Питер попытался ухватиться свободной рукой за трость, но пальцы обожгло раскалённое до красна золото – он с криком отшатнулся, упав прямо в объятия отвратительной жижи. Молодой человек снова попробовал освободиться, но безуспешно – теперь все его конечности глубоко увязли в субстанции. Омерзительная жижа подбирается к его подбородку – Питер Уильямс из последних сил хрипло кричит от невыносимой боли, кричит насколько хватает воздуха в сжатых чудовищной силой лёгких… Субстанция, кажется, поддаётся, чуть-чуть ослабив давление на грудь. Широко открыв рот, Питер пытается позвать женщину с золотым жезлом на помощь, но жижа будто этого и ждала – издав отвратительное чавканье, она кошмарным потоком начинает заливаться в его глотку, облепляя своей жидкой паутиной все внутренности.

Зрачки Уильямса бешено крутятся, пытаясь сопротивляться чёрному месиву. Сквозь громкое хлюпанье пробивается громкий треск рёбер и Питер с ужасом понимает, что всё конечно. Его раздувшийся от субстанции живот готов лопнуть. Жижа разъедает слипшиеся глаза Питера, так что он уже не может видеть, как его распухший уродливый живот с отвратительным хлопком взрывается, вываливая прямо к его ногам дымящиеся кишки и тысячи мелких гноящихся личинок…

Мужчина быстро открыл глаза и какое-то время тупо смотрел перед собой.

Сердце бешено колотилось внутри его груди. Уильямс положил руку на живот и осторожно приподнял рубашку – пуп, небольшие волоски, родинка – всё оставалось таким же, каким было до этого ужасного сна, но пробуждение не принесло ему чувство облегчения. Некоторое время он тихо дышал, продолжая держать руку на животе. Наконец, чувство нереальности происходящего покинуло его, и художник с облегчением выдохнул.

– М-да, это что-то новое… – сонно промямлил Питер.

С трудом поднявшись, он обратил внимание на Сименса – животное неотрывно следило за молодым человеком, широко раскрыв глаза. Пит размял затёкшую шею, и решил, что ему надо открыть окно на проветривание – так он и поступил, стараясь не смотреть на кота. Временами, это маленькое существо наводило на него смутное чувство беспокойства.

Глянув на циферблат в гостиной, Уильямс обомлел – шёл седьмой час вечера. Питер сам не ел, но и для Кэндис ничего не купил в магазине.

«Что-то я часто напиваюсь в последнее время…», – подумал он, тяжёлой поступью зашагав на кухню.

– Она же всё приготовила! – Пит обнаружил на кухне накрытый полотенцем противень с высоченной лазаньей и хлопнул себя по лбу: – После такой бредятины можно и собственное имя забыть… Умница, Кэндис!

Подняв полотенце, мужчина взял со столешницы вилку и хотел было залезть туда без всяких церемоний – прямо здесь и сейчас, – но вспомнил про обещание миссис Уильямс: днём она говорила про совместный ужин, а он совсем позабыл об этом.

– Ладно, подождём… – сказал Пит и сел у окна, подперев кулаком подбородок.

Ждать пришлось не долго – через полчаса у их подъездной дорожки раздался характерный басовитый выхлоп «Блейзера». Мистер Уильямс накинул халат и пошёл встречать жену…

– Так что, к твоим работам снова не было вопросов, дорогой? – Кэндис отрезала большой кусачек лазаньи и лукаво посмотрела на Питера. – Мы ведь договаривались поговорить о твоих делах, так ведь?

Питер медленно прожевал тесто, прокрутив в голове несколько вариантов ответа на вопрос. Остановившись на самом подходящем, он проглотил пищу и сказал:

– В Нью-Йорке сидели педики, Кэндис, которые ничего не понимали в искусстве. В Канзас-сити, конечно, тоже люди умом не блещут, но они хотя бы проще относятся к моему стилю…

– Питер, ты чего… – Кэндис испуганно посмотрела на своего мужа.

– Да, милая, – покивал ей Питер, и с ещё большей уверенностью в голосе продолжил: – У критиканов в больших городах слишком большие претензии, а у парня из музея даже нет академического образования. О каких вопросах тут может идти речь?

