Он даже ухмыльнулся мне, вздернув голову. Я попытался ответить подобным образом, но почувствовал, что моя ухмылка вышла застывшей. Мои лицевые мускулы невольно затвердели.

«Мы и впрямь их потрепали, а?» — мягко произнес он, усаживаясь обратно к перископу и смакуя заново нашу атаку. «Просто замечательно, как лопались эти переборки — их можно было слышать совсем отчетливо. Первая из них наверняка треснула чертовски быстро».

Треск Смерти … Где я последний раз слышал эти слова? Определенно в пропагандистской радиопередаче — никто больше не стал бы использовать такой напыщенный язык.

А что же насчет слова «умирать»? Честное слово, но его повсеместно избегали. Никто и никогда не умирал в некрологах. Они покидали эту жизнь, уходили, засыпали вечным сном, отправлялись к месту вечного отдыха или испускали последний вздох — но никогда не умирали. Простого и недвусмысленного слова остерегались как проказы.

Тишина на борту. Касание горизонтальных рулей и случайное изменение курса — это было все. Похоже, что гирокомпас снова был отключен.

«Шумы винтов быстро приближаются», — доложил Германн. Появился звук ASDIC! На этот раз он звучал так, будто ребенок слишком сильно нажимал на грифельный карандаш.

«Становится громче», — произнес Германн.

Мой взгляд был прикован к сосискам, свисавшим с подволока. Они были покрыты белой пленкой. Вонь и влажность не шли им на пользу, но салами было сносным — как и копченое мясо. Мертвое мясо, живая плоть. Моя кровь все еще циркулировала, мой слух работал, мое сердце билось сильно и быстро. Мы были всецело в их лапах…

«Время?»

«04:23, Командир».

Воющий звук. Откуда? Внутри лодки, снаружи?

Определенный контакт. Я как будто наяву видел носовые буруны эсминца — белая кость в его клюве.

Командир взгромоздился на столе для карт и расстегнул еще несколько пуговиц. Это выглядело так, будто он устраивался для обмена грязными шуточками.

Я раздумывал, во что в действительности превращаются подводные лодки, утонувшие посреди океана. Присоединяются ли они к гротескной армаде лодок, которые висят в вечном состоянии зависания на глубине, где давление точно соответствует весу их раздавленных корпусов, или же их сжимает еще более жестоко до тех пор, пока они не погрузятся на тысячи метров и успокоятся на дне океана? Я мысленно отметил для себя, что надо бы спросить об этом Командира при случае. Старик знал все о давлении и водоизмещении — он скажет мне. Скорость погружения в 40 километров в час — я должен знать это сам.

Командир ухмылялся своей обычной, слегка искривленной ухмылкой, но радужная оболочка настороженно таилась в уголках его глаз. Он вполголоса отдал приказ на руль: «Лево на борт. Держать курс два-семь-ноль».

«Винты на пеленге один-семь-пять, быстро приближаются», — доложил Германн.

Белая кость… Они идут точно на нас.

Мы все еще были на глубине 200 метров.

Минутная задержка дыхания. Германн поморщился и сдвинул свои наушники. Я знал, почему. Он услышал, как глубинные бомбы плюхнулись в воду.

Растянутые секунды. Бочки погружались в пучину. Я набрал воздух, напряг мои мускулы. Серия резких взрывов почти сшибла меня с ног.

«Ну и ну», — раздраженно произнес Командир. Кто-то прокричал: «Протечка в носовом трубопроводе глубиномера!» — «Не кричать!» — тут же отрывисто скомандовал он.

Та же штука, что и в прошлый раз — слабое звено. Струя воды била поперек центрального поста, жесткая как линейка, и разрезала пополам лицо Стармеха: в нижней половине его рот, разинутый в удивлении, в верхней части поднятые брови и глубокие морщины на лбу.

Резкий свист и треск, сопровождаемые неразборчивыми выкриками. Моя кровь застыла. Я перехватил перепуганный взгляд матроса-новичка из центрального поста.

«Я исправлю». Это был Айзенберг. Он достиг места течи одним прыжком.

Ярость поднялась внутри меня. Подонки! Нам ничего не остается теперь, кроме как ждать, пока они утопят нас, как крыс, в нашей же подлодке.

