Был у царя один старый визирь весьма преклонных лет. Он тоже был бездетным и называл меня сыном и любил меня. Однажды царь восседал на площади, и старый визирь находился при нем. Шутили они, веселились и говорили о делах мирских. Царь молвил: «Я состарился, а ты еще старше меня. У этого мира мы ничего не взяли ни добром, ни силой. Теперь давай потребуем своей доли!» Визирь почтительно отвечал: «Не говори так, государь! Никто из смертных столько в жизни не получал, сколько мы с тобой. Я и теперь надеюсь, что ты обретешь желаемое». Засмеялся царь и сказал: «Если ты еще лелеешь надежду, то я тем более должен надеяться!» Визирь отвечал на это: «Не о себе я говорю, не сегодня завтра я умру, но я верю, что бог не оставит тебя ропщущим на судьбу!»
Тут приказал царь принести нарды. Затеяли игру. Визирь обратился ко мне: «Иди, сынок, помоги мне!» Царь на это заметил: «Хорошего ты обрел сына и потому уже не сетуешь на мир!» Начали играть, и старый визирь дважды выиграл. Когда стали играть в третий раз, прибыл гонец и обрадовал визиря вестью о рождении сына. Царь ударил в ладоши и воскликнул: «Ты меня превзошел! Один сын рядом с тобой, о втором доложил тебе вестник радости». Визирь оцепенел от изумления. Показалось ему, что царь подшутил над ним. Заметив это, Нушреван спросил его: «Почему ты умолк? Огорчился или удивился?» Визирь отвечал: «Клянусь тобой, царь, я готов перерезать себе горло! Если это правда, то я недостоин такой милости, но это неправда. Разве время потешаться надо мной, стариком!» Но гонец поклялся, что молвит истину. Тогда визирь отпросился у царя: «Разреши мне уйти, удостоверюсь во всем и тотчас вернусь».
Визирь отправился домой, а царь задумался и сказал себе так: «Какова же моя доля! О старце-визире бог позаботился, а ведь он старше моего деда, а я обойден милостями господа». Опечаленный Нушреван отправился в покои царицы. Царице доложили, что царь чем-то огорчен и идет к ней. Встревожилась она: «Уж не случилось ли чего, ведь никогда не приходит он сюда печальный». Встала она и пошла ему навстречу со скорбным лицом. Отсюда идет царь, тая в сердце досаду, оттуда — царица, побледневшая от тревоги. Увидел царь, что царица расстроена, позабыл свою печаль и подумал, что и она узнала, оттого и пребывает в тоске. Улыбнулся он и воскликнул: «Человек до самой смерти не должен терять надежду, вот у нашего старца-визиря родился сын». Как услышала это царица, поняла, отчего царь огорчился, и, смеясь, сказала: «Благословен господь, который знает все — и тайное и явное — и спасает рожденного им от проклятия. Нам не следует терять надежду. Если у старца-визиря родился сын, то и нас господь не обойдет своей милостью». Такими словами развеяли они свое горе и решили: пошлем к визирю кормилицу. Если известие правдиво, то она, как верная прислужница и почтенная женщина, поздравит его от нашего имени и все нам доложит, а если нет, то она сделает вид, будто прибыла по своему делу, и прознает, что это за уловка: над визирем или над нами надсмеялись.
Отправили прислужницу с наказом разузнать обо всем. А ко мне тем временем прибыл человек от старого визиря. «Великой милости я удостоился, — сообщал визирь, — родился сын у меня, но с тех пор как я тебя узнал, назвал тебя своим сыном, и мне это не повредило. Все равно не будет у меня сына лучше тебя, ты — мой старший сын. Так отчего не придешь в отчий дом и не порадуешься моей радости?»
Когда получил я это известие (а я был весьма близок к царю, ибо всем были они хороши, но не знали, как в доспехи облачаться и как в мяч играть, я же знал немало ратных забав, утех и развлечений; с ним я развлекался, как мог, тешил царя, и он хорошо со мной обращался: все, что хотел, я мог сказать ему в лицо, как своему родителю), явился к царю, спросил: «Отец мой прислал за мной человека, позволь мне навестить его!» Он засмеялся и ответил: «Недостойным ты был сыном, и приглашать тебя не следовало! Отправляйся бога ради и доставь нам достоверные сведения». Я сказал на это: «Много добрых наездников и стрелков увижу я там и изучу много новых игр и вести о том для вас добуду».
