А потом несется к воротам омичей с такой яростью и бешеной скоростью, что я бы на месте их вратаря свалила домой. Или обмочилась от страха.
Но вратарь, надо отдать ему должное, не выглядит испуганным и даже пытается отбить удар, но фиг там. Багров буквально вколачивает шайбу им в ворота, не оставляя никакого шанса.
Два – ноль.
Я так сильно сжимаю кулаки, что ногти больно впиваются в кожу. У меня плохое предчувствие, и я сверлю взглядом спину тренера, мысленно умоляя его сменить Влада. Ну пусть ваш ключевой игрок отдохнет на скамейке, сил наберется – разве плохо? Он и так вам уже два года забил, хватит!
На льду творится ад. Команда соперников злится и играет жестко, я бы сказала, даже грубо. Наши не отстают. Нам все же влепляют гол, Миша не успевает отразить удар, и трибуны буквально взрываются криками и аплодисментами. Полторы минуты до конца периода.
Шайба у нашего двадцатого номера, он с силой отправляет ее в сторону Влада, а тот так резко бьет по ней клюшкой, что та подлетает вверх. И тут… он закладывает лихой вираж и ударяет по шайбе прямо в воздухе! Как в бейсболе!
Три – один!
Господи, да он гений! Он просто бог! Как вообще можно так играть?!
Тридцать секунд до конца периода, и Влад, кажется, намерен забить четвертую шайбу, чтобы окончательно лишить хозяев поля надежды на победу.
Но тут на него налетают сразу два игрока из той команды. Вроде это кажется борьбой за шайбу, но… вдвоем они с силой впечатывают Влада в борт, мелькают руки, клюшки…
Свисток!
Игроки отъезжают в сторону, к ним подскакивает судья, Влад с трудом отталкивается от борта, и только тут я вижу, что по его лицу ручьями стекает кровь.
Глава 16. Трус не играет в хоккей
– Влад! – кричу я истерично. – Влад!!!
И бегу туда, к нему, на лед. Но меня успевает перехватить Дмитрий Петрович.
– С ума сошла, девочка? Куда рванула?
– Но у него кровь! Вы что, не видите?
– Прекрасно вижу. А еще вижу, что он идет сам. В раздевалку. Там я его и осмотрю. Все равно пока перерыв.
– Я с вами! – я вцепляюсь для надежности в руку Дмитрию Петровичу, чтобы он точно не сумел от меня отвязаться.
– Да, идем-идем, – вздыхает он. – Только в обморок там, главное, не упади.
Я так волнуюсь, что даже ничего не отвечаю на это, хотя в обычное время очень обиделась бы на такое замечание. У меня все же среднее медицинское образование! И практику мы проходили в больницах, а там чего только не увидишь.
Но когда мы входим в шумную, галдящую раздевалку и я вижу, как Влад промакивает с лица кровь бумажным полотенцем, мне и правда на мгновение становится дурно. Потому что у него глубокие кровоточащие раны на носу и над бровью, и выглядит это жутко.
Я быстро подбегаю к нему и порывисто хватаю за руку.
– Очень больно? – дрогнувшим голосом спрашиваю я.
Влад на меня смотрит таким удивленно-презрительным взглядом, как будто я сказала какую-то глупость, и тут же поворачивается к Дмитрию Петровичу.
– Гляньте, док. Там, кажется, шить надо.
Дмитрий Петрович кивает.
– Надо. Ложись. Локтем что ли заехали?
– Типа того. Я даже не понял толком, – бубнит Влад, неловко вытягиваясь вдоль скамейки.
– Одного из них удалили до конца матча, кстати. Судья посчитал это серьезным нарушением, – светским тоном замечает Дмитрий Петрович, отходя к раковине и намыливая руки. Я, секунду поколебавшись, делаю то же самое. От меня ведь будут ждать помощи, верно?
– Да пидоры они, – беззлобно откликается Влад, и его голос звучит немного гнусаво. Видимо, из-за повреждения на носу.
– Пидоры! – с готовностью поддерживают его остальные ребята.
Но тут заходит тренер, и все собираются вокруг него, пока тот им что-то втирает.
Влад в это время лежит на скамейке, прикрыв глаза, и Дмитрий Петрович льет ему на раны перекись водорода.
– Нитки достань, – бросает он мне.
– Пять-ноль или шесть-ноль? – робко спрашиваю я, открывая его чемоданчик. Я не то чтобы сильно разбираюсь в хирургии, но кое-что о том, нитками какой толщины шьют лицевые раны, помню.
