Спасательный круг медленно дрейфовал мимо на расстоянии трех метров — идеальное положение. Рулевой нацелился, бросил кошку — и промахнулся. Прежде чем он выбрал бросательный конец обратно, он был уже наравне с боевой рубкой. Он побежал в корму и сделал еще один бросок с кормы, но он слишком рано дернул за линь — кошка плюхнулась в море. Он уставился на нас с почти глуповатым выражением лица.

«Еще один раунд, пожалуйста», — ледяным тоном произнес Командир. Я напрягся, чтобы держать в поле зрения спасательный круг, пока мы описывали полную циркуляцию.

В этот раз Крихбаум подвел лодку настолько близко к кругу, что рулевой мог бы подобрать его рукой. Он предпочел положиться на кошку, которая наконец нашла свою цель.

«Gulf Stream!» — прокричал он на мостик название судна.

Обед в кают-компании. Командир выглядит задумчивым. «Будем надеяться, что наша утренняя работа не опечалила никого».

Стармех вопросительно поднял брови. Даже старший помощник поднял голову, но Старик выдержал паузу. Прошло не меньше минуты, прежде чем он запинаясь пояснил, что у него было на уме. «Это торговое судно — предположим, что командир подлодки, потопившей его, не смог выяснить его название. Скажем, он ошибся в большую сторону и определил его тоннаж в 15 000 регистровых тонн. Тут подходит U-A и докладывает, что обнаружила обломки судна «Гольфстрим», который оказывается всего лишь в 10 000 регистровых тонн…»

Он сделал паузу, чтобы убедиться, что мы следим за ходом его мыслей. «Ну, я имел в виду, что это будет некоторое разочарование, не так ли?»

Я уставился на линолеум на столешнице и мысленно спросил себя, что он хочет сказать всем этим. Сначала эта отвратительная бумажная погоня и вот теперь эти банальности.

Я поднял глаза. Он откинулся назад и поглаживал свою бороду костяшками пальцев правой руки. Я увидел, как по его лицу пробежала дрожь. Разумеется. Его жесткое представление было способом сделать нам прививку от эмоций. Он был таким же впечатлительным, как и любой из нас. Он переигрывал, делал предположения, строил гипотезы единственно лишь для того, чтобы отогнать наши ночные кошмары.

Но образ мертвого моряка отказывался изгоняться. Он сохранялся, заполняя мое собственное воспоминание этой сцены. Издалека он выглядел так, будто в любой момент начнет неспешно грести веслами, слегка наклонив голову, чтобы лучше видеть небо. Эти обуглившиеся кисти рук… Наверняка кто-то закинул его в шлюпку — он ни за что бы не смог это сделать сам без рук. Это была неразрешимая загадка.

Я задумался о том, что мы не видели никого из выживших. Должно быть, их подобрало другое судно. У моряков, оставшихся без судна в конвое, был шанс выжить, но другие — те, кто шел без эскорта?

Командир удалился в центральный пост и склонился над штурманским столом. Он приказал обеим машинам передний ход на двух третях полных оборотов. Затем он выпрямился, выпрямил плечи и тщательно потянулся, целую минуту прочищал свое горло, прежде чем издать звук. Это выглядело, как будто запускался непрогретый двигатель.

«Я съем свою фуражку, если мы не находимся прямо на пути конвоя. Бог знает, сколько радиограмм мы пропустили, пока оставались на глубине. Будем надеяться, что услышим что-либо от U-R — или от другой подлодки, вступившей в контакт». Непоследовательно он добавил: «Глубинные бомбы — это наиболее неточное оружие».

Стармех, который тоже слушал Командира, выглядел озадаченным. Командир кивнул головой с оттенком самодовольства. Все в центральном посту слышали его. Он добился успеха в выведении морали из последней атаки на нас: глубинные бомбы всегда промахиваются. Наше выживание доказало это.

Бертольда раз за разом вызывали, чтобы доложить нашу позицию, курс и скорость. Мы ждали так же напряженно, как и в базе ждали сообщений от нас.

Старик мурлыкал, жуя пряди своей бороды.

ПЯТНИЦА, 42-й ДЕНЬ В МОРЕ. Северо-западный ветер усилился. Мичман объяснил его поведение следующим образом: «Похоже, что мы к югу от семейки циклонов, которые вытесняются к Европе между пассатами и полярной областью высокого давления».

