В начале Макиавелли безоговорочно признает тот факт, что между народом и знатью любого города существует естественная враждебность, так как последние всегда стремятся управлять, первые не хотят быть порабощенными. Как и в трактате «Рассуждения», автор далек от мысли, что этого положения вещей можно избежать. Он повторяет свое предыдущее утверждение, что «какие-то виды деления в республике наносят ей вред, а какие-то, наоборот, идут на пользу. Вредят те, которые способствуют делению на сторонников и группировки; приносят пользу те, которые без этого обходятся». Поэтому цель благоразумного законотворца не стремиться сделать так, чтобы не было врагов, – он должен делать только так, чтобы не было группировок, из которых неминуемо развивается враждебность (1336).
Во Флоренции, однако, внутренняя враждебность всегда развивалась «из-за группировок» (1337). В результате город стал одним из несчастных обществ, приговоренных колебаться меж двух одинаково разрушительных полюсов – даже не между «свободой и рабством», а скорее между «рабством и злоупотреблением свободой». Обычные люди становились «подстрекателями к злоупотреблению свободой», тогда как знать «склоняла остальных к рабству». Беспомощный город в результате «шатался от тирании к распущенности нравов», а обе группировки становились такими мощными врагами друг для друга, что ни о какой стабильности и речи быть не могло (1187).
Для Макиавелли история внутренней политики Флоренции начиная с XIII века выглядит как серия метаний между двумя крайностями; во время этих пертурбаций свобода города разлетелась на кусочки. Книга II начинается рассказом о XIV веке – приходе к власти знати. Это привело к тирании царя Афин в 1342 году, и граждане «увидели, как рушится величие их государства, уничтожаются обычаи страны, а ее статус нивелируется» (1128). Соответственно, они обернулись против тирана и преуспели в создании режима народовластия. Однако – продолжает Макиавелли свою мысль в книге III – это, в свою очередь, выродилось в ситуацию, когда «неуправляемая толпа» умудрилась захватить контроль над республикой в 1378 году (1161 – 1163). В следующий раз маятник качнулся в сторону власти «аристократов от народа», когда к середине XV века они снова попытались вернуть свободу народу, тем самым поощряя возникновение новой формы правительства тирании (1188).
На самом деле, когда Макиавелли пришел к этой финальной фазе своего повествования в книгах VII и VIII, он представил этот аргумент очень туманно и осторожно. Центральная тема неразрывно связана с подъемом Медичи, и он отчетливо ощущает, что должно быть сделано некоторое попущение, учитывая тот факт, что именно эта семья дала ему возможность написать его «Историю». Тем не менее, хотя Макиавелли страдал, стремясь скрыть свою враждебность, легко восстановить его истинные чувства относительно участия Медичи во флорентийской истории – это можно сделать, если мы сложим вместе некоторые фрагменты его аргументации, которые Макиавелли старался помещать в разные части работы, обеспечивая тем самым себе некоторую защиту.
Книга VII начинается пространным рассуждением о тех хитрых средствах, при помощи которых выдающийся правитель мог надеяться испортить свой народ, провоцируя появление группировок и стремясь получить абсолютную власть для себя. Вопрос этот был старательно разработан в «Рассуждениях», и Макиавелли преимущественно сводит все к повтору своих более ранних аргументов. Большая опасность заключается в том, что, как считает автор, богатые могут использовать капитал для «приобретения сторонников, которые пойдут за ними только ради собственной выгоды», вместо того чтобы следовать интересам общественности. Он также добавляет, что есть два основных способа, при помощи которых это можно сделать. Один – «оказывать поощрение самым разным гражданам, защищая их от магистрата, помогая деньгами и незаслуженными подарками». Другой путь – «ублажать массы зрелищами и публичными дарами», проводя дорогостоящие публичные акции, чтобы получить рассчитанную победу и заставить людей предать собственную свободу (337).
