Правда, у нового формата “Зарубежной литературы” были и приятные последствия: Ромка отныне ходил на занятия! Ходил вовремя, исправно и вообще вел себя как настоящая лапушка. Так что неприятное присутствие декана в чем-то компенсировалось пьянящей близостью его сына.

Спустя неделю я была немало шокирована, застав Юльку перед занятиями, сидящую на подоконнике и красящую ресницы. Для справки – единственный раз, когда я видела ее с макияжем, был вечер после выпускного. Косметика на повседневность ей не требовалась: у нее огромные голубые глаза, каштановые волосы и темные брови, что делало ее внешность и без этого достаточно выразительной.

– Что ты делаешь?

– Крашусь. Или не заметно? – пробормотала Гарденина, не отрываясь от карманного зеркальца. Она аж приоткрыла рот, сосредоточившись на кропотливом занятии.

– Заметно, но… Зачем? Сейчас же лекция декана?

Подруга отвела руку с зеркальцем подальше и картинно похлопала ставшими совсем кукольными ресницами. Меня чуть не сдуло ветром.

– Чтобы быть во всеоружии перед лицом опасности.

– Ты меня беспокоишь, – я потрогала ее лоб. К сожалению, он был прохладный, значит, Юля вполне отвечала за свои действия. – Наше оружие – крепкие знания, да?

– На войне все средства хороши. И прозорливый ум, и ослепительная внешность… – подруга встала во весь рост, одернула теплое трикотажное платье, доходящее до середины икры. Сегодня на ней красовались осенние сапожки на высоком каблуке. Юля подошла ко мне вплотную и вздохнула – даже в них она была значительно ниже. Ей пришлось привстать на цыпочки, когда мы приветственно чмокнулись, соприкоснувшись щеками.

– Не сомневайся, Эдуардович уже без ума от тебя, – буркнула я, но тотчас поправилась, видя свет, озаривший ее лицо, – то есть, от твоей эрудированности.

Юлька в последнее время ассоциировалась у меня со всезнающей Гермионой из бессмертной волшебной саги. На занятиях Верстовского она мало не выпрыгивала из штанов, вздевая к небу руку и стремясь блеснуть начитанностью. Теперь внимание декана было почти перманентно приковано к нашей с ней парте, а это нервировало. Я бы с радостью пересела к Ромке, но конкретно на “зарубежной” такой вариант не прокатывал – его отец запретил нам сидеть вместе. Мол, плохо сказывается на успеваемости обоих.

Мы неспеша пошли к аудитории. Пары с Молем обычно стояли первыми в расписании. Из-за этого пробуждение стало еще мучительнее. О пропуске речи больше не стояло – прогул Верстовский-старший мне точно не простит.

– Хотела бы я испытывать хоть половину твоего энтузиазма, – пожаловалась я. – Сплю и вижу, вот бы случилось что-то такое, что позволило бы мне не ходить в Ливер и не встречаться с этим титаном средневековой литературы. Не знаю… Какой-нибудь общемировой катаклизм. Страшно заразный и опасный вирус, из-за которого объявили бы карантин и посадили нас на дистанционку…

– Типун тебе на язык! – поразилась Гарденина. – Неужели все настолько ужасно?

– Конечно! Он меня третирует!

– А, может, тренирует? Хочет поднатаскать, чтобы ты… ну типа соответствовала высокоинтеллектуальному облику семьи Верстовских?.. – Юлька поняла, что сболтнула глупость. – Извини. Ты и так соответствуешь.

“Не соответствую”, подумала я, вспоминая роскошный дом Верстовских. И вряд ли когда-то начну. И уж точно не сумею легко и просто заменить Романа кем-то другим, хоть ты обзнакомься с другими парнями на Осеннем балу. Уж слишком основательно меня в него затянуло… Прежде я тоже встречалась, влюблялась, сходилась и расставалась, но более поверхностно, что ли. Не так.

– Вам с Вениамином надо попытаться найти общий язык – если ты не планируешь бросать Рому, конечно. А так как женщины мудрее и гибче, чем мужчины… Это придется сделать тебе.

Отличная идея! Найти общий язык с монстром, который поклялся выжить тебя из университета. Как Гарденина себе это представляет? И с каких пор она зовет его “Вениамином”?..

