Закутавшись в одеяло, пытаюсь урвать еще хотя бы пару минут сна, но через секунду понимаю бесплодность этой попытки и, крутанувшись обратно, хватаю ее в свои объятья.

Притянув к себе, целую теплые губы и шепчу.

— Вот такое пробуждение мне понравилось бы больше!

Маленькая ладошка упираются мне в грудь, и оторвавшись, Иргиль долго всматривается в меня, а затем ошарашивает.

— Жениться тебе надо, Ваня!

Такая не к месту материнская забота слегка обескураживает, и я пробую отшутиться.

— На ком же мне жениться, ежели любовь моя — ведьма лесная, и в церковь ее силком не затащишь.

Иргиль на мою шутку не ведется, и в голосе ее слышится решительность и обреченность.

— Я от тебя никуда не денусь, а тебе семья нужна, наследники!

Мне только что было так хорошо, и вот на тебе! Очень хочется вернуться на миг назад и не омрачать утро тяжелыми разговорами. Стискиваю ее в объятиях и валю на постель. Она не сопротивляется, но в глазах не вспыхивает страсть, а голос звучит холодно и рассудочно.

— Это не я тебе говорю, это люди так думают. На улицах об этом судачат. Говорят, раз Фрязин семью не заводит, знать, не хочет корни здесь пускать. Не нравится ему у нас! Как накопит денег, так все бросит и уедет. Дурные люди слухи разные распускают, мол есть у консула уже жена, потому и не женится. Мол мечтает он к ней в Рим свой вернуться.

Горящее желание вмиг пропадает, а в сознание проникает злое раздражение.

— Хватит! — Резко поднявшись, иду к рукомойнику и плещу в разгоряченное лицо холодной водой. — Нету у меня никакой жены, и не было никогда!

— Я знаю! — Иргиль кривит губы в грустной улыбке. — Но людям ведь не объяснишь. — Сев на кровати, она обнимает свои колени и смотрит на меня с затаенной хитринкой. — Женись! Тогда ничего объяснять не придется, все само встанет на свои места.

Молча одеваясь, тушу в себе вспыхнувшее было раздражение.

«Безусловно, Иргиль права. Мне уже под тридцатку, а я все бобылем хожу. Народу подозрительно! На дворе чай не двадцать первый век, здесь тридцать — средняя продолжительность жизни».

Не накидывая рубашку, Иргиль встает и обнаженной подходит ко мне. Прижавшись, она вскидывает лицо навстречу моему взгляду.

— Не злись! Я просто сказала, а ты поступай, как знаешь. Тебе решать!

— Хорошо! — Целую ее в подставленные губы, и на душе становится как-то теплее.

Толкнув дверь, выхожу на крыльцо. Яркое зимнее солнце заставляет прищуриться, а ощутимый морозец — запахнуть овчинный тулуп. Сани уже ждут, и запрыгнув, кричу возчику.

— Давай в Тверь!

Промчавшись по лесной дороге, выкатываемся на Волжский лед. Слева на крутом берегу высятся башни Тверского кремля, справа — занесенные снегом стены Заволжского острога.

— Эй, пошли! — Гикает возчик Беляй, и тройка, наддав, буквально летит над снежной белизной.

Северный волжский берег крут, и на санях тут не подняться. Поэтому объезжаем вокруг мыса и, как по широкому тракту, въезжаем в устье реки Тьмака. По замершему руслу реки объезжаем весь город до того места, где пологий берег позволяет нам выкатится к южным воротам.

Еще на подъезде застреваем в густой толпе. Еще бы, начало января — самый разгар зимней ярмарки.

— Разойдись! Не вишь, кто едет! Дорогу консулу! — Надрываясь, орет возчик, но все бесполезно.

Народ вокруг иногородний, меня в лицо не знают, и им до фени, кто такой консул и с чем его едят. Применять кнут Беляй явно опасается. Лица по сторонам все больше суровые, легко могут и ответить. В общем встряли конкретно, и я уже подумываю вылезти и отправится пешком, но тут в проеме ворот появляется Калида во главе десятка конных стрелков. Заметив меня, он правит коня прямо в гущу толпы, и тут уж не обессудь, кто не уступил может запросто схлопотать нагайкой. Ответить этим парням не решатся даже самые отчаянные.

Проторив дорогу, Калида склоняется над санями. В его глазах скрытый укор, он мою связь с Иргиль не одобряет, но в открытую этого не выказывает. За что ему честь и хвала.

