— На этом все, отец, — сказала одна молодая женщина. — Теперь мы можем ехать домой.
После поминальной службы родственники членов команды «Курска» начали возвращаться домой. 24 августа уехала в Курск и Валентина. У нее было чувство опустошенности, ее переполняла горечь несправедливости, что у нее отняли единственного сына. Дома трое друзей сказали ей, что видели сон о том, что Дима был жив и спрашивал ее: «Почему прекратили спасательные работы?»
Проходили недели, для родственников команды «Курск» жизнь возвращалась в свою колею. На стене дома Валентины появилась посвященная Диме мемориальная доска, которая гласила, что он «героически» погиб на борту атомной подводной лодки «Курск». В Курске был воздвигнут памятник семи членам экипажа из Курской области. Анненковой дали новый дом взамен лачуги в деревне Подасовка, где она много лет жила без домашних удобств.
Но даже тех, кто смирился со смертью членов команды, одолевало несколько вопросов: если было ясно с самого начала, что все моряки сразу погибли, почему были сообщения о стуке изнутри субмарины и о скором успехе российской спасательной службы? И наоборот, если были признаки того, что моряки выжили после первых взрывов, почему российские власти выжидали 5 дней, прежде чем попросить иностранцев о помощи?
Валентина не знала ответов на эти вопросы, но она была убеждена, что спасение жизней членов команды не очень заботило правительство. Тем не менее ее осмысление того, что происходило с «Курском», оставалось туманным — до тех пор пока до нее не дошло послание от самих погибших о том, как это было на самом деле.
Под давлением общественности Путин пообещал поднять тела моряков. Российских водолазов на несколько недель отправили в Норвегию для интенсивного обучения. 20 октября команда российских и норвежских водолазов спустилась к подводной лодке и начала вырезать отверстие в наружном корпусе над 8-м и 9-м отсеками. 25 октября водолазы проникли в лодку.
Такая операция по подъему лодки была необычной для российских вооруженных сил, но властям, дискредитировавшим себя вопиюще беспомощным поведением во время аварии с «Курском», уже ничего не оставалось, кроме как попытаться провести данную операцию[15].
В течение последующих нескольких дней, перед тем как операция была временно приостановлена из-за сильных штормов, четыре тела были найдены и подняты на поверхность. Одним из обнаруженных оказался капитан-лейтенант Дмитрий Колесников. В его кармане водолазы нашли завернутую в целлофановый пакет записку, написанную между 13.34 и 15.15 часами 12 августа. Колесников писал, что в 12.58 все моряки из 6, 7 и 8-го отсеков перешли в 9-й отсек. «Нас здесь 23 человека, — писал он — Мы приняли это решение в результате аварии. Никто из нас не может подняться наверх». Затем он перечислил имена выживших, которые находились в 9-м отсеке, вместе с их личными поморами. В конце записки было послание к его жене. В начало записки почерк четкий, но под конец слова стали неразборчивы. «Я пишу на ощупь».
Часть послания прочитали по государственному телевидению. Решение Куроедова обнародовать его было встречено с благодарностью и уважением со стороны российских военно-морских служб, хотя высказывались соображения, что Куроедов обнародовал послание выборочно, скрыв, таким образом, его содержание от общественности. Военно-морские власти заявили, что не обнародовали полный текст послания, так как часть его носила личный характер. Однако нельзя доподлинно утверждать, было ли это истинной причиной того, что послание опубликовали не полностью.
В начале ноября работа водолазов возобновилась, и тела еще восьми моряков были подняты с «Курска». После этого работы прекратились из-за ухудшения погоды и повышения риска для водолазов, с трудом маневрировавших внутри разбитой субмарины. 9 ноября заместитель командующего Северным флотом Владимир Доброскоченко на встрече с родственниками команды рассказал о существовании второй записки, найденной в одежде капитан-лейтенанта Рашида Аряпова. Записка была написана на странице, вырванной из детективного романа и завернута в полиэтилен. Пресса о существовании этой второй записки, однако, умолчала.
Сообщение о том, что по крайней мере 23 моряка пережили взрыв, повергло членов семей в шок. Даже тех, кто верил, что их сыновья и мужья находились в переднем отсеке, ужасала мысль об уцелевших моряках, которые замерзали и задыхались, в то время как российские власти отказывались попросить столь необходимую иностранную помощь.
По прошествии недель становилось ясно, что российские военно-морские силы никогда бы не смогли спасти моряков сами, потому что у них не было ни водолазов, ни обученного спасательного персонала. В свете этого уверения Клебанова, что все 118 членов команды погибли одновременно, казались ничем иным, как попыткой скрыть безразличие военно-морских сил к жизни своих же моряков.
В то же время был и другой вопрос по поводу аварии «Курска»: что послужило ее причиной?
Во время катастрофы заявления российских властей, что «Курск» был потоплен иностранной подводной лодкой, были опровергнуты правительствами западных стран и звучали диссонансом на фоне общей трагедии. Для многих людей гораздо важнее была неспособность военно-морских служб действовать быстро для спасения выживших моряков. Но для многих российских военных и политических лидеров действительно гораздо важнее была истинная причина гибели «Курска». Жизни не возвратишь, но некомпетентность России в обращении с оружием дискредитировала ее притязания на роль великой державы. Согласно одному подсчету, на «Курске» взорвался весь запас торпед мощностью, эквивалентной семи тоннам тротила. Подобного несчастья не знал ни один военно-морской флот в мирное время[16].
25 октября, когда останки капитан-лейтенанта Колесникова были подняты на поверхность, Куроедов высказался, что он на 80 % уверен в том, что причиной аварии было столкновение с иностранной подводной лодкой, и что он постарается установить и сообщит миру, чья это была лодка. Но 26 февраля 2001 года в «Известиях» появилось сообщение о второй записке, в которой Аряпов связывал с аварией взрыв экспериментальной торпеды. За два дня до этого «Комсомольская правда» привела цитаты из высказывания «капитана первого ранга К.», командира другой атомной подводной лодки, который видел эту записку и писал, что в ней давалась хроника разрушения «Курска». «Представьте, вы едете в поезде, в закрытом купе без окон, и поезд начинает рушиться под откос, а вы все это фиксируете»[17]. Аряпов служил в 6-м отсеке, где находился ядерный реактор. Значит, он мог быть в курсе того, что стало причиной первого взрыва. После второго взрыва моряки 6, 7 и 8-го отсеков нашли убежище в 9-м отсеке. Принимая во внимание указанные обстоятельства, записка Аряпова подтверждала, что «Курск» был разрушен взрывом в 1-м отсеке, но такое объяснение было менее удобно для властей.
Наиболее правдоподобное объяснение случившемуся с «Курском» было в то время едва замечено на фоне проведения спасательных операций. 17 августа, в четверг, на сайте официальной газеты российского Министерства обороны «Красная Звезда» была опубликована статья, в которой высказывалось предположение, что в аварии с «Курском» виновато решение правительства принять на вооружение более дешевые торпеды. Статью быстро удалили с сервера газеты, и она не была напечатана в пятничном номере.
Как следовало из данного материала, в 1998 году «Курск» был переоснащен на судостроительном заводе Северодвинска «Севмаш» новым видом торпед. Представители российского морского флота выступали против их установки, но фирма-изготовитель ратовала за их применение. Новые торпеды было трудно и опасно хранить, потому что в них использовалось дешевое жидкое топливо вместо дорогих батарей серебряно-цинковых аккумуляторов. Такая «экономия» заставила лейтенанта Сергея Тылика написать своей матери: «У нас смерть на борту» — незадолго до того, как он ушел в свое последнее смертельное плавание[18]. В 1980-е годы в российском Военно-морском флоте перестали использовать жидкое топливо для двигателей новых ракет, так как его считали взрывоопасным.