На сегодняшнем занятии декан осчастливил нас самостоятельной. Нужно было написать небольшое эссе по художественным средствам выразительности в поэзии Шекспира. Путем жеребьевки мне выпала “Венера и Адонис”. Декан раздал нам листы и углубился в чтение, мы поохали и принялись за сочинение. Я немного перевела дух – сегодня мне не придется волнительно ерзать на стуле каждый раз, когда Верстовский надумает обратиться к списку студентов. Зато существовала вероятность получить не очень хорошую оценку – в своих знаниях я была уверена, сомневалась лишь в непредвзятости Эдуардовича.

Белый лист лежал передо мной и манил своей первозданной чистотой. Заданная тема – средства выразительности в формате неразделенных чувств богини Венеры к простому смертному Адонису. Эх, несчастная любовь, раздолье для вдохновения! Волнения последних дней дали о себе знать, мне захотелось излить переживания на бумаге. Я увлеченно “заскрипела перышком” и опомнилась только тогда, когда прозвенел звонок. Спешно закончила мысль и отдала исписанный с обеих сторон А4 собирающему работы декану. Остальные студенты уже укладывали вещи в рюкзаки и неспеша подтягивались к выходу.

Верстовский вернулся к доске, зачарованно глядя в стопку бумаги.

– Маргарита, подождите. У меня замечания к вашей работе.

Я чуть не села обратно на стул. У нас что, намечается приватный разговор? Тогда лучше подойти сейчас, пока в аудитории еще достаточно людей. Я поплелась к преподавательскому столу, хватаясь за ремень сумки, как за спасательный круг.

– Вы подумали о нашей договоренности, Красовская? – тихо спросил декан, все также глядя в эссе – больше для прикрытия, как я уже догадалась. Моя писанина его интересовала в последнюю очередь.

– Что? – я вздрогнула, огляделась по сторонам и тоже зашипела: – Шантаж вкупе с запугиванием отныне называется “договоренностью”?

– Не передергивайте. Вы переводитесь в другой вуз, а я даю лучшие рекомендации. По-моему, отличное решение, чтобы нам больше не видеть друг друга и не испытывать сложных эмоций.

Видимо, декан втайне тоже мечтал об общемировом катаклизме. Вот только его варианты решения проблемы меня категорически не устраивали. Я глубоко вздохнула и постаралась успокоиться – меня опять потряхивало, как какую-нибудь сейсмоактивную Сицилию. Где взять спокойствие и мудрость, чтобы с достоинством разговаривать с подобными субъектами? Мы не проходили искусство дипломатии ни в школе, ни в институте.

– Подождите меня в коридоре! – я помахала Юльке и Ромке, которые застыли у выхода, с любопытством наблюдая за нами с преподом, и подождала, пока они уйдут. – Мне ни к чему снова менять вуз, Вениамин Эдуардович. И я не против того, чтобы видеться с вами и дальше – вы первоклассный специалист в области средневековой литературы! Занятия по "зарубежке" стали необычайно… э-э-э… увлекательными.

Верстовский глянул на меня с недоверием. Я вдруг заметила, что у него не только голос шоколадный, но и глаза – теплые, мягкие, с прячущимися в глубине пряными искорками. Что, конечно, не делало его хоть сколько-то привлекательным.

– Хитришь, Красовская?

– Нет, что вы! – я начала пятиться спиной к двери. – Если по эссе больше нет вопросов, можно мне идти?

– Кстати, насчет эссе. Что ты тут понаписала? – декан помахал моим листочком, темным от покрывавших его строчек. – Что за поток чистого разума?

– Не делайте поспешных выводов! – мне стало чуть обидно за свое творчество. – Я просто немного обобщила. Столкновение любви душевной и любви физической – вечная дилемма, показывающая огромный парадокс, кроющийся в самой ее сути. Духовное притяжение и телесное томление редко удается соединить в одном и том же флаконе. Поэтому любовь всегда остается неудовлетворенной…

– Занятно… – мне показалось, или декан заслушался?

– В общем, перечитайте на досуге, а мне пока надо бежать. Хотела заглянуть в библиотеку, взять кое-что для учебы и… интересного досуга.