а после всего этого разрушенный взрывом, уничтожившим целый мир. Те же самые тёмные необъяснимые силы, разрывающие когтями свои тёмные миры и уничтожившие его дочь, достигли верха моря, разрушив корабль, носивший её имя.

- Я дважды потерпел неудачу, - сказал себе Круциус. - Я потерял её дважды. - Он почувствовал вину за то, что взял его дочь в море и назвал её именем судно, перевозившее кровожадных и порочных людей. - Я уничтожил их обоих. - Не могло быть судьбы хуже, чем эта. Он был в изнеможении. Он умер во всех отношениях, и только лишь его сердце продолжало неустанно биться. Окончательная смерть могла прийти откуда угодно. Возможно, корабль потонет или опрокинется. Возможно, шторм убьёт его градом или кувыркающимися обломками. Но Круциус не хотел ждать, он должен был сделать это сам.

- Я убил её. Я смогу убить и себя.