Опасность возникает также и тогда, когда фортуна благоволит людям, у которых недостает качества virtu – заботы об общественных интересах. Это то, что происходит, когда политические решения затянуты или принимаются в колебаниях. То есть безопаснее считать, что те, кто мешает принятию решений, обычно руководствуются собственными эгоистичными интересами и тем самым ослабляют правительство (361). То же касается использования наемных или запасных войск. Поскольку такие войска почти всегда коррумпированы, «они всегда предадут того, кто нанял их, подобно врагу, против которого и ведется война» (382).
Самой же опасной ошибкой является неспособность осознать, что virtu значит больше, чем остальные качества, и в военных делах, точно так, как в гражданских. Поэтому столь вредно измерять шансы врага по его благосостоянию, вместо того чтобы измерить его virtu , ведь «война творится сталью, а не золотом» (350). Также глупо рассчитывать в победе на артиллерию. Макиавелли допускает, конечно же, что римляне «достигали бы своих целей гораздо быстрее, если бы у них были ружья» (370). Но он настаивает, что серьезной ошибкой было бы думать, что «граждане не могут проявить virtu , как это было в античности, только потому, что у них появилось огнестрельное оружие» (367). Далее он приходит к достаточно оптимистичному выводу, что «артиллерия полезна в армии, когда она сочетается с virtu древних, и бесполезна в армии, лишенной этого качества» (372). В конце концов те же соображения объясняют, почему особенно опасно отказывать в переговорах превосходящему в силе противнику. Ожидать в этом случае победы значит просить большего, чем реалистично требовать даже от самых доблестных, virtuoso , войск, и, следовательно, «пытаться повлиять на исход кампании, рассчитывая только на Фортуну», поскольку «благоразумный человек не рискует понапрасну» (403).
В двух оставшихся книгах «Рассуждений» Макиавелли приводит бичующее сравнение коррупции, царящей в его родном городе, с образцовым virtu древнего мира. Флорентийцы могли с легкостью «воспользоваться средствами, к которым прибегали римляне» в военных делах, и «последовать их примеру» (380). Но фактически они не учитывали опыта славных предков и потому попадали в ловушки (339). Римляне прекрасно понимали опасность нерешительности. Однако флорентийские лидеры никогда не были в состоянии осмыслить этот очевидный урок истории, в результате чего привносили «вред и разруху в республику» (361). Римляне всегда признавали бесполезность запасных и наемных войск. Но флорентийцы, наряду с другими республиками и княжествами, по-прежнему оказывались бесполезно униженными тогда, когда полагались на свои трусливые коррумпированные войска (383). Римляне понимали, наблюдая за союзниками, что политика «укрепления фортификации как средства поддержания веры» в войсках только вскармливала в них отчаяние и незащищенность. Наоборот, «во Флоренции, руководимой нашими мудрыми правителями, считается, что Пиза и другие республики должны укрепляться крепостями» (392). В конце концов – и здесь все повествование пронизано болью – Макиавелли делает своеобразный гамбит, свой самый иррациональный вывод: он клеймит моменты, когда искушают Фортуну, намеренно избегая переговоров с превосходящим в силе противником. Античная история доказывает, что дразнить Фортуну – безрассудство. А это как раз то, что сделали флорентийцы, когда армия Фердинанда пришла в город летом 1512 года. Вскоре после того, как испанцы пересекли границу, они обнаружили, что у них недостаточно провианта, и предложили перемирие (403). Однако «народ Флоренции надменно отказался от мира» (403). Незамедлительным итогом стало разграбление Прато, капитуляция Флоренции, уничтожение республики и восстановление тирании Медичи – всего этого легко можно было бы избежать. Как и ранее, Макиавелли чувствует бессильный гнев на врагов режима, которому он сам служил.
