Собственно, разговор случился далеко не сразу. Сначала воевода Корней распорядился разыскать пожитки отца Меркурия и доставить в дом при церкви, где обитал предыдущий священник, а сам вызвался проводить отца духовного к церкви. И проводил, ведя коня в поводу.

Потом был молебен по случаю благополучного прибытия, потом священника одолели новые прихожане и особенно прихожанки. Словом, отец Меркурий смог отправиться на воеводское подворье только вечером, зато в специально присланных за ним санях.

На подворье они, по выражению Корнея, накатили по маленькой в компании полусотника Луки, боярина Фёдора, десятника Егора, купца Никифора и Лавра – сына воеводы, да закусили чем Бог послал. Бог послал обильно, но строго постное. А потом воевода пригласил священника в баню.

«Терма – это прекрасно! Особенно после долгой дороги. Но ты заметил, Макарий, что эпарх Кирилл подчёркнуто ограничивается ничего не значащей приятной болтовнёй. И остальные тоже. Может быть, тут, как в старом Риме, принято решать вопросы политики, жизни и смерти в бане? Почему бы нет – этот обычай не умер и дома, и даже дикие франки потихоньку его перенимают. А что, в бане люди размякают и не пытаются сразу поубивать друг друга. Переговорам это обычно на пользу».

Зашли в парную, поддали пару, истово хлестались вениками. Отец Меркурий чувствовал, как с каждой каплей пота его покидает дорожная усталость, а вот напряжение, наоборот, растёт – разговор всё не начинался. Когда терпеть не стало мочи, вывалились через предбанник во двор и с блаженными воплями рухнули в специально натасканный для этой цели гигантский сугроб. Отец Меркурий уже достаточно познакомился с русскими банями, чтобы получать удовольствие от процесса, тем более что одноногих, ведь на деревяшке в парную не полезешь, деятельно опекали Лавр и Егор. Ну как опекали – вытащили из парной волоком, метнули в сугроб, ухнули рядом, а потом достали воеводу и священника из сугроба и уволокли обратно в баню.

Только после третьего раза Корней решил передохнуть:

– Хорош, Лавруха! – возопил он, когда сын выловил его из сугроба. – В предбанник волоки. Отдышаться надо!

В предбаннике все чинно расселись на лавках. Откуда-то появились квас и пиво. Отец Меркурий жадно выхлебал ковш квасу – после парной тело просило воды. В прямом смысле слова жаждало.

«Однако, Макарий, ты заметил, что к пиву приложились только Фёдор и Никифор, а воины довольствуются трезвым квасом? Не думаю, что дело тут в воздержанности. О! Господин логофет тоже перешёл на квас. Как интересно!»

– А давно ты в монашестве, отче? – вдруг спросил воевода Корней.

– Да уж скоро семь лет, – светским тоном отозвался отец Меркурий. – После битвы при Поливоте призвал меня Господь к сему служению.

– Ногу там? – с видимым участием спросил Лука.

– Там, почтенный аллагион[87], – кивнул священник. – Конём турки стоптали.

– И мне конём, – усмехнулся воевода, – только половцы на Палицком поле. По роже там же попало. Сына Фрола тоже там потерял.

– Упокой, Господи, душу воина Фрола, живот свой на брани положившего, – отец Меркурий перекрестился.

– А у тебя, отче, прости, дети есть? – вдруг вступил в разговор боярин Фёдор.

– Были. Жена тоже.

– Померли? – спросил боярин Фёдор с видимым участием. – Как звали-то их?

– Нет, убили. А звали жену Еленой, а сыновей Николай и Маврикий.

– Сарацины? Али печенеги? – влез в разговор Никифор.

– Наёмные фряги[88].

– Понятно, – протянул воевода. – Ты в походе тогда был?

– Да.

– Небось в том, где ногу оставил? Домой вернулся, а вместо дома головешки?

– Нет, раньше ещё.

– Понятно… Давай тогда и твоих, и моих помянем, – воевода кивнул сыну.

Выпили на помин души. Помолчали. Потом Корней встряхнулся:

– Кхе! Чего это мы, мужи? Не время сырость разводить, да и не место. Лавруха, волоки меня в парную!

Отец Меркурий лежал на полке, подставляя венику то один, то другой бок, и думал. Как ни странно, раздающиеся сверху экстатические звуки, издаваемые боярином Фёдором, которого Лука безжалостно охаживал веником, мыслительному процессу очень даже помогали.