«Странные у них повадки, у этих Циклопов и их семейств», — ответил я.

«Кто там говорит о Циклопах?»

«Циклоп — это одноглазый ветер». Крихбаум посмотрел на меня подозрительно.

Я почувствовал, что пора снова глотнуть свежего воздуха. Море было темного сине-зеленого оттенка. Я попытался определить его цвет. Приблизительно это был цвет оникса.

На расстоянии море выглядело почти черным под низким пологом плотных облаков. Единственный признак беспорядка был на западе, где все больше и больше облаков собиралось и разбухало над горизонтом. Я наблюдал, как они завоевывают небо. Сначала темными легионами, собравшимися низко над западным горизонтом, высылались разведчики — небольшие отряды, которые прокладывали путь к зениту и основывали там предмостье. За ними следовала вся темная орда. Медленно поднимаясь, она встречала ветер, который её отклонял, но внизу и за ней через горизонт маршировала новая армия, явно выходящая из неиссякаемого резервуара. Это была нескончаемая процессия.

Моряк Бокштигель, девятнадцатилетний гигант, доложил старшине радисту Германну, который дополнительно исполнял обязанности фельдшера, что у него появилась, по его словам, сыпь подмышками.

«Сыпь?» — с насмешкой переспросил Германн. «Вши, скорее всего. Ну-ка, спусти штаны». Неожиданно он фыркнул. «Боже милостивый, да у тебя их здесь целая колония. Ты еще везучий, что они тебя целиком не проглотили».

Германн доложил старшему помощнику, который распорядился произвести осмотр для вахты внизу в 19:00, а для тех, кто был сейчас на вахте — в 20:30.

Командир спал и узнал новость только часом позже. Он сердито смотрел на своего Номера Первого, как бык, зачарованный плащом матадора. «Боже, дай мне силу», — произнес он сквозь стиснутые зубы, «это все, что нам нужно».

В кубрике старшин только и делали, что подшучивали друг над другом. «Кто их пронес на борт — это все, что я хотел бы знать?» — «Инспекция обмундирования? Ну и ладно, хоть какое-то разнообразие». — «Это мне подходит, мои яйца не проветривались с самого выхода в поход».

Итак, теперь у нас на борту кроме судовой мухи были еще и вши. Подводная лодка U-A становилась Ноевым ковчегом для низших форм жизни.

Первое построение выявило еще пять случаев заражения паразитами. Вскоре подводная лодка была пропитана насыщенными парами керосина.

Ветер навалился на нас, как струи воздуха из сопел. Море стало все больше и больше волноваться. Волны стали выглядеть зловещими, угрожающе поднимаясь и опускаясь. Снова и снова пена омывала носовую часть лодки и хлестала фонтанами через решетки настила. Ветер прорывался через них и выстреливал игольчато-острые залпы брызг в лица носовых наблюдателей на мостике.

В центральном посту все постепенно покрылось пленкой влаги. Трап был на ощупь холодным и влажным.

На палубе стало невозможным оставаться без штормовки и зюйдвестки. Перья барографа выписывали ниспадающую вереницу ступенек, подобных водопаду Вильгельмсхоэ. Если линия продолжит свое неконтролируемое падение, то вскоре она достигнет края бумаги.

Командир явно был обеспокоен погодой. «Такие области пониженного давления могут двигаться с бешенной скоростью», — объяснил он. «Множество турбулентности, перемены между субтропическим и полярным воздухом, широкие зоны возмущений — условия для ветра могут создаться совершенно ненормальные».

Стармех ухмыльнулся мне. «Наш Командир — метеоролог-любитель, разве вы не знали?»

Старик напряженно разглядывал карту вместе с Крихбаумом.

«Эти северо-атлантические фронты — нечто совершенно особенное», — сказал он. «Холодный ветер будет сзади области пониженного давления. Он вероятно принесет с собой шквалы — и, если повезет, хорошую видимость. Мы всегда сможем повернуть на север, но в этом случае мы будем только направляться ближе к центру, а уход на юг исключен по тактическим соображениям». Он вздохнул. «Ну хорошо, Крихбаум, я полагаю, нам не из чего выбирать. Мы просто будем пробиваться и надеяться на лучшее. Жаль, что волнение в левый борт».