— Полно, полно! Я знаю, что вы мнѣ рады, добрѣйшая Ревекка. Я завтра поѣду дальше. Много работы впереди.

— А ревизія? справился отецъ.

— Богъ съ ней. Я знаю, что у васъ все исправно, тѣмъ болѣе, что вы ожидали его. Притомъ, что изъ того, что я открою у васъ безпорядки? Все равно, не донесу. Я однакожъ поверхностно загляну въ ваши книги, сегодня еще.

Отецъ заторопился. Я принесъ цѣлую кучу брюхатыхъ книгъ, вычурно разграфленныхъ и напичканныхъ цифрами. Управляющій нѣсколько минутъ перелистывалъ книги, сличалъ ихъ и дѣлалъ отцу какіе-то непонятные для меня вопросы. Какъ видно, Рановъ былъ знатокъ своего дѣла. Отецъ изумлялся быстротѣ его сообразительности.

— Кто это такъ чисто и красиво ведетъ ваши книги? полюбопытствовалъ управляющій.

— Мой сынъ, — вотъ этотъ! Рекомендую! указалъ на меня отецъ, не безъ родительской гордости.

— А! Ты грамотѣй, какъ вижу.

Рановъ любезно проговорилъ со мною нѣсколько минутъ и расхвалилъ меня.

Я въ этотъ вечеръ былъ чрезвычайно доволенъ собой. Я не спалъ всю ночь. Мнѣ въ голову забралась гордая мысль: воспользоваться расположеніемъ Рапова и вступить въ многочисленный цехъ откупныхъ служителей.

Цехъ этотъ принималъ въ свою среду почти все, что было грамотнаго и способнаго между еврейскимъ сословіемъ. Откупная служба съ ея повышеніями и деградаціями, съ ея значительными окладами и наградами, съ ея казенно-подражательною формалистикою привлекала еврейское юношество, инстинктивно чуявшее въ воздухѣ приближеніе новой эпохи, и порывавшееся скинуть съ своихъ рукъ и ногъ тяжелыя путы фанатической рутины, мѣшавшей всякому вольному движенію къ сліянію съ русскимъ элементомъ. Откупъ представлялъ евреямъ единственную карьеру для достиженія кое-какого общественнаго положенія, порядочной жизни умственнымъ трудомъ безъ капитала и шахерства, а главное, для эманципированія себя отъ еврейскаго общественнаго мнѣнія, существенно душившаго всѣхъ дѣйствовавшихъ и жившихъ не по обще-принятой программѣ. Цехъ этотъ, за рѣдкимъ исключеніемъ, большею частью разочаровывался въ своихъ блестящихъ ожиданіяхъ: онъ попадалъ изъ огня да въ полымя. Вырвавшись изъ фанатической неволи, онъ попадалъ въ откупную кабалу, изъ которой не могъ уже выкарабкаться во всю жизнь. Получая извѣстное жалованье, онъ пріучался къ нѣкоторой роскоши, и такъ улаживалъ свою семейную жизнь, что проѣдалъ и проживалъ не только настоящіе свои заработки, но и будущіе. Этой расточительности отчасти содѣйствовала и неизбѣжная многочисленная еврейская родня, западавшая на каждаго откупнаго дѣятеля съ безпощадностью голодной, всепожирающей саранчи. Откупные служащіе, какъ жалкія проститутки, вѣчно были въ долгу у своихъ хозяевъ и, волей-неволей, должны были слѣпо повиноваться и тянуть лямку, нерѣдко даже впроголодь. Откупные служащіе играли у откупщиковъ ту же самую роль, что почтовыя лошади у почтосодержателей: ихъ кормятъ потому, что не покормивши не поѣдешь, исправнымъ не будешь и барышей не получишь; но жизнь и здоровье этихъ лошадей дороги только до окончанія срока содержанія станціи, до перепродажи изувѣченныхъ и искалѣченныхъ животныхъ барышникамъ-цыганамъ… Бываютъ такіе почтосодержатели, которые вполнѣ убѣждены въ томъ, что чѣмъ скуднѣе кормишь лошадей, тѣмъ онѣ легче на ходу, тѣмъ усерднѣе пробѣгаютъ станцію въ надеждѣ на утоленіе голода. Такихъ убѣжденій бывали и откупщики: они держали своихъ служащихъ въ черномъ тѣлѣ для усиленія ихъ стремленія къ достиженію чего-то недосягаемаго. Эти несчастные служащіе гонялись вѣчно за собственною цѣпью, вертѣлись, какъ бѣлка въ колесѣ, надѣясь и голодая, а колесо, помимо ихъ вѣдома, исправно вертѣлось и приводило въ движеніе весь мерзкій откупной механизмъ, выработывавшій милліоны. Таковы были матеріальныя выгоды откупнаго цеха. Что же касается до его общественнаго положенія, то оно было самое незавидное, жалкое и даже опасное. Еврейская нація косилась на коротко-кафтанниковъ, безбородыхъ голозадниковъ; ихъ считали чуть ли не отступниками, полуренегатами, нравственною заразою. Русская общественная и административная сферы смотрѣли на этихъ несчастныхъ, какъ на орудіе откупщичьихъ интригъ, какъ на главное подспорье раззорительной системы; а на самомъ дѣлѣ, эти бѣдняки выгребали изъ огня каштаны только для откупщиковъ, которые, въ благодарность, швыряли несчастнымъ одну пустую скорлупу. За то лишенія, нравственныя униженія и даже уголовная отвѣтственность доставались на долю откупныхъ вассаловъ. Если наглость откупщиковъ переходила всѣ границы закона, если никакія интриги и подмазки не помогали, то вся вина взваливалась на непосредственныхъ дѣятелей-служителей, а откупщики прятались за стереотипною фразою своихъ довѣренностей: «что законно учините, приму за благо, спорить и прекословить не буду». Открывалось, напримѣръ, уголовное преступленіе, совершенное по приказанію откупщика; начиналось слѣдствіе лицомъ или вѣдомствомъ неподкупнымъ, откупщикъ задавался вопросами: «кто сіе учинилъ?» Учинилъ непосредственно не я, а мой повѣренный. — «На основаніи чего онъ сіе учинилъ?» — На основаніи довѣренности. — «Что гласитъ сія довѣренность?» — Что законно учините, приму за благо. — «Учинилъ ли мой повѣренный то и то законно?» — Нѣтъ! — Слѣдовательно… И десятки бѣдняковъ-повѣренныхъ отправлялись въ безсрочную тюрьму прежнихъ временъ, подвергались тѣлесному наказанію, ссылались въ Сибирь, семьи ихъ умирали съ голоду, а откупщики вербовали новыя руки для загребанія жара, и съ чистою совѣстью жирѣли и богатѣли. Къ стыду моей націи я долженъ сказать, что подобные безсердечные откупщики водились большею частью между евреями; русскіе откупщики несравненно человѣчнѣе относились къ своимъ сотрудникамъ.