– Пятерку, – отвечает он, и я слышу одобрение в его голосе.
Передаю ему стерильную упаковку, где нитка сразу идет в комплекте с прикреплённой к ней иголкой, и жду, что Дмитрий Петрович попросит у меня подать ему ампулу с обезболивающим. Но…
Но он всего лишь коротко говорит Владу:
– А теперь терпи.
И начинает шить прямо так.
Я прижимаю руку ко рту, мне нехорошо. Вспоминаю про то, что действующим игрокам нельзя анестезию, чтобы это не повлияло на прохождение допинг-контроля, и мне становится еще хуже.
Влад так сильно стиснул зубы, что едва не скрипит ими. Глаза закрыты, грудь тяжело вздымается, руки сжаты в кулаках.
Нос – три шва. Теперь на очереди бровь. Там точно будет не меньше пяти стежков, потому что рассечение довольно длинное. Я подаю доктору вторую упаковку нитки.
– Багров! – вдруг гремит голос тренера. – Ты там как? Все на сегодня? Отдыхать будешь?
– Нет, норм, я выйду, – хрипло отзывается он.
– Понял.
– Может, полежишь лучше? – с сомнением спрашивает Дмитрий Петрович. – Я не дошил еще.
– Дошьете, и я выйду, – упрямо отвечает Влад.
Перерыв заканчивается, раздевалка пустеет, а Дмитрий Петрович, пожав плечами, снова прокалывает кожу иглой, накладывая последний шов.
– Все, герой, – говорит он. – Свободен. Голову тебе еще проверить надо. На сотрясение.
– Потом, – нетерпеливо бросает Влад и поднимается со скамьи.
– Ясное дело, что потом.
– Спасибо, док.
Влад, чуть поморщившись, надевает шлем, тянется за валяющимися тут же рукавицами, и до меня наконец доходит.
– Ты снова на лед собрался? С ума сошел? – мой голос почему-то звучит противно и визгливо, как у нашей соседки тети Гали, когда она не пускает своего мужа с друзьями на рыбалку.
Влад смотрит на меня тяжелым взглядом и коротко роняет:
– Это моя работа.
– Хватит трех голов! – быстро говорю я, все еще надеясь на то, что у меня получится его уговорить. – Мне хватит! Ты и так крутой, ты лучший, ты…
– Я обещал четыре, – обрубает он, берет клюшку и выходит из раздевалки, даже не взглянув на меня.
– Дурак, – шепчу я зло, даже не замечая, как из глаз катятся слезы, – Дурак, дурак, дурак…
– Что там Багров говорил про четвертый гол? – спрашивает с любопытством Дмитрий Петрович.
– Да это я ему сказала, что он должен сегодня забить четыре шайбы, – признаюсь я и громко шмыгаю носом.
– Страшный ты человек, Морозова, – с усмешкой замечает он. – А почему не пять?
– Не смешно, – бубню я себе под нос. – Я же не знала, что он так серьезно это воспримет.
– Будешь знать, – поучительным тоном говорит Дмитрий Петрович. – Идем?
– Пойдемте, – со вздохом соглашаюсь я.
В ложе мы появляемся в тот момент, когда на табло загорается надпись 4-2. Не знаю, кто и как забил нам второй гол, но вот четвертую шайбу в ворота соперников точно закатил двадцать третий номер (Дима? Или Денис? Не помню точно), судя по тому, что его все обнимают и хлопают по спине.
Я наивно думаю, что Влад на этом успокоится, но нет. Этот дебил через пару минут забивает соперникам еще одну шайбу. И теперь его личный счет достигает четырех, как он мне и обещал. Сразу после этого тренер усаживает его на скамейку запасных, и там Влад сидит уже до конца периода, что меня лично очень радует.
Еще одна шайба в наши ворота, но она уже ничего не меняет.
5-3!
И мы… мы победили!
У меня трясутся руки, тяжело бухает сердце, я резко встаю, но тут же без сил опускаюсь обратно на скамейку, наблюдая за происходящим словно бы со стороны.
Давно я не видела такого ликования, как сегодня. Все хоккеисты соскочили со скамейки запасных, вывалились на лед, по дороге сбрасывая перчатки и шлемы и сбились в огромную обнимающуюся кучу, вопя что-то на все лады хриплыми голосами. Влад в центре, его все хлопают по спине, его лично обнимает тренер и жмет ему руку, но он крутит головой, ища взглядом меня. А когда находит, идет ко мне через всю эту толпу, прокладывая себе путь с решительностью атомного ледокола.
