Вся семья съ большимъ трудомъ объяснялась порусски, но вполнѣ владѣла нѣмецкимъ языкомъ. Понимая нѣсколько, какъ и всякій еврей, нѣмецкій языкъ, я на ихъ отвѣты конфузливо отвѣчалъ на еврейскомъ жаргонѣ.
— Не стѣсняйтесь, молодой человѣкъ, ободрилъ меня любезный старикъ, замѣтивъ нерѣшительность моихъ отвѣтовъ. — Мы, живя съ этими (онъ указалъ пальцемъ на виднѣвшуюся издали еврейскую колонію), научились уже понимать ихъ странное нарѣчіе.
Редлихеръ, насытившись и закуривъ сигару, объяснилъ старику подробно, кто я, съ какой цѣлью пріѣхалъ къ нему и что именно мы затѣваемъ.
— Alter, какъ ты думаешь, будетъ ли прокъ изъ этого, а?
Старикъ пожалъ плечами.
— Я долженъ кое о чемъ поразспросить этого молодаго человѣка прежде, чѣмъ выражу свое мнѣніе. Теперь минуты дороги, работать спѣшимъ. Останьтесь погостить у насъ, если вы имѣете время. Мы короче познакомимся и потолкуемъ.
Я охотно согласился остаться. Редлихеръ, уѣзжая, наговорилъ кучу любезностей хозяевамъ, и дружески пожалъ имъ руки.
— Пока мы займемся работой, что же вы станете дѣлать? спросилъ меня, улыбаясь, старикъ.
— Ес-ти вы позволите, я попробую вамъ помогать, насколько хватитъ силъ и умѣнья.
— Вся сила и все умѣніе заключается въ любви къ труду. Трудъ даетъ и силу, и снаровку къ работѣ.
— Не хотите ли помогать мнѣ? спросила смѣясь Лена. — Я, слабая женщина, сама не управлюсь, а папа и братъ и безъ помощниковъ обойдутся.
— Охотно, если у васъ хватитъ терпѣнія не смѣяться надъ моей неловкостью.
— Ну, за это не ручаюсь.
Однако, послѣ перваго толковаго ея наставленія, я началъ приносить маленькую пользу и заслужилъ похвалу. Отецъ и братъ Лены работали въ разныхъ пунктахъ, переговариваясь крикливо между собою. Лена о каждомъ моемъ успѣхѣ рапортовала то отцу, то брату. Въ ея обращеніи со мною было столько простоты и добродушія, что невинныя насмѣшки не только не раздражали моего самолюбія, но напротивъ какъ бы служили доказательствомъ ея вниманія. Это вниманіе подстрекло мое усердіе до того, что, проработавъ серпомъ около трехъ часовъ, я не могъ разогнуть спины отъ боли въ поясницѣ.
— Однако, другъ мой, вы слишкомъ усердно принялись сразу за работу, замѣтилъ приблизившійся къ намъ старикъ. — Этакъ далеко не уѣдете. Горячія лошади скоро пристаютъ. Баста, Лена, обратился онъ къ дочери. — Солнце на зенитѣ, работать теперь уже неудобно. Поѣдемъ домой.
Анзельмъ запрягъ между тѣмъ пару вороныхъ лошадокъ въ нѣмецкій фургонъ. Мы отправились.
Дорогой старикъ выпытывалъ у меня о томъ ощущеніи, которое я вынесъ изъ перваго моего урока, а Лена, весело смѣясь, осматривала и ощупывала мои загорѣвшія руки, слегка замозолившіяся.
Какъ ни привлекательна казалась издали наружность жилья Якоба, но она далеко уступала деревенскому изяществу внутренняго устройства. Камышевый домикъ заключалъ въ себѣ три комнаты. Одна изъ нихъ, очень просторная, свѣтлая, съ красивой печью и чугунною плитою, служила и пріемною, и столовою, и кухнею. У стѣнъ стояло дюжины двѣ сосновыхъ некрашенныхъ табуретовъ, а въ самой серединѣ комнаты такой же большой круглый столъ на солидныхъ ножкахъ. Нѣсколько рядовъ полокъ, тоже покрашенныхъ, были уставлены кухонною мѣдной и глиняной съ глазурью посудой, и дешевыми столовыми, чайными и кофейными принадлежностями. Какъ стѣны, такъ и всѣ предметы, находившіеся въ этой комнатѣ, облитые свѣтомъ палящаго солнца, блистали чистотою и опрятностью. Полъ, выложенный кирпичами, казалось, былъ совершенно новъ. Въ восточномъ углу изъ простаго полуотвореннаго шкафика выглядывало нѣсколько книгъ, опрятно переплетенныхъ. Отъ плиты раздавалось тихое шипѣніе и клокотаніе. Дѣятельный шумъ плиты покрывался звучнымъ, мѣрнымъ стукомъ маятника нѣмецкихъ дешевыхъ стѣнныхъ часовъ, красовавшихся у входной двери.
— Вотъ мы, наконецъ, и дома, воскликнулъ, весело потирая руки, старикъ.
