Соблаговолил господь, и прошло три года, и [наследник] начал ходить и стал собой хорош, не нуждался он больше в няньке. Однажды царь сидел за пиршественной трапезой, сидели перед ним хатайские визири и вельможи и жаловались, что до сих пор не видели ребенка. Джимшед отвечал: «Он не у такого человека на воспитании, чтобы мог я по своей воле поступать. Что поделаешь!»
Тем временем облачил я царевича по-царски, украсил венцом, опоясал кинжалом и привел к отцу. «Вот, государь, — доложил я, — перед лицом этих придворных отдаю я тебе твоего сына. Пусть бог сделает его покорным твоей воле, а мне, человеку немолодому, позволь теперь уйти». Ответил царь: «Ладно, ступай, но возвращайся скорее!» Я опять стал просить: «Не могу я больше ничего, зачем мне возвращаться, отпусти меня, ничего мне не нужно, кроме одной молельни, где я мог бы замаливать свои грехи, которые совершил перед богом или перед тобой». Молвил Джимшед: «Ступай, отдохни немного и поскорее возвращайся, тогда все и решим».
Распрощался я с ним и пошел, твердо решив живым сюда не возвращаться. Одарил меня [царь] бесчисленными сокровищами, но чувствовал я, что не от души все это, в сердце таил он гнев.
Дома я пробыл целый год, и ни разу государь не справился обо мне. Я и часа не мог провести в разлуке с ним, но не шел ко двору, все надеясь, что не забудет он мою верную службу и призовет к себе. Поскольку не вспоминал он меня, я понял, что кончилась наша дружба и мое верное служение ему.
Сердце мое замирало, и плакал я кровавыми слезами. От других узнавал я о царе и юном царевиче. Когда миновал год, царевича, оказывается, начали выводить из дворца. Находился он на попечении у новых визирей, взявшихся за его обучение и воспитание. Водили они его на берег моря охотиться и развлекаться. Пожелал царь Джимшед, чтобы во время его царствования не вспоминали бы старых и пожилых людей, окружил он себя молодыми льстецами, прислушивался к их советам, им доверил себя и своего сына. Смешалось все при дворе и в его царстве, не соблюдались больше закон и порядок. Царя Томерана не было уже в живых, а мой батюшка еще раньше преставился. Сверстников своего отца Джимшед даже не вспоминал, не то что к себе призывал и совета спрашивал! Развлекался он со своими ровесниками и с теми, кого сам взрастил. Между тем юный царевич также привык забавляться со своими друзьями. Однажды играл он на берегу моря с отроками-сверстниками, а отец его, царь Джимшед, тем временем пировал с придворными, захмелели они и забыли о царевиче. Утомленные игрой, мальчики заснули. Заснули и вельможи и все придворные.
Вышла из воды морская колдунья, приглянулся ей царевич, она и утащила его. Когда проснулись приближенные, спохватились — а царевича нет! Одни бросились искать, другие отправились к царю, думая, что мальчик у отца. Находился там один разумный старец. Он, оказывается, сказал: «Здесь неподалеку дом визиря [Керага]. Может, он пожелал видеть своего воспитанника, не выдержал столь долгой разлуки и похитил его?» Прибыл он ко мне и, не найдя [пропавшего], побоялся докладывать государю до следующего утра. Ко мне он прибыл в ту же ночь и все сообщил. Я столько бил себя по голове, что окрасился своею кровью. После сел на коня и быстрее ветра поскакал во дворец. Приехал я как раз в то время, когда Джимшеду сообщили о пропаже сына и стоял там великий плач и крик. Предстал я перед царем с расцарапанным ликом, разорванным воротом, измазанный кровью, облитый слезами и только хотел упрекнуть его за то, что он меня от службы отстранил и потерял сына, как он вскочил и, не дав мне вымолвить ни слова, стал уличать меня в дьявольских кознях и в колдовстве: «Сначала ты ко мне пристал и оторвал меня от материнской груди, после вовлек в дьявольские сети и навлек на меня множество бед! Когда же ты не справился со мной и господь спас меня от твоего колдовства, за сына моего принялся. Я знаю, почему ты это сделал: хотел получить Алмазный город и, когда не достался он тебе, со зла ты дитя мое загубил!»