«Итак, что мы имеем в этой бане? Самого воеводу Корнея, полусотника Луку, боярина Фёдора, купца Никифора, десятника Георгия и Лавра, который за всё это время не произнёс ни слова. Почему именно они? Давай думать, Макарий. Итак, что нам вывалили во время разговоров почтенные матери семейств? И как это соотносится с тем, что мы с тобой узнали другими путями. Давай-ка последовательно…

Первое – умирает староста. Умирает не от старости, а оттого что его сильно ранили во время недавнего бунта рабов. Рабов подбили на бунт какие-то заболотные, из чего следует, что тут есть болото, а за болотом живут некие личности, не питающие к моей пастве братских чувств. А ещё прихожанки поведали, что у старосты бунтовщики убили жену, и это его подкосило. Говорят, что, когда вернулся в село после боя, держался, хоть и ранен был тяжко, а как про жену узнал, впал в беспамятство и не выходил из него несколько дней. А как вышел, всё молчит…

Второе – староста воеводе Кириллу друг детства, товарищ, брат и соправитель, но его по понятным причинам тут нет. Значит, кто-то за него. Кто? Может быть, рыжий полусотник по прозвищу Говорун? Не знаю, не знаю. Он скорее похож на правую руку Корнея, но руку, а не вторую голову. Значит, полусотника пока определим в заместители, префекты претория.

Третье – боярин Фёдор. Сборщик налогов и представитель князя. Друг юности воеводы Кирилла. Похоже, что и сейчас друг и соратник, но, видимо, всё же до определённых пределов – он сейчас по другому ведомству служит, и это не может не сказываться. Зачем он здесь? Постой-ка, Макарий, тебе же рассказывали, когда воевода ещё не оправился до конца от ран, его власть хотел перехватить некто Пимен и уже начал смазывать колёсики при княжьем дворе, но раб божий Кирилл успел раньше, представив ко двору себя и внуков, после чего князь передумал распускать ратнинскую сотню… А обеспечил эту комбинацию не кто иной, как боярин Фёдор, предупредив друга и щедро сыпанув песочка в смазанные Пименом колёсики. В результате всего этого Пимен скоропостижно умер. Феофан предполагал, что от острого отравления железом. Понятно, значит, боярин здесь ради обсуждения политических вопросов.

Четвёртое. Купец Никифор. Богат, любит лезть в политику, но не явно, а дёргать за ниточки. Осторожен. О том, насколько он богат и какие ниточки у него в руках, догадываются немногие. Дядюшка поднадзорного. Подозрительно много крутился в Турове вокруг князей и владыки. К Варваре тоже захаживал. Паникадило пожертвовал. Но больше всего обхаживал князя Городненского. Даже снял на время привычную личину средней руки купчишки. Видимо, много поставил на это дело. Очень много. Может быть, что и голову. Похоже, имеет непосредственное отношение к помолвке поднадзорного. Что он хочет с этого поиметь? И что хочет поиметь с поднадзорного и его деда? И что дед с внуком хотят от него?

Пятое. Бунт рабов был не единственным бунтом в селе. Летом случился ещё один, и бунтовали уже ратники. Вскоре после безвременной кончины Пимена. Бунтовщики хотели другого базилевса, тьфу, сотника. Но Кирилл опять успел раньше – на подворье бунтовщиков ждала засада. А мой поднадзорный отличился при подавлении бунта – со своими волчатами взял на копьё усадьбу главы заговора и перебил всех оставшихся изменников. Причём сам был ранен так, что едва не умер.

Шестое. Десятник Георгий. Обладает повадками разведчика-акрита, причём такого, которому никто не указ, кроме его командира, хотя тщательно это скрывает. Если бы я не служил бок о бок с подобными ему и не ходил с ними в разведку глубоко в варварские земли, то я бы этого не понял. В юности Георгий был наёмником, но не в империи. Интересно, где? Во время бунта рабов его жена убила двух мятежников, но после этого лежит в нервной горячке, однако её муж здесь, а не с ней, хотя жену носит на руках. Во время бунта ратников Георгий держал нейтралитет, как, кстати, и отсутствующий здесь староста. Не от старосты ли он? Вполне возможно. Особенно если предположить, что тайной службой тут ведает как раз староста. И ещё один примечательный факт: после бунта ратников состоялся поход за то самое Болото, и с этого похода Георгий вместе с десятком всегда находился при моём поднадзорном. Видимо они увидели там нечто, заставившее их на полном серьёзе величать Михаила сотником и подчиняться ему. Это при том, как разведчики склонны к чинопочитанию… И ещё. К Михаилу Егора приставил не кто-нибудь, а сам добрый дедушка Корней, чем вызвал удивление многих. А Егор взял да и пошёл, что удивило всех ещё больше.