⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Наконец взялись они всей артелью и за это последнее: поднимали, поджимали, поворачивали, перекашивали, подталкивали и перекатывали его и с великим усилием достигли верха горы; отдышались, отерли пот и начали спуск по другому склону. Но тут то ли они недоглядели, то ли веревка перетерлась, а только бревно выскользнуло у них из рук и само, без всякой подмоги с их стороны, запрыгало по склону, докатилось до места и легло рядком с остальными.

Этакая сообразительность, и у кого же — у неотесанного бревна! — поразила шильдбюргеров прямо-таки как громом. Долго они моргали да глаза терли, пока один из них не изрек:

— Ну и чудаки же мы, что на своем горбу кругляк с горы таскали! И ведь никто из нас не смекнул, что с горы-то он и сам покатится. А мы-то кряхтели, мы-то сопели!

Тут вышел вперед другой шильдбюргер и повел такую речь:

— Велика наша беда, но можно горю помочь. Коли уж хватило у нас силенок весь строевой лес с вершины горы вниз перетаскать, так неужто не сможем его обратно втащить? А уж оттудова пустим бревнышки самоходом и полюбуемся, как они сами под горку покатятся. Вот и награда будет за труды наши праведные!

Такой совет пришелся по душе всем шильдбюргерам.

Ведь вот он случай положить достойное начало своему шутовству.

Подставили они свои горбы и поперли груз обратно. И если перед тем они изрядно попотели, перетаскивая его вниз, то теперь и вовсе потом изошли.

Кое-как все же подняли они все бревна на гору и, отдышавшись, стали спускать их вниз одно за другим.

И впрямь, до чего ж любо было смотреть, как они катятся да подскакивают!

После столь удачного завершения своих трудов, довольные и веселые, возвратились шильдбюргеры в город. А поелику все они славно порадели за общее дело, то и порешили, что не грех им теперь засесть в трактире, чтобы столь же славно выпить и закусить за общинный счет.

⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Как шильдбюргеры строили новую ратушу и о чем они при

этом позабыли

⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Доставив бревна на место, шильдбюргеры с таким жаром принялись за возведение ратуши, что всякий, видя их, подумал бы: да, нешуточное дело они затеяли! Прошло три дня, и все три капитальные стены (шутовства ради они строили свою ратушу о трех углах) были готовы.

Затем горожане взобрались наверх и укрепили стропила. Теперь оставалось только заняться кровлей.

Довольные достигнутым, они всем скопом отправились в тот гостеприимный дом, где хозяин стрижет своих гостей без ножниц, и закончили трудовой день превеликим пьянством, опять же за общинный счет.

На другой день, как только ударил колокол (без этого никому не дозволялось приступать к делу), сошлись они у ратуши и стали класть кровлю.

Встали они цепочкой — одни на самом верху, другие на лестнице, третьи на земле, — и так до кучи черепицы. И каждая черепица., переходя из рук в руки, попадала наконец к шильдбюргеру, который крышу укладывал.

Но тут вскоре снова ударил колокол и призвал всех к новому походу — в трактир!

Как только услыхали это шильдбюргеры, так все, кто где стоял, побросали черепицу и пустились наперегонки — не побежишь — не победишь! — прямо в питейное заведение. И бежали они, как гуси-гуменники, кои больше всего боятся, что им воды в поилке не достанется.

Но получилось так, что те, кто последним стал в цепочку, первым прибежал в трактир и занял лучшее место, самое дальнее от входа, и так вновь обеспечил себе последнее место — на работе.

Отдав должное еде и питью, шильдбюргеры снова отправились к ратуше, чтобы честь честью освятить ее, а затем от имени всех шутов и глупцов испробовать, как в ней вершатся великие шутовские дела.