Поздоровавшись, спрашиваю то, что меня больше всего интересует.

— Ну что, все приехали?

Калида кивает.

— Вчера под вечер прибыли Михаил Ярославич Московский и Смоленский князь Всеволод Святославич. Теперича, кажись, все.

— Это хорошо! — Удовлетворенно откидываюсь на спинку возка. — Это очень хорошо!

Дело в том, что я разослал приглашения большинству князей из близлежащих городов. От Кашина на востоке до Смоленска на западе, и от Пскова на север до Москвы на юге. Приглашал их вместе с именитыми людьми на ярмарку, а заодно и на большой совет, так сказать, поговорить о делах наших бренных.

И вот к удовлетворению своего эго могу сказать, что приглашение приняли все. Даже вон из Смоленска гости пожаловали, на что я, честно говоря, почти не рассчитывал. По инерции мышления я посчитал, что Смоленск уже ломоть отрезанный и надолго уходит под влияние Литвы, а получается нет. Рано я их со счетов списал, народ еще желает побарахтаться, за самостоятельность побороться.

Надо сказать, что после взятия Дерпта и разгрома орды под Москвой слава и известность моя выросли многократно, а про ярмарку и говорить не приходится. Сейчас в Твери можно купить то, чего не достанешь больше нигде на Руси. Струганная доска, бумага, стекло, не говоря уж про зажигалки, спиртовые лампы, мебель и прочее, и прочее. К тому же вся оптовая торговля зерном по-прежнему сосредоточена здесь же.

И одно тянет за собой другое. К примеру, раз за хлебом и тверскими товарами Новгород и Ганза едут ко мне, то и свой товар они тоже везут сюда. Вот и получается, что всем, кто хочет купить европейское сукно или новгородские меха, никак мимо Твери не проехать, и от этого с каждым годом Тверская зимняя ярмарка все полнится народом и полнится.

В этом году гостей столько, что на главной площади места уже не хватает и торг выплеснулся за пределы городских стен. Чтобы на санях въехать в ворота, надо приезжать с рассветом или вот так как я с «мигалками».

Сани подкатываются к воротам, и я невольно вскидываю голову, чтобы взглянуть на высокие шпили башен. Со стенами в этом году закончили и полностью обшили красным глиняным кирпичом. Длина почти семь тысяч шагов, двадцать одна башня, и пусть внутри они сложены из бревен, но снаружи смотрятся, как будто полностью сделаны из кирпича. Четыре года строили и вряд ли бы в этом году справились своими силами, если бы я не привел мастеров с Новгорода и с неметчины.

Конечно, кирпич — это не гранит и удар тарана не выдержит, но я на это и не рассчитываю. Главное, облицовка кирпичом защищает деревянную стену от огня, сырости, и прочего, а до тарана я надеюсь дело не дойдет.

Еще не маловажный фактор — это внешний вид. Чтобы в Тверь поверили, город должен выглядеть убедительно. Не просто богатым и преуспевающим, а по настоящему завораживающим и сказочным, чтобы вся Русь равнялась на него.

Распихивая народ, Калида прокладывает дорогу моему возку, и не быстро, но мы все же двигаемся к центральной площади. Не доезжая квартал, сворачиваем на боковую улицу и подъезжаем к гостевому дому с черного хода.

На завтра назначен большой съезд, и в преддверии его я провожу ряд предварительных, так сказать, кулуарную встреч. Сегодня на неофициальный «дружеский» обед приглашен князь Зубцовский.

Тут я должен сказать, что долгое время меня мучал один вопрос. Почему сколачиваемый мною союз городов русских так пробуксовывает. Почему городское боярство и купечество не бежит ко мне, задрав штаны от радости⁈ И вывод, к которому я пришел, можно назвать одним словом — князья. Нельзя полностью вычеркнуть этот фактор. Города не готовы идти ради союза со мной на конфронтацию со своими князьями.

Что с этим делать никак не укладывалось у меня в голове. Республика, которую я хотел построить, никак не вязалась с авторитарным княжеским правлением. В той истории, которую я изучал в университете, конфликт между народовластием и князьями закончился победой князей. Они, опираясь на мощь своего монгольского сюзерена, полностью задавили любое сопротивление своей власти и, сами не желая того, в конце концов довели дело до абсолютной монархии. Мне такой вариант совершенно не подходил, и потому первоначально мой замысел включал постепенное выдавливание князей из власти.