Командир резко поднялся. Он взял у оператора один из наушников и стал напряженно вслушиваться.

Неожиданно оператор гидрофона почти незаметно вздрогнул. Командир укусил губу.

«Глубинные бомбы. Они к кому-то приклеились. Пеленг?»

«Ноль-семь-ноль — уходит в корму. Все еще очень слабый», — ответил оператор.

Командир протиснулся через переборку в центральный пост. Он резко приказал: «Держать курс ноль-пять-ноль. Приготовиться к всплытию». Затем, обращаясь к мичману: «Занесите это в журнал, Крихбаум: «Несмотря на погоду, решил приблизиться к конвою в надводном положении».

Погода ухудшилась еще более. Подводная лодка тяжело раскачивалась. Вода порой захлестывала через открытый люк в боевую рубку, но его нужно было держать открытым, потому что в любой момент на нас мог напасть противник.

Винты бешено вращались, двигатели отдавали всю мощность, какую могли. Командир не сдвинулся с мостика. Стоя неподвижно, он медленно поворачивал свою голову туда-сюда, просматривая море из-под опущенного козырька своей блестящей мокрой зюйдвестки.

Через четверть часа я спустился вниз, чтобы изучить развитие событий по карте. Крихбаум как обычно усердно трудился над ней. Не подняв головы, он сказал: «Вот здесь мы, а здесь предполагаемая позиция конвоя. Конечно, они могли сменить курс за это время».

Мне стало стыдно чувствовать себя бесцельно слоняющимся бездельником. Моя рука была уже на трапе, когда я изменил свои намерения. Я должно быть выглядел взволнованным, мотаясь вверх и вниз каждые две минуты.

Я удалился в кают-компанию и стал играть книжкой, пока не появился дневальный, чтобы накрыть стол к обеду. Командир не появился.

Мы с усилием заставили себя усесться за стол — Стармех, младший механик и я — когда из центрального поста донесся крик. Стармех наклонил голову, прислушиваясь. Это был доклад с мостика.

«Мачта слева по носу!»

Я уже был на полпути в центральный пост, прежде чем понял, что произошло. Я мигом взобрался по трапу впереди Стармеха, забыв схватить с крючка штормовку. В течение нескольких секунд дождь и брызги насквозь промочили мой свитер.

Я услышал голос Командира. «Руль право на борт! Держать курс ноль-восемь-ноль».

Впередсмотрящий без просьбы подал мне бинокль. Я проследил направление взгляда Командира. Сильная пелена дождя заполнила линзы бинокля, мрачная и монотонная. Я задержал дыхание и вынудил себя оставаться спокойным, просмотрел левый край ливня, затем медленно перевел бинокль слева направо. Тончайшая линия появилась в поле моего зрения и исчезла. Оптический обман? Быть может, это мне только показалось? Я сделал глубокий вдох, согнул колени и уравновесил бинокль на кончиках пальцев. Подводная лодка качалась подо мной. Мне не сразу удалось правильно взять нужный пеленг и пришлось снова ориентироваться на взгляд Командира. Вот это появилось снова!

Оно дрожало и танцевало в окулярах бинокля. Мачта, никаких сомнений на этот счет, но мачта без сопровождающего её столба дыма. Всего лишь единственный видимый волосок, мачта? Я напряг глаза, как только мог, но ничего не увидел, кроме этой свиной щетинки, которая, казалось, взбирается над линией горизонта, пока я наблюдаю.

За каждым торговым судном тащился столб дыма, который выдавал его присутствие задолго до того, как его мачты показывались над горизонтом. Следовательно, это не было торговым судном.

Я выругался вполголоса. Проклятая штука исчезла — нет, вот она появилась снова. Её теперь можно было видеть невооруженным глазом. Я опустил бинокль и посмотрел. Да, безусловно видно — вот оно.

Командир кусал свою нижнюю губу. Он снова поднял бинокль. «Проклятый эсминец!» Слова вырвались с его губ сердитым шипением.

Прошла минута. Мои глаза были прокованы к свиной щетинке, и я чувствовал, как мое горло пульсирует с нарастанием возбуждения.

Все сомнения исчезли. Мачта с каждой минутой увеличивалась в высоту, так что эсминец должен был направляться в нашу сторону. Уклониться от него на поверхности с нашими машинами не было никакой возможности.