Глава 4 Летописец Флоренции
Цель истории
Вскоре после окончания трактата «Рассуждения» Фортуна неожиданно вмешалась в судьбу Макиавелли – его взяли под патронаж правительства Медичи, обеспечив тем самым положение, которого он страстно желал. Лоренцо де’Медичи, которому политик переадресовал посвящение работы «Государь» после смерти Джулиано в 1516 году, спустя три года преждевременно скончался. Контроль над Флоренцией перешел к его кузену, кардиналу Джулио, вскоре рукоположенным папой Клементом VII. Кардинал, как оказалось, был знаком с ближайшим другом Макиавелли, Лоренцо Строцци, которому Макиавелли впоследствии посвятил работу «Искусство войны». В результате Макиавелли смог предстать при дворе Медичи в марте 1520 года и вскоре после этого получил надежду на важное поручение – скорее литературного, чем дипломатического толка. Его предположения реализовались – в ноябре того же года он получил задание от Медичи написать историю Флоренции…
Создание труда «История Флоренции» заняло у Макиавелли почти весь остаток жизни. Это самая объемная и наиболее неторопливая его работа. Кроме того, в написании он тщательнейшим образом следовал своим любимым классическим авторам. Два основных постулата античного мира – а следовательно, и эпохи гуманизма – состоят в том, что историографы, описывая историю, должны стремиться выводить из нее моральные уроки и таким образом подбирать и организовывать материал, чтобы впоследствии максимально подчеркнуть мораль. Саллюстий [17] , например, сформулировал два получивших известность выражения, помогавших лучше осознать мораль. В работе «О югуртинской войне» он утверждает, что цель историка должна состоять в том, чтобы описать прошлое «с пользой» (IV.1 – 3). А в «Войне с Катилиной» подчеркивает, что правильный подход к истории состоит в «пропорции» – определении того, что достойно быть упомянутым, и важно не пытаться преподнести исчерпывающую хронику событий (IV.2).
Макиавелли был крайне прилежен в исполнении этих двух требований, что обнаруживается в отдельных реминисценциях в работе. Книга II, например, заканчивается рассказом о том, как афинский царь ступил во Флоренцию в 1342 году как тиран и в последующий год был удален от власти. Книга III сразу переходит к следующему характерному эпизоду – восстанию чомпи [18] в 1378 году – после полувека интервенции. Сходным образом она описывает реакцию на революцию в 1378 году, а в книге IV рассказывается о другом сорокалетии – о том, как пришел к власти Медичи.
Еще одно ограничение, накладываемое на историка-гуманиста, заключается в воспитании «предписывающего» риторического стиля – с тем, чтобы представить самые характерные эпизоды в самой запоминающейся манере. Как Саллюстий заявил в «Войне с Катилиной», история требует, чтобы «стиль и изложение были равны по силе воздействия описываемым событиям» (III.2). И снова Макиавелли воспринимает это идеальное требование крайне серьезно – летом 1520 года он приступает к созданию «образца» стиля для написания книг по истории. Черновик работы распространили среди его друзей по кружку «Сады Оричеллари», и мнение читателей очень интересовало автора. В качестве темы он выбрал биографию Каструччо Кастракани, тирана, правившего в Лукке в начале XIV века. Однако детали жизни Кастракани – некоторые из них Макиавелли просто придумал – представляют для него меньший интерес по сравнению со схемой их подачи, описания: эти детали должны были быть представлены иерархически, согласно значимости, в приподнятом и назидательном стиле. Описание рождения Каструччо выполнено высокохудожественно, но это позволило автору воспеть силу Фортуны в свершении человеческих судеб (533 – 534). Момент, когда юный Каструччо, получивший богословское образование, впервые обращается к оружию, предоставляет Макиавелли возможность развернуть целое поэтическое эссе о противостоянии клинка и слова (535 – 536). А речь умирающего раскаявшегося тирана отсылает нас к традиции античных историографов (553 – 554). В повествование вплетено бесчисленное множество афоризмов, многие из которых заимствованы из «Жизнеописания философов» Диогена Лаэртского (555 – 559).
