Подрос сын Омара Абубекир, стал разумным, как зрелый муж. Видя недостойное поведение своей матери, старался он остановить ее, но не мог. Она говорила, что не допустит, чтобы соперница хвалилась тем, что заставила ее замолчать. Убедившись, что с матерью ему не совладать, Абубекир, совсем юный, ушел из дому скитаться по полям — не потому, что желал стрелять дичь, а от гнева и обиды: «Может, встречу я в горах или в долине свою смерть, чтобы избавиться от такого позора и не видеть лица человеческого!»

Однажды, увлекшись охотой, Абубекир заблудился; очутился он перед огромной, страшной скалой и не мог отыскать дорогу. Пришлось ему, словно тигру, взбираться по той скале, набрел он на пещеру, где сидела маленькая девочка, прекрасная ликом, но бледная от страха. Приглянулась она Абубекиру, и полюбил он ее всем сердцем, так, что даже не удосужился узнать, почему красавица сидит в этой пещере и кто ее сюда привел. Взял Абубекир девочку и стал подниматься с ней выше и выше, не разбирая дороги.

Когда он взглянул вниз, увидел страшного дэва величиной с гору. Абубекир не знал о дэвах и даже не слыхал о них, испугался он и сказал: «Исполнились дни мои. Куда я уйду от него, как спасусь?!» Посадил он девочку, помолился богу и, прежде чем дэв успел его заметить, метнул в него стрелу. Стрела вошла в правый глаз и вышла из левого. Заревел дэв, и от страха девочка лишилась чувств. Испугался и Абубекир. Обезумевший от боли, ослепший, дэв схватил огромный валун и швырнул в них, но по воле божьей промахнулся. Тогда Абубекир приободрился, метнул в дэва палицу и попал ему прямо в голову. Оружия у него больше не было, и он стал сражаться тем валуном, который дэв швырнул в него. Придавил он дэва тем камнем. Поднял девочку на руки и пошел.

Когда он спустился вниз, дэв уже совсем обессилел, душа его едва держалась в теле. Взмахнул тогда Абубекир мечом и отсек дэву голову. Радостный, пришел он домой, привел девочку к матери и сказал: «Если хочешь быть мне матерью, вырасти мне эту девочку, не отпускай ее от своего подола, я ни на ком, кроме нее, не женюсь». Не столько о воспитании девочки заботился он, сколько надеялся, что она отвлечет его мать от ссор и брани. Но та не прекращала раздоров, а девочку поручила заботам знатных женщин, которые растили ее, словно царскую дочь, скрывая от мужских взоров.

Когда выросла она, стала удивляться тому, что мать Абубекира каждое утро уходит куда-то и до сумерек не возвращается. Спросила она у служанок: «Куда уходит наша повелительница и почему не берет нас с собой, что она там делает дотемна?» Служанка объяснила ей все. И сказала тогда девушка: «Если бы кто-нибудь умолил ее хоть раз послать к реке меня, а самой дома остаться!»

Передали [матери Абубекира] ее слова. Та сказала: «С меня хватит того, что меня вечно поносят! Мой сын доверил мне воспитание этой юной узницы, как же я допущу, чтоб она увидела лик той дьяволицы (жены Усейна)».

Сколько ни просили ее служанки, она не соглашалась, говоря, что жена Усейна столь коварна, что и камень заставит заговорить.

Так прошло пятнадцать лет. Когда меня послал к турецкому царю повелитель-батюшка мой, одну неделю провел я у Абубекира. Абубекир — гостеприимный хозяин, и дорога проходит через его владения, так что и я увидел место сражения двух женщин. По одну сторону реки стояла высокая тахта, по другую — большой кусок мрамора. Болтунья садилась на мрамор, Говорунья — на тахту, и начинали они перебрасываться словами, [острыми], как наточенный меч. Воистину бог ту реку послал им на счастье, не могли они ее перейти, иначе схватились бы врукопашную, чтобы испытать друг на друге свою силу.

Через три дня после моего прибытия Абубекир пригласил меня на охоту. В тот самый день девушка вновь молила [воспитательницу] отпустить ее к реке, она поклялась: «Если даже соседка войдет в реку и направится, чтобы убить меня, и тогда я с ней не заговорю. Окажите милость, останьтесь сегодня дома, отдохните, пошлите меня к реке и увидите, что будет!» Оказывается, бог хотел ей помочь и спасти от дьявольских козней.

