Паабу не на шутку испугалась:

— На росе не осталось следов?

— Не-ет.

Отправились к Хинду докладывать о пропаже.

Хозяин и ключница пошли на выгон. Так и есть, одна точа пропала. Озадаченные, стояли они на росистой траве. Солнце выглядывало из-за холмов, на полотно падала тень риги и Паленой Горы, солнце достигает выгона лишь около полудня. Хинд прислушался: внизу, в куртине, посвистывал зяблик. I Он посмотрел на Паабу. Карие глаза, смуглое лицо, зубы как у мышки. Мировой столп. Хинд словно впервые ее увидел. У ключницы было сейчас лицо ребенка, потерявшего любимую игрушку. Хозяин отвел взгляд и улыбнулся.

— Точу украли еще вчера, до росы,— произнес он, указывая на остальные куска.

— А вдруг они все растащат? — всполошилась Паабу.

Хинд ничего не ответил.

Ключница пошла хлопотать по хозяйству.

Хозяин постоял немного в задумчивости.

А вечером, когда барщинники вернулись с мызы и уселись за стол, он строго спросил у Яака:

— Отвечай, это ты точу спрятал?

— Какую точу? — удивился Яак.

— Ту, что со склона пропала,— пояснила Паабу.

— Это я пошутил… Две точи вместе сложил, думал, пусть поищут,— натянуто рассмеялся Яак.

— Ах, пошутил,— недовольно вставила ключница.— Я ткала всю зиму напролет, а тут приходит Мооритс и говорит: точа пропала! Ох и перепугалась же я!

Батрак опустил глаза и промолчал. Он спрятал полотно, чтобы разыграть Паабу, посмотреть, какое у нее будет лицо, когда она пропажу обнаружит, и какое, когда она неожиданно найдет точу. Но теперь игра испорчена. Он должен был сам сказать об этом Паабу.

После ужина отправились на выгон посмотреть, правду ли сказал Яак. Батрак поплелся следом за ними.

Мооритс подошел к полотну, присел и посмотрел.

— Ну что, есть? — спросил батрак, испугавшись, вдруг она и вправду пропала.

— Есть,— ответил хозяин.— Иди теперь спать, выспись как следует перед завтрашним днем.

Яак, позевывая, пошел прочь, за ним потянулись Мооритс и Элл.

Хинд вытащил точу из-под гнетов. Паабу наклонилась, чтобы помочь, ладная, пахнущая молоком. У нее были проворные пальцы. Раз — и концы полотна оказались у нее в руках, расстелили его рядом с остальными. При этом их пальцы на мгновенье соприкоснулись. Они вздрогнули и отпрянули друг от друга.

— Я тебя, часом, не обижал? — спросил хозяин с волнением в голосе.

— Нет, ты добрый хозяин, только слишком уступчивый.

— Как так? — подивился Хинд.

Ключница помедлила, будто не хотела отвечать, потом все-таки мягко промолвила:

— Никого не подгоняешь. Позволяешь Элл делать все, что ей в голову взбредет.

— Ты так думаешь? — в замешательстве спросил хозяин.

Паабу промолчала.

За лугом в Мыраском лесу закуковала кукушка. Хинд посчитал, сколько лет ему осталось жить. Еще много.

Они вошли во двор, не проронив ни слова.

Под забором снова охотилась кошка.

Навострив уши, заколотив хвостом, приготовилась она к прыжку, потом прыгнула, однако в лапах осталась пустота. Но она не теряла надежды и снова устраивала засаду.

Хинд долго не мог заснуть, лежал, уставясь в черный потолок. Теперь он не боялся даже черного человека с отцовским молотом.

В Паленой Горе вывозили навоз.

Глинистую проселочную дорогу развезло, моросил дождь. Работали тихо, почти без слов. Паровое поле, на котором Мооритс гикал и кричал, исчезало под навозом.

Вечером на Яака нашел стих. Схватил Элл и давай ее тискать и ломать, Элл сначала смеялась и визжала, а под конец рассердилась:

— Прочь поди, в грех не вводи!

Батрак только посмеивался.

Телега опустела. Хинд обтер днище пучком соломы и в телегу. Элл вырвалась из рук Яака, тоже запрыгнула и обхватила Хинда за пояс. Лалль затрусила вниз по косогору. Девушка победно поглядела на оставшегося в поле батрака.

Когда солнечный диск исчез за горизонтом, а Элл пошла в хлев доить коров, в летнюю кухню, где Паабу варила кашу, вошел Яак с охапкой хвороста и с грохотом вывалил его перед очагом.

