Тем временем миссис Уильямс одиноко убиралась на кухне. Собирая веником кусочки посуды в расписанный цветочками совок, она всхлипывала, думая о своём муже. Он ведь не знал, что Кэндис хотела устроить романтический ужин для них, но всё обернулось совсем не так, как планировала девушка.

Мало того, что Питер проиграл несколько тысяч в казино, так он ещё и собрался лететь в этот «Содом-Двадцатого-Века» – Лас-Вегас. Она сердцем чувствовала, что с этим приглашением от мистера Кастелло явно что-то нечисто. После всего, что она услышала от мистера Муры, после того как мистер Кастелло пытался напоить её мужа, самое последнее чего ей бы хотелось – отпускать мужа одного на это сомнительное мероприятие в самый лживый город Америки…

– Ох, Питер, – тихо прошептала она в пустом доме, с грустью посмотрев в непроглядную тьму за окном, – если бы ты понял, что я совсем не хочу тебя контролировать… Я просто хочу, чтобы мы жили нормальной жизнью. Как Гарри с Лили, как другие счастливые пары… – она всхлипнула, вытерла слёзы, и продолжила убирать осколки.

Кэндис чувствовала, что с этой предстоящей встречей явно что-то не так, однако она не могла чётко сформулировать свои опасения, и, тем более, не могла помешать Питеру – он возлагал большие надежды на увлеченность мистера Кастелло его работами.

Ей оставалось лишь смириться и ждать его возвращения…

С самого утра всё пошло наперекосяк.

Сначала Питер Уильямс чуть не опоздал на самолёт, потому что долго искал кейс, в который можно спрятать полотна на период полёта, затем он долго вспоминал, куда положил билеты на рейс. Бессонная ночь напоминала о себе неприятной головной болью, а выпитый энергетик заставил сердце биться чаще, разгоняя кровь по ноющему телу.

Впрочем, художник напрасно торопился: самолёт всё равно задержали. Он спокойно сдал свою картину в багаж, успел опрокинуть в местном баре рюмку виски и покурить – после ссоры с женой он буквально не расставался с сигаретами.

На пути к Лас-Вегасу они попали в «неблагоприятный атмосферный фронт», как выразился пилот – время прибытия снова поменялось. В конечном итоге, Питер выкатился из аэропорта и поймал такси только в полдень. Пит поступил так, как было сказано в «инструкции»: попросил таксиста довести его до самого большого казино в Лас-Вегасе. Таксист деловито цокнул языком и заявил, что сейчас утренний час пик и он поедет только по двойному тарифу. Питер со вздохом кивнул – ему уже было всё равно, лишь бы мистер Кастелло не обиделся на него из-за постыдной задержки…

Оказалось, что, собственно говоря, никакими пробками и не пахнет: по дорогам вяло катались автобусы с глазеющими по сторонам туристами, да различные грузовички с рекламой, однако это не помешало таксисту всё-таки затребовать двойную оплату.

Через пятнадцать минут Пит стоял в тени громадного, монструозных размеров здания, на крыше которого мерцала табличка «Гранд Джим». Казалось, это строение должно заключать в себе всё, что только может представить себе человек при слове «досуг». Оно слепило окружающих целой сотней неоновых прожекторов, а мигающая вывеска вряд ли уступала размерам «Голливуд Сайгн», каждую секунду меняя свой цвет пестрящими оттенками.

Уильямс не мог отвести глаза от этой роскоши: каждая деталь «Гранд Джим» буквально кричала о том, что в казино вложены миллионы долларов владельцем – что говорить, само здание в глазах поражённого художника выглядело так, словно это была большая пачка долларов, обшитая блестящим сайдингом.

– Чёрт, похоже у меня едет крыша от недосыпа… – пробормотал Уильямс и достал пачку сигарет.

Нужно было сохранять бодрый ум, чтобы убедить Кастелло купить его работы. По правде говоря, Питер уже думал не сколько о холстах, которые он держал в специальном кейсе, а больше о том, насколько же большой выигрыш можно сорвать в таком казино? Это тебе не несчастные пару тысяч, которые в лучшем случае обещал «Роял Америстер» в захолустном Канзасе – здесь крутились совсем другие деньги, и играли совсем другие люди. Мог ли Питер присоединиться к ним? – вполне. В Лас-Вегас толпами приезжали туристы, вот только рядовой турист предпочитал «однорукого бандита», а Питер не хотел мараться о подобные игрушки.