Если мы обратимся с этим анализом к двум последним книгам «Истории», нетрудно будет проследить интонацию отвращения, подлежащую экспансивному макиавеллевскому описанию успешного правления семьи Медичи. Он начинает с Косимо, которому возносит панегирик в главе V книги VII, расхваливая его за то, «что он всех превзошел» не только по «влиятельности и благосостоянию, но также в либерализме». Вскоре становится понятно, тем не менее, что Макиавелли имел в виду, что к моменту смерти Медичи «в городе не осталось гражданина, которому Косимо не одолжил бы энной суммы денег» (1342). Зловредные насмешки над такой «щедростью» крайне заметны. Другой эпизод касается сына Косимо, Пьеро де Медичи. Сначала о нем рассказывается, как о «достойном и честном муже», но вскоре выясняется, что собственное чувство чести допустило его санкционировать серию кавалерийских турниров и других празднеств, настолько пышных, что город готовился к их проведению несколько месяцев (1352). Однако еще ранее Макиавелли предупреждал нас о вредном влиянии такого вопиющего заигрывания с массами. В конце концов, когда Макиавелли добрался до времени правления Лоренцо Великолепного – периода его собственной ранней юности, – он не скрывает отчетливых нот антипатии. На этом этапе он заявляет: «Фортуна и свобода», как ее представляли Медичи, проделали такую сокрушительную работу, «что люди сделались глухи» к великой идее отбросить тиранию Медичи, следовательно, больше «Флоренция не знала Свободы» (1393).
Последнее несчастье
Несмотря на то что во Флоренции произошел рецидив тирании, несмотря на возращение варварства, Макиавелли чувствовал, что может спокойно размышлять о судьбах Италии, потому что она избежала худшего исхода. Хотя варвары и одерживали победы, они не смогли занести меч над ее главными городами. Как Макиавелли отмечает в «Искусстве войны», хотя была разграблена Тортона, но оставались нетронутыми Милан, Капуя, Неаполь, Бреша, Венеция и – наконец и что более всего символично – Равенна и Рим (624).
Макиавелли следовало лучше усвоить, что не стоит испытывать Фортуну такими самоуверенными сантиментами, поскольку в мае 1527 года случилось немыслимое. В предыдущий год Франциск I предательски вошел в Лигу [20] , чтобы восстановить власть над частью Италии, которую был вынужден отдать после сокрушительного поражения от руки империи в 1525 году. Отвечая этому вызову, Карл V приказал армии вернуться в Италию весной 1527 года. Однако войскам не платили, поэтому они плохо подчинялись и, вместо того чтобы идти в атаку, направились прямиком в Рим. Войдя в незащищенный город 6 мая, они в течение четырех дней разграбили его настолько кощунственно, что ужаснулся весь христианский мир.
После падения Рима Клименту VII пришлось спасаться бегством. С потерей папства непопулярное правление Медичи во Флоренции немедленно рухнуло. Шестнадцатого мая городской совет собрался, чтобы объявить восстановление республики, и на следующее утро князья Медичи покинули город, отправившись в ссылку.
Для Макиавелли, с его стойкими республиканскими симпатиями, восстановление свободного правления во Флоренции должно было стать моментом триумфа. Но ввиду его связи с семьей Медичи, оплачивавшей труд политика предыдущие шесть лет, Макиавелли казался молодому республиканскому правлению стареющим и незначительным деятелем дискредитировавшей себя тирании. Хотя Макиавелли, по-видимому, питал надежды восстановить свое положение при втором канцлерстве, не было никаких сомнений, что ему не будет работы в правительстве, оппозиционном Медичи.
Ирония этих событий подорвала дух Макиавелли, вскоре он заболел и больше уже не мог выздороветь. История о том, что накануне смерти он потребовал к себе священника для исповеди, много раз цитировалась биографами Макиавелли, но это, несомненно, ханжеское изобретение более позднего периода. Макиавелли всегда с пренебрежением относился к религиозным обрядам, и нет свидетельств, что его отношение по этому поводу изменилось перед смертью. Он умер 21 июня 1527 года в окружении семьи и друзей и на следующий день был похоронен в церкви Санта-Кроче.
