– Минуточку! – Артемий встал и эстрадным жестом откинул длинные волосы со лба.

– Во‑первых, вы, мужчина с суровой внешностью, явно ошиблись в своих суждениях. Очевидно, систематические падения на вонючие борцовские коврики влияют на восприятие окружающей действительности. Что приводит к ярко выраженной инверсии.

– На татами, – поправил оратора Харламов.

– Неважно, – сосед, понимая, что расправа, как минимум, откладывается, отточенным движением смахнул в ладонь пробку и быстро опрокинул, а выражаясь по‑народному, «глынкнул», в желудок граммов сто пятьдесят слабоалкогольного пойла.

– Так вот, – икнув, продолжил Артемий, – совершенно очевидно, что домогались меня, ибо, ваш покорный слуга, позорно, как не подобает адепту великого Харламова, бежал от налитого тела молодой, неиспорченной девицы из Тотемского района. И не поддался я!

Ещё одна доза белого сухого поменяла место дислокации.

– Ориентировочно около пятнадцати ноль‑ноль, сего зимнего морозного дня, ваш покорный слуга, сопровождаемый группой последователей учения КВН, ик! – внезапная икота сбила рассказчика с пафосного повествования, – ой, простите… Короче, с первокурсниками‑филологами зарулил к ним на этаж. Те, то да се, пряники‑кофе‑чайники… Трали‑вали‑пиджаки‑сандали…

– Бухлишко, – к ивнул Харламов бутылку вина.

– Нет, это позже, – Бобиков опять глотнул, – обстоятельства, так сказать… Так вот, сидим, пьем чаек, жрем пряники. Ну, я им еще про основы написания сценария вещаю. А там один поц из этих молодогвардейцев, Ваня Еремеев. Кстати, на самом деле рыжий, как Исав. Запустил пулю по этажу, что у них в комнате сидит студент‑пятикурсник, маммолог. Подающий надежды, будущий светило. Из первого московского меда…

– А маммолог это кто? – спросил Леха.

– Врач по титькам, – коротко хмыкнул Артемий, – редкая профессия, только‑только учить начали в мединститутах. Самая валютная специализация последнее время.

– Ну‑ну, – х охотнул Харлам.

– Ну всё, понеслось… Одна заглянула, вторая, третья. Я, делов не знаю, чай пью, в рассуждения пустился. Потом заходит тетя такая, чуть пониже моих ста девяноста сантиметров, но потяжелее, точно. Первокурсница из Никольска. Как оказалась чемпионка России по легкой атлетике, молот мечет…

– Метает, – поправил Малыгин.

– Ей, ёкарный бабай, икру метать надо! – округлил глаза лже‑маммолог, – кабачковую, епта! Сиськи как кабачки радиоактивные!

– В смысле? – хором удивились оба спортсмена.

– Да в прямом, – чуть поперхнувшись очередным глотком, ответил Бобиков, – эта мадам зашла в комнату, шуганула моих семинаристов, закрыла дверь и как вывалит килограммов двадцать на стол! Пряники подавила! Черствые!

Артемий закатил глаза в притворном ужасе. Леха и Димон заулыбались, в предвкушении развязки.

– Ты, говорит, врач‑маммолог? Без пяти минут кандидат наук? Я мысленно заметался, как пожар голубой…

Бобиков, очевидно, вновь переживая недавнее событие, анестезировал нутро ещё одним нехилым глотком.

– Вижу в глазах её неприятие отрицательного ответа… Титьки‑то уже показала. Мужику незнакомому. Да там и не титьки, вместо лифчика, наверное, мешки картофельные носит, размер седьмой… И кулаки, во, с мячик гандбольный. Я встал, так деловито, кисти воздел к небу, говорю, мне помыть бы надо руки. Думаю, типа, в туалет выйду и свалю. Только лещей рыжему дам и сюда. Хрен! Тетя меня, мягонько за шею взяла, к груди прижала и очень проникновенно так: «не рассусоливай тут, профессор, посмотри всё ли у меня ладно и живи себе спокойно…» Ну я собрался, «голубушкой» обозвал её, садись, мол, расслабляйся и полез…

– Куда? – перебил Леха.

– К груди! Трепетной девичьей! – пьяно подвсхлипнул Артемий, – обшарил их, ощутил, так сказать, всю силу земли русской. Взвесил и диагностировал полное здравие и развитость. Вот такой я молодец. Правда, сказал, что в стационаре поточнее надо глянуть, но это уж когда ко мне в клинику приедете… В Москву.