«Должно быть, они нас обнаружили — черт бы их побрал!» Командир почти не повысил голоса, объявляя боевую тревогу.

Одним прыжком я достиг крышки верхнего люка. Мои ботинки встретились с плитами настила с металлическим стуком. Командир отдал приказ открыть все главные клапаны продувания даже еще до того, как он полностью задраил верхний люк.

«Перископная глубина», — распорядился он вниз в центральный пост. Стармех выровнял дифферент. Стрелка глубиномера остановилась, затем медленно поползла назад по шкале. Дуфте стоял рядом со мной в мокрой штормовке и тяжело дышал. Цайтлер и Бокштигель, два рулевых на горизонтальных рулях, сидели за своими кнопочными пультами управления, сосредоточенно наблюдая уровни воды в трубках Папенберга. Старший помощник наклонил голову и слил воду с полей своей зюйдвестки.

Никто не разговаривал. Единственным слышным звуком было мягкое электрическое гудение, которое казалось, доносится из-за дверей с шумоизоляцией.

В конце концов, молчание было нарушено голосом Командира. «Глубина?»

«Двадцать метров», — доложил Стармех.

«Перископная глубина».

Вода в трубках Папенберга медленно упала. Подводная лодка поднималась до тех пор, пока на поверхности не оказался перископ.

Мы еще не выровняли лодку, поэтому Стармех стал перекачивать воду из носового дифферентовочного танка в кормовой. U-A постепенно вернулась к горизонтальному положению, но не успокоилась. Волны пихали её во всех направлениях, поднимая, таща, толкая. Наблюдение через перископ будет непростым делом.

Я прислушивался к голосу Командира, когда оператор гидрофона доложил о шуме винтов справа по борту.

Я передал доклад в боевую рубку.

«Очень хорошо», — ответил Командир. Затем, тем же сухим тоном: «По местам стоять».

Оператор гидрофона наклонился в проход из своего закутка. Его невидящие глаза были широко открыты, лицо напоминало маску. Кроме Командира, он был единственным человеком на борту, чувства которого простирались в мир за пределами нашего стального корпуса: Командир мог видеть врага, оператор гидрофона мог его слышать. Мы все, остальные, были слепыми и глухими. «Шумы винтов увеличиваются», — доложил он. «Медленно смещаются в корму».

Донесся приглушенный голос Командира: «Заполнить водой торпедные аппараты с 1-го по 4-й».

Я так и думал. Старик планировал напасть на эсминец — у него были свои виды на красный вымпел на мачте при возвращении в базу. Для завершения своей коллекции ему нужен был эсминец. Я знал об этом сразу же, как услышал его приказ держаться на перископной глубине.

Еще один приказ из боевой рубки: «От Командира в центральный пост — Стармех, аккуратнее держите глубину, пожалуйста».

Непростой приказ, при таком море. Мускулы на худощавом лице Стармеха спазматически напрягались и расслаблялись, как будто бы он жевал резинку. Горе ему, если лодка поднимется слишком быстро, если она прорвет поверхность воды и выдаст нас врагу…

Командир сидел верхом в своем седле в тесном пространстве между стволом перископа и обшивкой боевой рубки, голова притиснута к резиновым окулярам, раздвинутые ляжки обнимают массивный ствол. Его ноги опирались на педали, которые позволяли ему быстро и беззвучно вращать ствол перископа на 360 градусов вместе с седлом и всем прочим. Его правая рука сжимала на выступавший из ствола перископа рычаг.

Прожужжал приводной мотор перископа. Он слегка выдвинул голову перископа, так, чтобы держать её как можно ближе к поверхности.

Стармех неподвижно стоял за двумя впередсмотрящими, управлявшими горизонтальными рулями. Его глаза тоже были прикованы к трубкам Папенберга. Столбики воды медленно поднимались и опадали, каждый подъем и опускание уровня воды соответствовали высоте волны на поверхности.

Приглушенное бормотание. Звук двигателя перископа звучит так, будто он проходит через тонкий фильтр. Он возникает, прекращается, начинается снова. Командир выдвигает перископ каждый раз на несколько секунд, затем снова убирает под воду. Эсминец должен быть сейчас совсем рядом.