Явился я в дом старого визиря, прекрасный, на диво возведенный. Стоял он на такой просторной площади и был так благоустроен, что я отдал ему предпочтение перед царским дворцом. Царило там такое веселье, что лучших развлечений не знавал я и в нашей стране. Визирь вышел мне навстречу, обнял меня и тотчас повел в дом: «Повидай свою мать и новую милость божью — твоего брата». Мы вошли. Жена визиря возлежала в таких палатах, что взором не окинешь. Языком не высказать, как роскошно было их убранство. Его и видно не было, хорошее оно или дурное, под слоем драгоценных камней, жемчугов, злата и серебра.
Жена визиря возлежала на ложе. Какой бы высокий человек ни был, дотянуться до ложа он бы не смог: в ширину и длину было оно десять саженей. Ложе было все золотое, усыпанное драгоценными камнями. Постель и покрывало были затканы самоцветами и жемчугами и так сверкали, что слепили глаза и казались освещенными изнутри.
Вокруг стоял такой аромат, что, если бы принесли сюда лишившегося чувств человека, он бы немедленно пришел в себя, хотя не думаю, чтобы в тех чертогах человек мог соскучиться или лишиться чувств. Звучали пение и музыка, приятнее которых для человеческого уха и сыскать трудно.
Я вошел, поздравил жену визиря, высыпал поднос золотых монет. Повернулся и тысячу монет отсчитал кормилице: покажи мне младенца! Поставили передо мной колыбель, но какую! Она была покрыта пологом, вышитым жемчужинами, так, что ее не было под ним видно. Когда сняли покрывало, открылась колыбель, изукрашенная эмалью, но каждый бы сказал, что она сделана из алого яхонта.
Открыли лицо младенца, и от красоты его тотчас поблек блеск камней. Ничего не замечал я вокруг, ибо никогда прежде не видел такого сына адамова. Ясное лицо его было подобно полной луне. И сам младенец мне понравился, и мне было приятно, что у визиря такой сын. Началось такое веселье, какого никогда не видывали в той стране. Прибыла туда и кормилица, передала поздравления от царя и царицы. Увидела она ликование и почет, каким окружена была жена визиря: каждое утро визирь велел вносить столько драгоценностей, сколько могли поднять два человека, осыпал он ими жену и младенца; затем всех своих гостей и приближенных, послушных его слову, он просил поздравлять [роженицу], и так с утра до вечера не кончались поздравления, а с вечера до рассвета гости пировали, наутро снова выносили сокровища и раздавали неимущим. И как то свойственно завистливому сердцу, неприятно стало кормилице, ничто не радовало ее, и не смогла она смотреть на них более трех дней. Как ни просил визирь, не мог уговорить ее. Тогда приготовил он для гостьи дары: все, что создано богом для человека, — доспехи ли, утварь ли столовая, одежда, парча, конь или оружие — все, что потребно человеку, всего преподнес он ей по девять, но ничем ее сердца не успокоил. Такой вид был у кормилицы и такое настроение, будто заподозрила она визиря в измене царю. С тем она и отбыла. Я оставался там еще пятнадцать дней, тешась все лучшими забавами. Младенец рос необычайно быстро: месячный походил на годовалого.
Когда кормилица предстала перед царем с мрачным ликом, он спросил, что случилось, и она доложила следующее: «Что сказать тебе более того, что царь у нас — визирь, а царица — его жена, вы же — ничто». Услышали царь с царицей такие речи, огорчились, но царице не хотелось огорчать царя, а царю — царицу. Царь произнес, нахмурив брови: «Моя вина, зачем послал я за вестями глупую женщину?» Царица рассмеялась и сказала: «Недурные это вести, клянусь тобой, сила и мощь твоего правления в том, что твои подданные живут в достатке. Так что же удивительного, если твой визирь благоденствует».
Увидев царицу смеющейся, царь тоже развеселился и сказал: «Я найду лучшего вестника!» Написал он письмо и отрядил ко мне скорохода с наказом: «Коли сидишь — встань, стоишь — тотчас выезжай, завтра к утру жду тебя здесь».
Получил я царское послание. Визирь не стал меня больше задерживать. «Я сам и мой дом к твоим услугам, но приказу царя не прекословь». Отправился я в тот же миг, и, прежде чем царь проснулся, я поспел к двору. Когда он выходил, я встретил его у двери, почтительно его приветствовал и доложил: «Да умножатся у вас такие подданные, как сын визиря. Да последуют за ним подобные ему, чтобы бессмертный, неувядаемый цветок вашего владычества давал достойные ростки. Одно мне кажется печальным, что такой младенец родился в стране, где он не получит достойного воспитания, и зря пропадет его доблесть».