Старшина центрального поста насквозь промок. Он закрыл несколько клапанов. Струя уменьшилась до косой струйки, расплескивающейся на настиле палубы.

Я заметил, что у нас опять был дифферент на корму. Под прикрытием следующих разрывов Стармех отдифферентовал лодку на нос. U-A выкарабкалась обратно к горизонтальному положению.

Вид морской воды, бьющей струей внутрь лодки под невероятным давлением пронзил меня как кинжал. Предвкушение катастрофы, толщиной лишь с палец, но тем не менее ужасающее — хуже, чем самая мощная из волн.

Еще разрывы глубинных бомб. Море заполняло обратно каверны от взрывов с шумом, подобным прерывающемуся дыханию астматика.

Уже снова? Казалось невероятным, что эти бомбы могли быть сброшены с того же самого эсминца.

Я мог ошибаться, но похоже несколько человек собрались под крышкой нижнего люка. Как будто в этом мог быть какой-то смысл! Чисто инстинктивное стремление оказаться поближе к трапу.

Мы еще не достигли этой стадии, пока нет. В фигуре лениво развалившейся Командира не было ничего несчастного, но ухмылка покинула его лицо.

Германн прошептал: «Еще шумы винтов на пеленге один-два-ноль, Командир».

«Этого нам как раз и не хватало». Командир скорчил физиономию. Их двое — подозрение превратилось в определенность. Нотка нетерпения появилась в его голосе. «Какой сейчас на него пеленг — на второй корабль?» Ему нужно было ввести новый набор данных в свою мозговую вычислительную машину.

Доклад с кормы: «Сильно текут забортные клапаны всасывания дизелей!» Стармех отправился в корму обменявшись взглядами с Командиром, который принял на себя его обязанности по удержанию лодки на глубине.

«Передние горизонтальные рули вверх десять», — услышал я его негромкий приказ.

Неожиданно я почувствовал свой полный мочевой пузырь. Вид протечки вероятно спровоцировал это ощущение, но я не знал, где можно облегчиться.

Стармех появился обратно. В корме текли два или три уплотнения. Его голова подергивалась туда-сюда, как при нервном тике. Протечка, а мы не могли откачивать за борт — соблюдение режима тишины запрещало это. Вспомогательный компенсационный насос в любом случае выведен из действия. Сбивчивый шепот. Я расслышал: «Воздушный сосуд — вспомогательный компенсационный насос — трещина…» Почему им надо было применять так много стекла на подводной лодке, в конце концов? Стекла приборов тоже потрескались.

Снова Командир приказал дать полный вперед обоим моторам. Наши скоростные маневры уклонения катастрофически пожирали ампер-часы. Он ставил на кон наши резервы. Если аккумуляторы начнут отказывать, или у нас закончится сжатый воздух или кислород, лодка будет вынуждена всплыть, что бы ни ожидало ее на поверхности. Стармех раз за разом продувал воздухом высокого давления дифферентные цистерны, чтобы придать лодке плавучесть, которая уже не могла поддерживаться только лишь откачкой воды.

Потребность в воздухе высокого давления сейчас была очень высока, потому что текущие обстоятельства не позволяли нам пополнять баллоны: компрессор не мог быть запущен, поскольку он издавал дьявольский шум при работе.

А кислород? Как долго еще могли мы продолжать дышать этой пропитавшей все вонью?

Гидроакустик считывал одни показания пеленгов за другим. Я слушал возобновившееся шуршание ASDIC'а.

Даже и теперь еще оставалось какое-то сомнение, действительно ли у нас теперь было два преследователя вместо одного. Командир засунул руку под фуражку и почесал голову. Вероятно, он совсем потерял какое-либо ясное представление о ситуации. Доклады от гидроакустика были слабой помощью в раскрытии намерений неприятеля.

Или они вводили нас в заблуждение этим шумом? Это должно быть технически осуществимо. Наша полная зависимость от слуха одного единственного гидроакустика была просто нелепой.

Было похоже, что эсминец поворачивает по широкой дуге. Никакого упоминания о втором шуме, но это могло просто означать, что второй корабль застопорил машины.