Задумавшись, выбираю из услышанного лишь то, что мне интересно.

«Гуюк через четыре года станет Великим ханом монгольской империи. Простит ли он мне разгром его племянника? Скорее всего, нет, но так ли для меня это важно⁈ Может быть, гораздо важнее то, что Батый и Гуюк терпеть друг друга не могут, и очень скоро эта неприязнь сменится прямым военным столкновением. Тогда Батый если и не похвалит напрямую, то уж точно закроет глаза на то, что Гуюковского племяша ткнули мордой в грязь, тем более что проказничает родственничек самовольно, без разрешения хозяина».

Вывод мне понравился уже тем, что развязывал руки и снимал тяжкий груз ответственности за будущую подставу юного Ярослава в Орде. И то, что идут прямо на Москву, тоже неплохо, потому что одно местечко в пригороде Москвы по левому берегу мне хорошо знакомо. В своем времени я часто бывал в подмосковном Жуковском и помню, что городок лежит на возвышенности между Москвой-рекой и лесом. Сейчас, понятное дело, там никакого города нет, но река, холм и лес то никуда не делись. Значит, поле для боя ни выбирать, ни искать не надо.

Можно смело идти к месту будущего городка Жуковский, оно подойдет, как нельзя лучше. От Москвы недалеко, успеем занять позицию раньше ордынцев, раз! Встав на вершине холма, сможем полностью перекрыть путь Орде на Москву, два! И в-третьих, фланги будут прикрыты рекой и лесным массивом, так что степнякам придется либо атаковать в лоб, либо разворачиваться и искать себе обходной путь. Отходить для них значит подставиться под удар, да и западло им будет отступать.

«Монголы ныне считают себя непобедимыми, вот и сыграем на этом!» — Мгновенно прокрутив в голове все детали, решаю, что это лучший из возможных вариантов, и поднимаюсь на ноги.

Видя, что я хочу уйти, пленник шипит мне сорванным голосом.

— Подожди, ты обещал мне выбор!

Останавливаюсь и бросаю на него смягчившийся взгляд.

— Извини, сейчас отпустить тебя не могу! Сам понимаешь почему. Вот встретим твоих соплеменников, после этого иди на все четыре стороны, держать не стану.

— Нет, я не о том! — Перекатившись, он устремил на меня горящий взор. — Я не свободы прошу, а смерти! Ты обещал, что я смогу умереть, как воин от меча. Прошу тебя сделай это и похорони в земле, как подобает.

До меня не сразу доходит, почему монгол просит убить его, но всмотревшись в его глаза, понимаю. Он предал своих и достоин наказания смертью, но умереть хочет достойно, как мужчина.

Бросив взгляд на Калиду, вижу, что тот уже догадался, о чем просит пленник, и ждет только моего решения. Почему-то жутко не хочется выполнять эту просьбу, но я сам обещал ему выбор.

Кивком подтверждаю Калиде его догадку и добавляю.

— Сделай, как он просит, и похорони батыра достойно.

Южный склон пологого холма практически голый, лишь кое-где вкрапления березовых рощиц и кустарника. Далеко на запад в низине синеет Москва-река, на восток до горизонта зеленый океан леса.

Луна потянулась к траве, и я отпустил поводья, пусть развлечется. Спешить некуда, уже приехали. Встречать орду будем здесь!

Обвожу взглядом собравшихся вокруг командиров и останавливаюсь на старшем обознике Гонзе.

— Ставь лагерь! Тут будем биться!

Склонив голову, тот сразу начинает действовать. Схема проста и давно мною просчитана. Пять метров на фургон, шесть на взвод алебардщиков. Итого одиннадцать. Одна бригада –это двенадцать фургонов, тогда длинна окружности получается сто тридцать два метра, а радиус двадцать один. На три бригады соответственно радиус будет шестьдесят три метра, и этот нехитрый расчет вбит в голову старшему по обозу.

Центр будущего лагеря указан, и Гонза бойко отмеряет положенные шестьдесят три метра и ставит туда первый фургон. Дальше он действует, руководствуясь уже каким-то своим внутренним видением. У этого мужика в простой суконной рубахе настоящий талант к пространственному ориентированию. Он с одного взгляда на вскидку ставит фургоны так, что на любой местности они встают в практически идеальный круг с равными интервалами между ними. Проверено неоднократно, прям как по циркулю!