Довольная Паабу похвалила его за работу

— Бывает, и холоп старается.

— Будь добр, подбрось пару веток под котел.

Яак подбросил. Сырые ветки зашипели на огне, а когда влага испарилась, вспыхнули ярким пламенем. Котел на крючке разом заклокотал.

— Сразу чувствуется: мужская рука, - похвалила ключница.

Яак мигом растаял, его маленькие глазки засветились радостью.

— Тебе бы замуж надо, Паабу!

— Успеется! — перешла на серьезный тон ключница.

— Так ли. Иная все ждет, выбирает да перебирает, а потом глядишь в девках осталась.

Паабу помешала мутовкой кашу. Ее лицо пылало от жара котла и огня.

— Хозяин с Элл хороводится. Видала, сегодня приехали на телеге обнявшись.

— Небось не слепая, ответила ключница неожиданно резко.

Яак посидел немного, думая о своем. Потом спросил, глядя на огонь:

— Как ты думаешь, могут меня хозяином сделать?

— Так ты в хозяева метишь?

— Стал же хозяином коннуский Авдрес, а ведь он тоже был батрак, барщинник.

— В Конну совсем другое дело, там хозяин запил, хутор запустил.

Батрак ничего не сказал. На него снова нашло наваждение.

Переход из одной веры в другую продолжался. Снова появились люди, сновавшие меж мызами и свежеиспеченными православными приходами, в руках отказные грамоты, в ногах прыть, в котомке полувейный хлеб урожая тысяча восемьсот сорок пятого года. Вновь обращенные бормотали русские молитвы, не понимая в них ни единого слова,— тем вернее, мол, помогает бог.

— Это древняя и крепкая вера,— сказал однажды Яак хозяину.— Я тоже думаю перейти в православные, получу тридцать рублей, отдам тебе долг, не то останусь твоим должником до судного дня, избавлюсь наконец от дохлой лошади, что навязал мне суд.

— А с остальными-то деньгами что думаешь делать? спросил Хинд.

— Соберусь в дорогу, возьму с собой Паабу,— ехидно ответил Яак.— Мне ведь тоже кашевар нужен. Там всем места хватит, да и я парень не жадный.

В душе хозяина закипело. Он был готов наброситься на батрака.

Положение спасла Паабу. Ключница вышла из амбара с миской в руке. Она все слышала, стоя за дверью.

— Это кто ж тут собирается в теплые края? На-ка отнеси крупу в избу.

Яак нехотя поднялся с примостков амбара.

Хинду стало неловко за свою вспышку. Хорошо еще, что [ он не сцепился с батраком. Без единого слова пошел он чинить изгородь.

Раннее утро. Солнце еще не встало, но птицы уже пели повею, воздух был мягок, как сливки. Внизу, на покосе, белел туман. Яак собирался в мызу возить навоз, полосатая котомка с хлебом уже висела на колу. Хинд вывел Лалль из конюшни и подвел к колоде, где с вечера была налита вода.

— Сегодня я беру мерина,— заявил Яак.

— Возьми Лалль!

— Не хочу. У мерина шаг резвее.

— У мерина шея стерта, будто не знаешь.

— Эка важность.

Батрак отправился на конюшню.

— Не смей трогать мерина, слышишь? крикнул Хинд.

Яак и бровью не повел.

Хозяин бросил Лалль и побежал за батраком.

— Возьми Лалль, не то я…— заорал он с исказившимся лицом и схватил дугу, стоявшую у стены.

— Думаешь, я тебя, хиляка, боюсь? — отрезал батрак и схватил его за горло, прижал своими жилистыми руками к стойлу, так что у хозяина дух занялся. Дуга выпала из его рук, пестрые круги побежали перед глазами.

Яак взглянул через плечо, не видать ли кого во дворе. Только Лалль, пофыркивая, пила из колоды да из летней кухни вился дымок.

После чего он взял под уздцы мерина и отправился на барщину. Будто хозяина и не было. Будто он сам хозяин.

СИЛУЭТЫ В ЛЕТНЕЙ НОЧИ

Коростель рано закряхтал во ржи — год обещал быть урожайным.

Хинд гнул горб на мызе и дома. Был на работу злой. Потому что работы у него теперь было много, очень много. Всюду, куда ни глянь, развал. Издали виднелась разоренная крыша хлева с набросанными на нее ольховыми листьями и кострицей.