Кажется, тогда в клубе, сработало именно оно – это чертово притяжение. Я помню, как мне стало весело после этой таблетки, как я тащила Оксану на танцпол, как прыгала под непонятную музыку, как громко хохотала, потому что все вокруг казалось ярким, прекрасным и замечательным, а потом… Потом я случайно врезалась в какого-то парня. В этом мигающем клубном свете его лицо было плохо различимо, к тому же он был очень высоким, и чтобы его рассмотреть, мне пришлось бы запрокидывать голову, а это было неудобно: она сразу начинала кружиться.

Но мне и не нужно было его видеть. Достаточно было теплого мужского запаха, от которого внутри плеснуло желанием, и сильных рук, которые так крепко меня обхватили, что я ощутила себя маленькой, хрупкой и в то же время невероятно защищенной. Это было такое сладкое волшебное чувство, что меня затопило эйфорией.

Кажется, я что-то говорила ему про то, как вкусно он пахнет. И про то, что хочу его потрогать. Чертова таблетка, которую мне подсунула Оксана, сработала как компьютерный вирус: начисто стерла фильтр между мозгом и языком, и я говорила то, что никогда в жизни не сказала бы незнакомому парню.

А еще смеялась, предлагала ему танцевать и все-таки трогала его, не дожидаясь разрешения. И восхищалась тем, какими твердыми были его мышцы под моими пальцами.

А он сказал мне всего одно слово.

«Пойдем».

Конечно же, я пошла. Как я могла не пойти, если в тот момент мне казалось невозможным отпустить его? В тот момент мне казалось, что я умру, если он меня не потрогает в ответ.

Рядом с нами крутилась Оксана, что-то говорила ему (про деньги, как я теперь понимаю), а потом хлопнула дверь ВИП-кабинки, отрезая нас от всего мира, и все… Мои джинсы и топ мгновенно оказались на полу, а я – под Багровым.

Случайная встреча, случайный человек, случайная ночь.

Кто бы знал, что мы потом встретимся – да еще и в рабочей обстановке.

Но ничего, я справлюсь. Главное сейчас – не переступать эту черту, не поддаваться больше на провокации Багрова, мыслить трезво и быть максимально собранной и профессиональной.

Отличный план. Осталось воплотить его каким-то образом в жизнь.

Я вздыхаю, потом грожу пальцем своему отражению, как будто это может чем-то помочь, и спешу на лед. Как только захожу на трибуны, по коже проходит уже привычный озноб и голые руки покрываются мурашками. Да что ж такое! Опять я забыла взять с собой кофту!

Обхватив себя руками, пробираюсь поближе к скамейкам игроков. Багров в прошлый раз говорил, что я должна сесть поближе, чтобы он меня видел. Вот зачем ему это, а? Пусть лучше делом занимается, а не по сторонам глазеет. Ему кучу денег платят не за то, чтобы он на меня пялился.

Но не успеваю я найти себе место, как к борту подъезжает Багров – уже полностью упакованный: в этом дурацком шлеме, форме и с клюшкой в руках. Не обращая внимания на свист тренера, перегибается через борт, тянется к скамейке, где лежит его куртка, неловко сгребает ее хоккейной рукавицей и бросает в мою сторону.

– Лови!

Я сначала хватаю куртку, а только потом задаюсь вопросом, зачем.

– Отнести в раздевалку? – глупо спрашиваю я.

– Надень. Тут холодно, – отрывисто говорит Багров, с силой отталкивается от борта и через пару секунд уже оказывается на центре поля, а я растерянно хлопаю глазами.

Он… подумал про меня? Позаботился? Просто так?

Почему-то это выбивает меня из колеи. Этот жест кажется слишком рыцарским, чтобы его можно было ожидать от Багрова.

Но его куртка вот – у меня в руках. Огромная, черная, тяжелая… едва уловимо пахнущая им…

Мгновение колеблюсь, а потом все же накидываю ее на плечи и просовываю руки в длинные рукава. Какая же она большая! В этой куртке еще две Алины бы поместились! С половиной!

Я поджимаю коленки, устраиваюсь поудобнее и блаженно вздыхаю. В куртке Багрова так хорошо и тепло, словно в уютном пледе. Словно в горячей ванне. Словно в его объятьях…

Стоп!

Куда-то не туда разогнался мой ассоциативный ряд!