Въ ту безсонную ночь, когда мною овладѣла мысль вступить въ описанный мною цехъ откупныхъ служителей, я видѣлъ медаль съ ея блестящей стороны и увлекся этимъ обманчивымъ блескомъ.

На утро, собравшись съ духомъ и улучивъ минуту, когда Рановъ былъ одинъ, я попросилъ его дать мнѣ какое-нибудь мѣсто въ управляемой имъ конторѣ. Какъ только я заговорилъ объ этомъ, пріятное, улыбающееся лицо управляющаго нахмурилось до суровости.

— Еще одинъ! процѣдилъ онъ сквозь зубы разсѣянно, какъ будто думая вслухъ.

Я не понялъ его и остановился на половинѣ фразы. Мы оба замолчали и какъ-то странно посмотрѣли другъ на друга.

— Юноша, ты просишь мѣста въ откупѣ?

— Да, отвѣчалъ я, робѣя.

— И увѣренъ, что если достигнешь этого блага, будешь безконечно счастливъ? Да?

— Не знаю, я буду стараться…

— Нѣтъ, произнесъ Рановъ рѣзко — ты не будешь счастливъ, какъ ни старайся. Ищи что-нибудь понадежнѣе.

— Я ни къ чему неспособенъ болѣе, замѣтилъ я, краснѣя.

— Ты еще очень молодъ. Приспособь себя къ чему-нибудь другому.

— Поздно, — у меня жена…

— Скоро и ребенокъ будетъ! Несчастные евреи!.. Рановъ сострадательно посмотрѣлъ на меня и вздохнулъ.

Я былъ въ крайне-неловкомъ положеніи.

Вошелъ мой отецъ.

— Вашъ сынъ проситъ мѣста въ откупѣ.

— Онъ предупредилъ меня; я только что хотѣлъ васъ объ этомъ самомъ попросить.

— До вѣдь вы, раби Зельманъ, испытали уже это счастіе. Неужели вы посовѣтуете вашему сыну этотъ гнусный хлѣбъ?

— Что же дѣлать, другъ мой, когда другаго нѣтъ?!

— Найдется. Пусть ищетъ. Вы же себѣ отыскали!

— Благодаря вамъ. Но развѣ мой хлѣбъ питательнѣе и надежнѣе? Одинъ капризъ пьянаго Тугалова можетъ меня пустить до міру съ семьей. Я тотъ же откупной лакей, только съ большей отвѣтственностью и рискомъ.

— Зато и съ большей независимостью. Знаете ли, раби Зельнанъ, я, я самъ, великій управляющій, готовъ съ вами помѣняться; я вамъ отъ души завидую.

Всѣ разомъ притихли. Каждый думалъ свою думу.

— Вотъ что, молодой человѣкъ. Если ты неизмѣнно рѣшился испытать откупное счастіе, то я тебѣ посодѣйствую.

— Значитъ, я могу надѣяться…

— Не торопись надѣяться. Права мои ограничены; служащихъ принимать я своею властью не могу: это дѣлаетъ самъ Тугаловъ. Я только могу тебѣ посодѣйствовать словомъ и совѣтомъ. Пріѣвжай къ Б. къ тому времени, когда я возвращусь изъ объѣзда, и явись ко мнѣ. Постараюсь.