— Ну-съ, молодой гость нашъ, прошу быть запросто. Особой комнаты я предложить не могу. Мы всего имѣемъ двѣ спальни. Одну занимаетъ моя дочь, а въ другой помѣщаюсь я съ сыномъ. Мой молодецъ, однакожь, до наступленія осени, спитъ на вольномъ воздухѣ. Часть его комнаты принадлежитъ вамъ.
Я поблагодарилъ хозяина, но объявилъ, что охотнѣе присосѣжусь къ его сыну, и предпочту ночную прохладу на дворѣ постели въ душной комнатѣ.
Вошла низенькая, чистенькая старушка съ добродушнымъ, морщинистымъ лицомъ, и поклонилась мнѣ. Старикъ слегка потрепалъ ее по щекѣ.
— Ну, старушка, готовься угощать. Чувствую волчій аппетитъ; а на вечеръ — лишнее блюдо, ради гостей.
Старушка, улыбаясь, кивнула головою.
— Эта старушка — нашъ ангелъ-хранитель. Она къ намъ привязана какъ родная, а мы всѣ обожаемъ ее, отрекомендовалъ мнѣ старикъ.
— Она — ваша родственница? еврейка? полюбопытствовалъ я.
— Ни то, ни другое. Она живетъ въ нашемъ семействѣ уже болѣе двадцати лѣтъ, и такъ сжилась, что чувствуетъ себя родною въ нашей семьѣ. Она, кажется, забыла даже о томъ, что мы для нея иновѣрцы.
Лена принялась накрывать на столъ. Братъ ея выпрягалъ и возился съ лошадьми. Старикъ пошелъ провѣдать птичникъ и голубятню. Кухарка суетилась около плиты. Я остался одинъ.
Отъ нечего дѣлать, я началъ разсматривать книги въ шкафикѣ. Ихъ было тамъ около дюжины. Нѣкоторыя оказались нѣмецкими, остальныя — библія и пророки на еврейскомъ языкѣ съ нѣмецкимъ переводомъ.
— У васъ — порядочная для деревни библіотека, польстилъ я хозяину, заставшему меня у шкафика.
— Да. Я имѣю подъ рукою все, что люблю изъ духовнаго свойства.
— Я у васъ не замѣчаю молитвенниковъ.
— Наши молитвы такъ просты и коротки, что ихъ петрудно помнить и наизусть. Мы молимся по собственному сердечному внушенію.
Я съ недоумѣніемъ посмотрѣлъ на него. Онъ, повидимому, понялъ мой вопросительный взглядъ, но улыбнулся и ничего не отвѣтилъ.
Мы наскоро пообѣдали. Обѣдъ состоялъ изъ двухъ самыхъ простыхъ, но очень питательныхъ блюдъ не каширнаго свойства.
— Благодарю Тебя, Господи, за хлѣбъ, за соль, произнесъ старикъ понѣмецки, поднявшись изъ-за стола. Дѣти воскликнули: «аминь».
Старикъ Якобъ и сынъ его Анзельмъ легли отдохнуть. Лена и я остались вдвоемъ.
— Если хотите отдохнуть, я могу вамъ уступить на время мою постель. Это награда за помощь, оказанную мнѣ сегодня, предложила мнѣ Лена.
— Я еще не сдѣлалъ привычки спать днемъ.
— Признаться, я очень рада этому: мнѣ не такъ скучно будетъ. Я тоже никогда днемъ не сплю. Но что же мы станемъ дѣлать! Ахъ, да! хотите помочь мнѣ?
— Охотно, если съумѣю.
Лена выбѣжала куда-то и принесла корзинку съ крупными вишнями.
— Вотъ вамъ булавка, обратилась она ко мнѣ весело, поставивъ корзинку на столъ. — Этой булавкой проковыряйте каждую вишню, вотъ такъ.
— Для чего эта операція?
— Не разсуждайте, а дѣлайте что вамъ приказываютъ. Вотъ любопытный! добавила она, погрозивъ мнѣ кокетливо пальцемъ.
— Сознаюсь, въ этомъ отношеніи я неисправимъ. Мнѣ даже любопытно было бы узнать еще кое о чемъ.
— Напримѣръ?
— Неужели вамъ не скучно тутъ безъ общества?
— Поговоримъ о чемъ-нибудь другомъ, попросила меня Лена, глубоко вздохнувъ.
Мы оба замолчали.
— Вы имѣете родныхъ? спросила меня Лена, потупя глаза.
— Имѣю отца и мать.
— И съ ними живете?
— Нѣтъ. Я самъ зарабатываю свой хлѣбъ, похвасталъ я не безъ гордости.
— Отчего же вы живете не съ родными?
— Я… имѣю собственную семью.
Лена вспрыгнула съ мѣста.
— Неужели вы уже женаты? спросила она меня, пытливо заглядывая мнѣ въ глаза.
— Давно уже, отвѣтилъ я какъ-то нерѣшительно, опустивъ глаза и невольно вздохнувъ.
— О чемъ же вы вздыхаете?
— Скажу вамъ откровенно, я счелъ бы себя болѣе счастливымъ, еслибы женился не такъ рано.
— Не напрасно мой добрый отецъ увѣрялъ меня, что бракъ — это жребій, въ которомъ люди рѣдко выигрываютъ. Я не повѣрила ему и поплатилась счастіемъ всей моей жизни.
Лена закрыла глаза руками.