– Да ну, лажа какая‑то… – Харламов недоверчиво улыбнулся, – в натуре, незнакомому, да ещё и пьяному…

– В натуре, я пятилитровые пакеты с кефиром помял, – парировал «доктор», – и я ещё тогда трезвый был, чай с чабрецом не в счет. Самое интересное, было далее. Эта Валькирия никольская вышла из комнаты, я за ней думал шмыгану… Ага, там стадо уже таких же, с ясными деревенскими взорами толпилось. Гаденыш рыжий новостную ленту размотал по всему этажу. Она прямо с порога в коридор бухнула: «Доктор толковый, не наглый, образованный». Ну и всё… Пошли по одной первокурсницы филологические. Ядрометательница на воротах встала, чтоб студенты не лезли подсекать, ну и заодно очередь формировала. А у меня из всей маммологтерминологии – «соски» да «ареолы» … Ох, устал… Сначала, конечно, эрекция одолела. Попадались такие экземпляры, что и эти‑то два слова забывал. Кстати, Катя Мурашова, сокольская, скажу я вам… Очень достойная, я б даже заметил, модельная девушка. Надо как‑то заняться. Потом эрекция пропала. Под конец вообще захотелось в мужскую душевую сходить. Восстановить баланс. Я там штук тридцать перетискал. Всяких. Даже парочка с легким оволоснением сосков попалась. Не очень, блин… Ну и под конец, девки мне в благодарность коробку конфет и бутылку винишка поддудонили. Я вино в карман, конфеты – молодым и по тапкам. Ибо, начали уже девочки постарше подтягиваться. По незарастающей народной тропе. Второй, третий курс… А они все ж меня как облупленного знают. Многие близко…

– И как гинеколога! – расхохотался Харламов.

Малыгин тоже не смог сдержать смеха.

– Чего ржете?! – деланно обиделся Бобиков, – ещё никогда Штирлиц не был так близок к провалу… На лестнице поотбивался от пары особо назойливых куриц и к вам в нору. Как бы теперь пересидеть пару месяцев, а то опознают и все.

Никольский буйвол затопчет. Да и у девок половина воздыхателей с физвоса … Поможешь разрулить, Дим?

– Помогу, – Харламов встал и накинул олимпийку, – скажу пацанам, что ты уролог или проктолог… Пару яиц пощупаешь или три‑четыре жопы обследуешь и всё, своим заделаешься…

– Злые вы… – проворчал Артемий, – я ж не виноват, это всё сволочь рыжая…

– Тебе голову обрить надо, – подкинул совет Малыгин, – не узнают точно.

– У меня вся сила интеллекта в волосах, как у Самсона. Мне их стричь нельзя, потеряю дар…

– Тогда изучай урологию, – Хараламов тронул Леху за плечо, – пора нам, оставим гения наедине с воспоминаниями.

Ночной клуб «Джем», в котором бывший пограничник Харламов руководил охраной, по устоявшейся традиции, занимал фойе бывшего кинотеатра «Родина». Традиционно, потому что предпочтение в последнее время народные массы отдавали хлынувшему с Запада музыкальному ширпотребу, нежели просмотру полнометражных, пусть с того же Запада, фильмов. Ибо было их в бесконечном достатке в многочисленных пунктах видеопроката даже на самой дальней периферии.

Как правило, фанерно‑пластиковые декорации скрывали комсомольское прошлое стен и потолков, современные аудиосистемы глушили все изъяны акустики здания, а призывно подсвеченная зона бара с батареями импортно‑паленого пойла радовала глаз, заставляя забывать о трудностях переходного периода. Точку ставил свет, окончательно формируя цветовые зрительные образы, сопоставляя их с музыкальным сопровождением. Всем этим клубам и дискотекам, конечно же, было далековато до столичных тусовочных заведений, но и здесь были свои звезды, знаменитости, шуты и планктон, обеспечивавший условия ночной жизни для ранее перечисленной публики. Естественно, непременным атрибутом каждого ночного клуба был «бандитский» столик. И следующим правилом – владельцы корпоративного стола, соответственно, являлись «крышей» заведения. А привратники, сиречь, охранники входа и зала – их верными «младшими научными сотрудниками». Чаще всего, эта самая «крыша» заведения и доставляла наибольшее неудобство посетителям, персоналу и, конечно же, охране. Именно им очень часто доставалось от перебравших менеджеров опасного бизнеса. А с учетом того, что в службу безопасности чаще всего попадали молодые спортсмены, способные хорошо и жёстко ответить – выдержка и чувство собственного достоинства проходили нехилую проверку. Многие из охранников очень часто вставали на путь криминала в надежде оказаться в мире дорогих тачек, ухоженных девок и «братанского» коллектива. Но чаще дотягивали до заплеванной «параши», героиновой «системы» или вороха пластмассовых кладбищенских венков. Были и небольшие исключения, в виде того же Харламова, которые видели в стоянии‑сидении при дверях лишь рабочий процесс, не более чем возможность дополнительного заработка.