Застыл я на месте, пораженный, не мог собраться с мыслями. Царю отвечать не след даже смелому и заслуженному слуге, а я — какой я был слуга и что я мог сказать! Некоторое время я стоял ошеломленный. Когда же я немного пришел в себя и он тоже немного успокоился, я сказал ему так: «О том, как я предавал тебя и сколько вреда принес, ты знать не мог и другие судить не могут. Пусть рассудит нас бог, когда на страшном суде вместе предстанут перед ним государи и нищие. Тогда узнаешь, вредил ли я тебе и твоему сыну, хотел ли я без твоего согласия вкушать хлеб, желал ли я в ущерб тебе и себе на пользу получить город Алмазного змея. Теперь же я пойду, обойду и моря и сушу, буду до тех пор молить бога, пока он не услышит меня и не приведу к тебе твоего сына, как когда-то привел тебя к твоим родителям. Отныне пусть добром не поминают мое имя на земле, пусть свершится твоя воля, если ты увидишь меня среди твоих приближенных. Не нужны мне подаренный тобой город и твои сокровища! Если не разыщу царевича, пропаду, как и он, и тогда поступай как знаешь».
Отправился я в путь и взял с собой человека, который помнил, где это случилось. Показал он мне, где царевич уснул. Встал я на берегу моря и заплакал горючими слезами: «О бог всевидящий, ты знаешь все — и тайное и явное, рассуди нас с царем Джимшедом, не во вред ему, а в мое оправдание, чтоб не сгинули труды мои и служба моя, помоги мне найти того отрока. Ты сам знаешь, что, кроме тебя, нет у меня судьи и заступника, опровергни молву о моем колдовстве, помоги узнать, от чего пострадал царевич — от дэвов или каджей, человека или зверя. Помоги доставить сына к отцу и тем самым завершить мою верную службу вассала. Не надо мне патрона, кроме тебя, пока я жив, буду служить тебе и тебя славить».
Так я молился до полуночи и, утомленный слезами, упал без чувств, сморила меня дремота. Привиделось мне во сне, что стал надо мною мой конь Невезучий и говорит: «Не о себе я печалился, а о тебе, ибо знал, какие испытания тебе предстоят. Ведь я сказал тебе тогда же, чтобы ты сохранил мои внутренности, что они еще пригодятся тебе. Отчего не сохранил ты их?» Я отвечал: «Как справился я тогда с тем колдовством, с тех пор хожу ими опоясанный. Как я мог их потерять?!» Он сказал: «Тогда чего же ты печалишься! Когда вы ушли из города дэва и встретились с царицей каджей, вы не понесли урона. Все лесные, водяные и полевые каджи там собрались, а вы спаслись от них. Теперь, раз все мое при тебе, ни о чем не думай! Тогда же оттуда сюда переселилась одна колдунья. Живет она у моря, она-то и украла спящего царевича. Когда на берегу никого нет, она выводит его, играет с ним, растит как своего мужа, надеется оставить у себя навсегда. Вот уже пять дней скрывает она царевича. Как услышит человеческий голос, уводит царевича в море, держит его там. Встань, забрось в море, как сеть, мои кишки, и, где бы ни таилась та колдунья с царевичем, ты их вытащишь».
Как сказал он мне это будто наяву, я тотчас вскочил, проснулся. Огляделся по сторонам — вокруг ни коня, ни кого другого. Снял я с себя кишки Невезучего, крепко привязал к ним другой аркан, оба конца прикрепил к поясу, помянул господа и забросил в море, как забрасывают сеть. Пошла веревка ко дну и потянула меня за собой. Когда аркан стал короткий и тяжелый, потянул я с силой и вытащил на берег ту колдунью. Была она так крепко опутана, что высвободиться не могла, а на руках держала царевича. Увидев меня, он обрадовался и засмеялся, но от колдовства был он не в себе. Сначала я хотел его развязать, но потом решил, что если до сих пор он терпел, то и сегодня вытерпит, сел на коня и поспешил доставить их к царю.
На глазах у Джимшеда высвободил я царевича, а колдунью сжег в огне. Распрощался я с царем, сказав ему: «Меня ты счел неверным, а тех, кто сына твоего едва не погубил, благодарил за преданность. Ныне я ухожу и до судного дня не увижу твоего лица!»
После того Джимшед весьма сожалел о том, что зря потерял меня. Сам приходил ко мне, присылал многих посредников. Я же стоял на своем, не встречался с ним и ко двору не являлся. С того дня так и живу. Не оправился и царевич от колдовских чар. Исполнилось ему двадцать лет, но не было у него царского разума. Горюя о сыне, до времени постарел и ослабел Джимшед. Когда сын умер, он ненадолго пережил его. А нынешний царь много раз призывал меня к себе, но, горько проученный одним государем, чего я мог ожидать, служа другому! Сделал тогда он визирем моего сына и доверил ему воспитание своего.