Вот вошли они чин чином… а там — кромешная тьма! Немало шильдбюргеры тут страху натерпелись, однако принялись опять думать да гадать, по какой такой причине в ратуше темно. Уж не допустили ли они какого недосмотра иль ошибки, когда ее строили? Не испугали ли светлое солнышко и где-то оно теперь спряталось? А может, мешает ему что проникнуть в шутовские палаты?

Подумали они, покумекали и вышли на волю — поглядеть с улицы на дело рук своих: может быть, там обнаружится изъян какой.

Однако все три стены оказались прочно сложенными, нигде не видно было никаких огрехов. И здесь, на улице, исправно сияло солнышко, на нем шильдбюргеры тоже никаких изъянов не приметили.

Тогда они снова вошли в ратушу, но там уж и впрямь никаких недочетов не увидели — за недочетом самого света.

Но что тут долго толковать? Не открылась им причина такой темноты, сколько они свои глупые головы ни ломали, и осталась она для них темной загадкой.

Великий страх объял шильдбюргеров, и для пользы дела они снова бросили клич: «Все на сходку!»

⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Как шильдбюргеры свет в ратушу доставляли

⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Когда настал наконец назначенный для общей сходки день, никто из жителей Шильды и не подумал оставаться дома, а, прихватив с собой лучину, зашагал в ратушу. Сев на скамью в шутовской палате, он прикреплял лучину к шапке, чтобы в темноте разглядеть соседа и чтобы городской голова не перепутал имена и звания присутствующих.

Как оно и всегда бывает при обсуждении мудреных вопросов, мнения разошлись. И вот, когда уже казалось, будто остается только сломать стены и при новом возведении быть повнимательнее и поаккуратнее, выступил тот самый шильдбюргер, который некогда слыл за первого мудреца, и сказал:

— В давние времена мне не раз приходилось слышать, что на примере других многому можно научиться. Недаром баснописец Эзоп свои уроки представлял в баснях. Вот и я хочу вам рассказать в назидание такую побасенку.

Сын брата дедушки моей прабабушки услыхал однажды, что приятель его расхваливает:

«До чего вкусны куропатки!»

«А ты едал их?» — спросил он его.

«Да нет, не едал, — ответил он ему, — лет пятьдесят тому назад мне один знакомый хвалил, а у того была бабка, так вот ее дед видел в молодые годы, как такую куропатку барин уплетал».

От подобных речей у сына брата дедушки моей прабабушки слюнки потекли. Вот он возьми да скажи своей жене, чтобы та пирог испекла. Куропаток ему, мол, не достать, а лучше пирога он ничего на своем веку не едал. Однако жена его, знавшая лучше него, что есть и чего нет в горшке для масла, ответила, что не может испечь пирог, и попросила мужа потерпеть до лучших времен.

Такой сухой — неподслащенный и неподмасленный, ответ пришелся не по вкусу сыну братца дедушки моей прабабушки и голода его отнюдь не утолил, а потому он вновь подступил к жене с просьбой испечь пирог, если не на масле, то хоть на воде.

«Ничего не выйдет на воде-то!» — ответствовала жена.

«Да ведь ты не попытала! — молвил сын брата дедушки моей прабабушки. — Сперва попытай, а потом говори».

Чтобы отвязаться, пришлось жене замесить тесто для пирога. Затем она поставила сковородку, налила в нее воды, а сверху стала наливать жиденькое тесто. Разумеется, вместо пирожка получилась одна кашица.

А муж стоял с тарелкой возле очага и все ждал, когда ему — прямо с пылу с жару — подадут пирог.

«Что я говорила! — набросилась жена на него. — Тебе бы только на своем настоять, а сам ты ничего не смыслишь!»

«Да замолчи ты! — прикрикнул на нее сын брата дедушки моей прабабушки. — Нечего тебе жаловаться, что ты попробовала испечь пирог на воде. Дело того требует, чтобы его так долго пробовать, покуда оно не выйдет. На этот раз не вышло — в другой раз выйдет. Какое же это искусство, ежели сразу, так, за здорово живешь, пирог бы испекся?»