В годы обучения в академии Уильямс обожал читать детективы. Кто-то брал в библиотеке биографии известных художников и их сочинения, а Питера всю студенческую жизнь преследовали две фамилии – Чейз и Чандлер. Благодаря этим двум романистам Питер Уильямс, находясь на расстоянии шести тысяч миль от США, всем сердцем полюбил Нью-Йорк с его опасными районами, шумными улочками и гангстерскими разборками, а также загорелся желанием побывать на побережье Лос-Анджелеса, потрогать пальмы и выпить стаканчик классического Мартини. Мечты постепенно забылись, уступив вакантное место будням художника в американской глубинке, однако кое-что, связанное с долгими вечерами в библиотеке академии, он взял на вооружение и использовал до сих пор.

Читая суровые детективные истории, художник приметил одну любопытную вещь: чем грубее и небрежнее будет сказана ложь, тем больше шансов, что в неё поверят. Так делали многие мафиози – разумеется, правда всплывала лишь когда за них брался главный герой произведения, смышленый детектив-сыщик, однако на счастье Питера его супруга работала не полицейским, а посредником финансовой компании. Пит считал, что его план по сокрытию постыдных неудач с выставками безупречен, поскольку он использовал все исходные для создания «идеального обмана»…

– У меня есть к тебе одно дело, – сказала Кэндис, задумчиво посмотрев куда-то в сторону миски Сименса, – ты не мог бы…

Питер напрягся, перестав жевать.

– Ты не мог бы завтра зайти в аптеку «Уолгринс», к Дороти? Я заказала нам лекарственные травы из Камбоджи…

– Лекарственные травы? – с набитым ртом переспросил Пит, – Дороти и ТАКИМ торгует?

– Что значит ТАКИМ, дурачок? – Кэндис засмеялась. – Она просто помогает своему отцу продавать бергамот…

– Без проблем, – ответил Питер, чувствуя кожей смутную опасность, исходящую от этой, казалось бы, невинной просьбы. – Только не забудь оставить мне наличку и предупреди её, что я зайду. Вряд ли она узнает меня таким побритым.

Кэндис отрицательно покачала головой и улыбнулась Питеру, погладив его гладкую щеку.

– Не всё так просто, медвежонок. Дороти заболела, и мы с ней правда договаривались на наличный расчёт. Меня задержали из-за той крупной сделки, я совсем замоталась, спешила к тебе на ужин, и вот забыла снять наличку. Завтра, скорее всего, я тоже задержусь… В общем, ты зайдёшь к её сестре – Марго, заплатишь ей своими деньгами.

Миссис Уильямс подняла правую руку и торжественно произнесла:

– Обещаю вернуть тебе всё до единого цента!

Теперь настала очередь Питера качать головой – он сделал это ещё энергичнее, чем девушка.

– Кэндис, я бы с радостью зашёл, но у меня завтра выставка.

– Ещё одна? – недоверчиво пробормотала Кэндис. – Ты мне не говорил…

– Ещё одна, – ответил Питер и решил добавить: – Я говорил тебе сегодня за обедом, с которого нам пришлось в срочном порядке эвакуироваться, но ты, похоже, забыла…

Кэндис внезапно побледнела. Закрыв лицо руками, она согнулась над кухонным столом и тихо заскулила. Питер с самого их знакомства заметил, что Кэндис не умеет нормально плакать, как хаски не умеют нормально лаять – эту аналогию он услышал в Чехии, и едва ли смог бы перевести её на английский. Поговорка всегда казалось ему странной, но прекрасно передавала особенность его жены: вместо привычных звуков плача Кэндис всегда издавала что-то странное, похожее на собачий скулёж.

В такт его мыслям девушка снова заскулила. Уильямс встал из-за стола и нежно обнял её.

– Ну, что случилось? – прошептал он, погладив её по голове.

– Я… Питер, я снова всё забыла… – всхлипнув, она прижала его руку к своей мокрой от слёз щеке. – Я совсем не хотела тебя обидеть сегодня! Просто заказ от конторы, это здание – мы давно не могли его продать, и я… Прости меня за то, что я совсем не уделяю тебе времени и плачу тут как дура какая-то…

Кэндис посмотрела на него таким взглядом, что Питеру стало дурно от своей выходки. А ведь она даже не догадывается, сколько месяцев подряд он врёт ей прямо в глаза… И виноват в её слезах только он один. Тем не менее, каким бы виноватым Питер себя не чувствовал в этот момент, он сказал следующее: