***

Трина металась по комнате раненым животным. Конечно, перед уходом Гавейна она чувствовала решимость бороться, найти выход, отправиться с Артуром в путешествие по Логресу, признаться, просить… Делать, что угодно, чтобы не сдаваться.

Но когда дверной замок щелкнул с другой стороны, решимость эта поубавилась. Если уж Гавейн, который еще пару часов назад был к ней так добр и нежен, запирает ее, как преступницу, что уж говорить об Артуре… Даже доброты короля не хватит на то, чтобы простить такую ложь. А хватит ли ему смелости и сумасшествия поверить, как поверили Мерлин и Гавейн? Будет ли он думать так, как его рыцарь, что она могла бы выдумать что-то лучшее, если бы хотела навредить, если бы и впрямь хотела лгать?

Трина подошла к окну, вглядываясь в лес за стенами Камелота. Посмотрела вниз, признавая, что выпрыгнуть было бы большей глупостью, чем остаться в замке и продолжать притворяться землячкой Мерлина. Нет и шанса, что она не разобьется у подножья башни. Тогда уж точно будет бесполезной для бабушки и ковена.

Если ты сдалась, ты мертва.

И если ты мертва, ты тоже сдалась, подумала глупо, из груди вырвался истеричный смешок.

Ты же хочешь жить, Трина?

О, она хотела. А еще она очень хотела, чтобы жили ее родные.

Вдох. Выдох. Еще раз.

«Не сдавайся, Трина. Борись».

Все тело ныло. Они были в пути уже несколько дней, и Трина, не привыкшая к верховой езде, чувствовала, как одна за одной каменеют мышцы, отдаваясь болью. К концу пятого дня от этой боли не отвлекали даже красоты Логреса, которые поначалу Трина разглядывала с восхищением, настолько явным, что Мерлину пришлось подъехать к ней и прошипеть на ухо:

— Девочка, не гляди так, словно никогда не видела собственного королевства.

— Разве многие, как ты, выезжают за пределы своей деревни? — парировала в тон ему.

Маг недовольно скривил губы:

— Разумно. Но все же следи за тем, что делаешь и говоришь. Не выдай себя раньше времени.

Трина кивнула, не потрудившись ответить. После утра, следующего за Белтайном, отношения между ней и магом заметно ухудшились. Он был обижен, что она открылась без его ведома рыцарю. Она — что он так не говорил и не советовал ничего более внятного, чем чтение книг в королевской библиотеке, дежурные фразы про доверие Артура и победу над Морганой. Особенно злило, что на вопросы, как одолеть ведьму, он вообще не отвечал.

— Итак, девочка, ты решила всем выболтать нашу тайну или не устояла только перед своим красавцем-наставником? — тон мага был ворчливым и укоряющим, когда утром после майской ночи он явился в ее спальню вместо Джудит. Едва увидев его, Трина поняла: ее ждет выговор. И оказалась права.

Трина молчала, надувшись. Ей не нравилось, что Мерлин отчитывает ее, как девчонку, но и возразить было нечего: они договорились хранить секрет, а она не сдержала этого обещания.

— И? — Мерлин упер руки в бока, став похожим на сварливую тетку, которая ищет скандала. — Не удостоишь ответом?

Смело встретила взгляд прищуренных зеленых глаз:

— Мне нечего тебе ответить.

— О, есть что, — вкрадчиво, сладко, словно заманивая в ловушку. — Скажи-ка мне, девочка, — Мерлин подошел к ней вплотную, беря за подбородок и не давая отвести взгляд, — ты влюблена в него?

Трине хотелось солгать или промолчать, но, как и в первый день, в лесу, магия Мерлина клещами вытягивала правду наружу.

— Да, — сильное и уверенное, против воли.

Мерлин резко выдохнул, отпуская ее.

— Я так и знал! — всплеснул руками. — Я знал и все равно позволил этому случиться!

От этих слов в Трине поднялось чувство, будто ее застали за чем-то постыдным, за преступлением. Мерлин не должен был знать. Никто не должен был знать. Никто не должен был заметить.

— Ты же не скажешь ему? — с мольбой в голосе.

Маг округлил глаза.

— Оставь вас еще на пару дней вместе и говорить никому не нужно будет! Ты же… — словно поняв что-то, он резко осекся. — Нет-нет, — взволнованно продолжил, теперь уже напоминая матушку, которая трясется над своим чадом, — только не говори, что это первая девичья влюбленность и нет никаких шансов, что ты оставишь свои романтические фантазии.

Трина сглотнула, ощущая, как к горлу подкатывает комок из обиды и разочарования.

— Оставлю. — Холодно, сухо. Но голос предательски дрогнул.

Заметив ее расстройство, Мерлин смягчился.

— Послушай, девочка, — как мог, заботливо произнес, — в твоих же интересах не влюбляться ни в кого в Камелоте. В легендах, конечно, всегда пишут, что любовь преодолевает все преграды, но еще ни одних влюбленных не разделяли века. — Он вздохнул. — Прими совет того, кто прожил десятки лет и любил кого-то до самозабвения: если любовь мешает долгу, не впускай ее в свое сердце. Не люби.

— Все так просто, да? — не понимая, с чувством и силой в голосе. — И ты, и он говорите одно: долг важнее всего на свете. Но что стоит ваш долг, если вы никогда не узнаете любви? Ты говоришь не любить, но разве это так просто? Разве можно взять и выкинуть кого-то из сердца, лишь пожелав это?

— Ты не слушала, девочка, — Мерлин покачал головой. — Я узнал любовь. И именно поэтому говорю тебе: не люби. У тебя ведь есть долг, правда? Иначе ты не стояла бы здесь, не свалилась бы с неба в мой лес. У тебя есть долг перед семьей и ковеном, а любовь к Гавейну ставит его исполнение под удар.

— Отчего же?

— Если ты отдашься этой любви, сможешь ли ты уйти? Смогла ли ты уйти вчера, как и хотела? Тебя правда остановила запертая дверь или что-то иное?

Трина вздохнула, возвращаясь из воспоминаний. С Гавейном все было легче и сложнее одновременно. Он не проявлял ни враждебности, ни недовольства, как Мерлин, но заметно отдалился. От рыцаря, который частенько шутил и заигрывал с ней, остался только серьезный холодный наставник. Ночь Белтайна, в которую между ними заискрилось что-то большее, казалось, случилась в другой жизни и с другим человеком.

Перед поездкой он деловито оглядел кинжал, который Трина купила и сказал, что лавочник выбрал для нее неплохое оружие. И все же, ей предстояло обучиться обращению с таким клинком, чтобы суметь им защититься.

Но когда она это сделает, было не ясно: с тех пор, как Артур и его свита тронулись в путь, Гавейн не провел для нее ни одной тренировки. Он утверждал, и совершенно справедливо, стоило признать, что для ее тела, учитывая долгое путешествие на конях, это будут слишком большие нагрузки.

Пожалуй, этим и ограничились все их беседы за пять дней, за исключением коротких команд, как вести себя в ситуациях, которые казались рыцарям опасными.

В сопровождающие Трине достался, к ее ужасу, юный сэр Мордред. И Джудит. Служанку Артур заботливо взял в поездку, чтобы обеспечить комфорт воспитаннице Мерлина.

Мордред оказался добрым, скромным и прилежным юношей, и Трине не верилось, что он может быть будущим убийцей короля. Возможно, в Логресе у него просто был какой-то злобный тезка?

Мордред должен был обеспечивать безопасность Трины в те моменты, когда она не ехала впереди, вместе с королем. На этом настоял Мерлин. Трина не сомневалась, что маг сделал это ей назло, зная чувства, которые поднимал в душе юный рыцарь.

Что касается Артура… Помимо прекрасных природных видов, он был единственной отдушиной Трины в путешествии. Король был неизменно добр и галантен. В те моменты, когда ему не нужно было обсуждать дела королевства, он всегда приглашал Трину ехать с ним рядом, впереди всех. Это было очень кстати, так как пыль из-под копыт досаждала не меньше ноющих мышц.

Но было что-то гораздо хуже, чем обида мага, дорожная пыль и боль в мышцах. Сердце. Трина чувствовала, как по нему расползаются тонкие трещинки каждый раз, когда Гавейн проезжал мимо, не взглянув на нее, садился рядом, не говоря ни слова.