По его окрику возчики начинают править к указанным местам, а он идет, словно видит вычерченную линию окружности, и ставит флажки.

— Первый сюда! Второй! Третий…

Спрыгиваю с седла, а вокруг уже все закрутилось по раз и навсегда заведенному порядку. Этот отлаженный человеческий механизм — моя особая гордость. Сколько сил и времени я потратил на это, сколько недовольного ворчания выслушал, но все же своего добился. Бойцы, обозники, расчеты баллист, все работают как часы, слаженно и быстро. Каждый выполняет свою задачу и не мешает другим.

Фургоны встают на указанные места, с грохотом отваливаются внутренние борта, первые четверки стрелков взбегают наверх. Четкие прямоугольники алебардщиков занимают пространство между фургонами, расчеты баллист насыпают барбеты под орудия.

Лошадей отводят из лагеря на противоположный северный склон, а в центре собирают командно-смотровую вышку. У меня должен быть круговой обзор и возможность сразу же среагировать на любой маневр противника.

На вскидку не прошло и получаса, как почти двухтысячная армия закрепилась на вершине холма. Забираюсь на свою командную вышку и осматриваюсь с почти четырехметровой высоты.

Левый фланг занимает московское войско. Полторы сотни дружинников князя Михаила и около трехсот всадников из боярского ополчения Москвы. Справа дворянская конница Якуна и Ярослав со своей дружиной. Этих и того меньше, не более двух с половиной сотен. Оба войска и тверское, и московское начинают с того, что расставляют шатры на северном склоне, будто самое важное сейчас это решить, где они будут спать в эту ночь.

«Будете так воевать, в раю заночуете!» — Злюсь на то, что никто из князей не обеспокоился дозорами.

Противника пока не видно, и спускаясь с вышки, я все еще недовольно бурчу.

— Что сейчас, что через сто пятьдесят лет на Пьяне… Ничему их жизнь не учит!

Да, дальняя разведка выслана и сообщений от нее пока нет, но ведь ее могут обойти! Что будет, если сейчас четыре-пять монгольских сотен вылетят из леса и обрушатся на один из флангов.

«Покосят дураков, как траву!» — В сердцах сплюнув, иду к шатру московского князя.

Михаил Ярославич Московский сейчас старший из князей. Ему всего шестнадцать, но старше его в роду Рюриковичей на этом поле никого нет, потому и главенство над всеми полками его по праву. Я ничего против не имею и стараюсь наперед не лезть. Действую с учетом местных реалий, так сказать. К примеру, это поле для битвы я предложил сначала Ярославу, а уж тот брату. Для старшего Михаила слушать младшего брата хоть и не с руки, но все ж не зазорно. Тем более, что тот на просьбу о помощи откликнулся.

Подхожу к шатру. Московские воеводы и Ярослав со своими ближними боярами уже здесь. Все смотрят на Михаила, а тот, жестикулируя руками, что-то живо рассказывает.

Подхожу ближе и слышу.

— Думаю так! Как татарва поднимется до середины холма, тут мы и ударим! — Михаил глянул на младшего брата. — С двух сторон кованым кулаком сверху вниз. Сметем поганых и погоним, покуда не развеем в пыль!

«Так, так, — замечаю про себя с мрачной иронией, — похоже меня тут слушать не собираются и всерьез никто не воспринимает!»

Все же это не совсем так, потому что Ярослав, покосившись на меня, все же попытался возразить.

— А не маловато нас⁈ — Он с сомнением глянул на брата. — Степняков то, говорят, тыщи три, а у нас конницы и на тысячу не наберется.

Хмыкнув, Михаил покровительственно хлопнул младшего по плечу.

— Не трусь! За нами правда! Отцы и деды наши эту разбойную сволочь били, и мы побьем! — Он горделиво обвел всех взглядом. — Они ж только грабить мастера, да пострелять издаля, а в лобовой сече хлипковаты. Дружным ударом опрокинем, они и побегут, как крысы!

Воеводы вокруг хмурятся, но возразить никто не решается. Тут я вспоминаю, что скоро Михаил получит народное прозвище «Хоробрит», что в нашем времени читалось как храбрый. Теперь же мне кажется, что народ смотрел в самый корень и заложенный смысл надо трактовать скорее, как торопыга.