Я сурово приказываю себе не думать о всяких глупостях, а наблюдать за тренировкой. Надо мне начать хоть немного разбираться в хоккее – это же теперь моя работа.

Но едва я начинаю понимать, что хочет от игроков кричащий и машущий руками тренер, как в заднем кармане джинсов начинает настойчиво вибрировать телефон. Я достаю его и… черт. Это из бабушкиного пансионата.

Мгновенно подскакиваю, прижимаю телефон к уху и одновременно с этим начинаю пробираться к выходу.

– Здравствуйте! Вы по оплате? Я еще не переводила, но…

– Алина Викторовна, здравствуйте, я по поводу здоровья Маргариты Михайловны.

Мое сердце падает куда-то вниз, и становится тяжело дышать.

– Что с ней?

– Сильный скачок давления, не чувствует тело, даже рукой не может пошевелить. Сейчас она на капельнице, я думаю, вам лучше приехать.

– Конечно. Я сейчас, уже еду! – я торопливо нажимаю отбой и мчусь со всех ног.

И только у турникета понимаю, что я все еще в куртке Багрова. И что вообще-то у меня рабочий день.

Чертыхаюсь, возвращаюсь к раздевалке, оставляю там куртку, а в коридоре натыкаюсь на Костю.

– Костя! Как хорошо, что я тебя встретила! Пожалуйста! Скажи, что мне нужно было уехать! Срочно! Я потом отработаю! Скажешь, хорошо?

– Э, ну ладно, – бормочет он непонимающе, а я уже бегу обратно к выходу. И все мысли только о том, чтобы успеть.

***

– Вашей бабушке уже лучше, подвижность конечностей восстановилась, давление снизили до 130, и вот минут десять назад она уснула, – рассказывает мне врач Анна Матвеевна, очень приятная и молодая.

Она тут всего месяц работает, может, поэтому в ее голосе звучит совершенно не свойственное врачам острое сочувствие.

– Ложная тревога? – я пытаюсь улыбнуться.

– Как вам сказать, – она вздыхает. Видно, что ей очень не хочется меня расстраивать, но и сказать неправду она не может. – Это больше похоже на предвестники нового инсульта.

– Второго?!

– Второго. И велик шанс, что организм Маргариты Михайловны его уже не переживет.

Я смотрю на свои руки, которые лежат, сцепленные, на коленях и предательски подрагивают. Еще год назад я бы плакала, а сейчас даже и слез нет. Как это ни кощунственно звучит, я… я, кажется, привыкла к мысли о том, что бабушки скоро может не стать.

– Спасибо, что вы честно все говорите. Что-то можно сделать сейчас?

– Все, что можно, мы делаем, – заверяет меня врач. – Будем надеяться на лучшее. Хотите к ней? Проводить вас?

– Нет, спасибо, я сама.

Когда я тихонько приоткрываю дверь палаты, то первой вижу сидящую у бабушкиной постели сиделку Марину. И только потом бабушку – с сухим, тонким, поразительно спокойным лицом на белой наволочке.

– Спит, – шепотом говорит мне Марина, как будто я сама этого не вижу. – Здравствуй, Алиночка.

– Здравствуйте, – так же тихо отвечаю я.

Несмотря на то, что Марина мне с первого дня знакомства «тыкает», видимо, по причине того, что прилично меня старше, мне она нравится больше всех бабушкиных сиделок. Она румяная, бодрая, оптимистичная и всегда очень ласково общается с бабушкой, даже когда та совершенно не в себе.

– Как она?

– Давление вот подскочило, капельницу недавно только убрали.

– Да, про сегодня я знаю. А как она вообще в последнее время?

Пока Марина шепотом пересказывает мне хроники последней недели, я машинально подхожу к тумбочке у кровати и начинаю наводить там порядок. Выравниваю стопку книжек – бабушка раньше сама читала, теперь любит слушать, когда ей Марина читает. Даже если ничего не понимает, все равно слушает: наверное, просто сам ритм чтения и голос успокаивают.

Раньше здесь, кроме книг, лежал фотоальбом, я почему-то думала, что это поможет бабушке не забывать близких. Хотя бы меня! Но потом врачи попросили меня забрать альбом домой, потому что бабушка листала его и начинала нервничать от того, что не узнавала лиц людей на этих фотографиях.