Вняла девушке мать Абубекира и послала ее на берег в сопровождении служанок, с большой пышностью.

Взяла девушка с собой три апельсина, три клубка шелка и три веретена. Заставила своих служанок поклясться, что они не проронят ни слова, дабы не испортить дела. Пришли они на берег. Та змея пришла раньше и так громко верещала, что шума реки слышно не было! Служанки постелили девушке на тахту перину, усадили ее, поднесли ей апельсины на блюде, рядом положили шелк и веретена. Сами хотели сесть у ее ног, но девушка сказала: «Если не хотите моей смерти, здесь не садитесь, найдите такое место, чтобы вы меня видели, но голоса этой женщины не слышали. Если мне что-нибудь понадобится, вы поможете, если нет — оставайтесь там, пока мы не уйдем».

Отправив служанок, красавица начала прясть. Увидела. Болтунья, что противница ее сидит чинно, на брань ее и бровью не поведет, так раскричалась, что все окрест оглушила. Такие слова изрыгала злая Болтунья, что внимать им не подобало. А дева даже не оглянулась, не то что ответом удостоила!

Закончив один клубок, красавица отложила веретено в сторону, очистила один апельсин, не спеша съела его, а кожуру бросила на тот берег: «Болтай, дескать, сколько хочешь!»

Взялась дева за второе веретено. Болтунья, как увидела это, еще пуще разъярилась. Дева мирно пряла, а жена Усейна трещала без умолку.

Красавица отложила второй клубок, съела второй апельсин, опять бросила кожуру: «Твои слова ценю я не больше этой кожуры!» Повернулась и взялась за третий клубок. Помахала она одной служанке и велела ей: «Ступай, скажи хозяйке, пусть оденется в такое платье, чтоб нельзя было ее узнать, придет на берег и сядет с вами, поглядит, что я с Болтуньей сделаю, только пусть ни слова ни говорит».

Увидев такое пренебрежение к себе, Болтунья так зарыдала и запричитала, что от ее крика скалы потрескались, вода застыла от непотребных слов, которые она изрыгала. В ярости металась она по берегу и швыряла через реку камни и песок. Но как ни бесновалась она, красавица не обращала на нее внимания и не произносила ни звука.

Пришла на берег Говорунья, послушалась свою воспитанницу, к ней не подошла, а села со служанками. Так поразило ее происходящее, что она и пошевелиться не могла.

Отложив третье веретено, дева взялась за третий апельсин, съела его, бросила кожуру и сказала: «Несчастная, я свое дело закончила, теперь пойду, а вся болтовня твоя в моих глазах стоит не больше этой кожуры. Теперь болтай сколько хочешь!»

Как увидела Болтунья, что она собирается уходить, рассвирепела вконец, рванулась с мраморной плиты, словно пытаясь удержать противницу, но не рассчитала и свалилась в реку. Лучшего и не была она достойна за свое сквернословие и злобу.

Как увидели это Говорунья и служанки, удивились и обрадовались, окружили красавицу, обнимали ее и целовали. Говорунья называла ее своей спасительницей: «Ты вызволила меня из дьявольской ловушки, ибо запуталась я вместе с сыном в дьявольских кознях». Веселые, возвратились все домой.

С того дня перестали называть ее Говоруньей и называлась она матерью Абубекира, женой, исполненной всяческих добродетелей. Вела она себя чинно и пристойно, по обычаю царскому.

Когда мы вернулись с охоты, вышла она к нам, облаченная в подобающие одежды, и скромно, почтительно обратилась к сыну: «Свет очей моих! Давно уже ты доверил мне эту луноликую деву и до сих пор не видел ее. Ныне я приготовила праздничный стол, останься пировать дома, увидишь красавицу, и, если она тебе понравится и окажется достойной тебя, я к свадьбе готова. Если же нет, поступай как знаешь». Обрадовался Абубекир и послал ко мне гонца с приглашением. Явился я на пир, красота той девы вызывала изумление. Но еще больше дивился я тому, как это мать Абубекира, женщина столь почтенная и разумная, могла вести себя так недостойно! Воистину коварен дьявол, если и разумного может лишить разума, иначе трудно было поверить, что эта женщина вершила дурные дела.