Ему нужно было нечто действительно серьёзное: он хотел попробовать сыграть в настоящий покер.

Мистер Кастелло встретил его благодушно: поднявшись из роскошного кресла, он обогнул стол и подошёл к Питеру.

– Простите за опоздание, мистер Кастелло… – начал Питер извиняться, но Гай дружески похлопал его по плечу.

– Ничего страшного. Вы ведь прилетели в такую даль только для того, чтобы встретиться со мной… Неужели вы думали, что я вас не подожду?

Питер виновато посмотрел на него и покачал головой.

– Спасибо…

– Пустяки. Показывайте, что принесли. Я в нетерпении с самого утра… – сказал Кастелло, потирая руки. Он показал на свой стол: – Смело раскладывайте свой саквояж здесь.

Питер водрузил кейс на столешницу, щёлкнул замками и поднял крышку. Гай достал из кармана брюк бокс-каттер и торопливо разрезал толстую упаковочную плёнку. Питер помог ему снять обрывки с холста и отошёл.

– Дайте мне время, Питер, – произнёс Кастелло и навис над картиной.

В кабинет зашёл Марко. С улыбкой он протянул руку Уильямсу.

– Добро пожаловать в Лас-Вегас, мистер Уильямс. Как долетели?

– Трясло немного, – смущённо ответил он. – Мистер Мура, мне следует поблагодарить вас за…

– Не нужно благодарить меня, – серьёзным тоном ответил Марко. – Вас хотел видеть мистер Кастелло, а не я.

Питер обиженно посмотрел на него и пожал плечами.

– Всё равно, спасибо за билеты… – пробубнил художник, принявшись разглядывать кабинет.

Около столика мистера Кастелло располагалось широкое панорамное окно – от роскошного вида на Лас-Вегас у Питера на секунду перехватило дыхание. Он придвинулся к стеклу и посмотрел на раскинувшийся внизу город. За его спиной Марко что-то шепнул на ухо мистеру Кастелло, но тот лишь махнул рукой. Мистер Мура кивнул и вышел, забрав со стола канцелярский нож.

Тем временем Уильямс продолжал рассматривать кабинет Гая-младшего. Три из четырёх стен были заняты ошеломительного качества репродукциями известных картин. Искушённый человек мог узнать работы Клода Моне, ранние – из творчества Давинчи, целых четыре – Рембрандта, а у самой двери висела картина «Летняя ночь» Эдварда Мунка. Питер какое-то время пристально смотрел на этот приземистый домик с печкой, подспудно думая о том, что двигало Мунком, когда он писал эту картину. Был ли он несчастен в этом доме, как Пит – в доме дяди Билла, или, наоборот – это было место, наполненное добрыми воспоминаниями…

– Прекрасная картина, Пит, – восхищённо сказал Гай. По его лицу было видно, что ему действительно понравилось полотно Питера. Он кивнул в сторону холста и спросил: – Это был ваш дом?

– Почему вы так решили? Реализм не всегда предполагает личное отношение автора к изображённому на картине…

– После всего мрака, что мне довелось увидеть, вы показываете настолько проникнутую тёплыми чувствами картину и говорите, что ничего общего с вашей жизнью это не имеет? – Кастелло улыбнулся и развёл руками. – Я не критик, Питер, но я и не слепой. Вы явно неспроста подобрали такую композицию.

– Гай, художники не всегда вкладывают в картины какой-либо скрытый смысл… По большей части, скорее наоборот. Мы действуем по вдохновению, и где смысл и можно добавить, так это в корректировке. Однако, тут я ничего не исправлял…

– А хотите послушать, что я в ней вижу? – внезапно спросил Кастелло. – Раньше вас только критиковали, а теперь вы можете услышать непредвзятое мнение человека, которому ваши картины запали в самую душу. Так что?

– Пожалуйста, – вежливо ответил Питер, пригладив усы. – Буду рад услышать ваше мнение.

Гай сел обратно за свой стол, кивнул Питеру на гостевое кресло и положил руку на холст.