— Неужели так бывает? — сонно спросил Томми, подкладывая ладонь под щёку.

Давен промолчал. Во внезапно возникшей тишине стало отчётливо слышно, как где-то неподалёку журчит подземный ручей.

— Пап? — переспросил Томми, приоткрывая глаза.

— Я видел их, а потому сразу же побежал к её дому. Как сейчас помню её слёзы, когда она собирала свои немногочисленные пожитки, — Давен тяжко вздохнул, — ничего не было в комнатах, кроме пучков трав по стенам, пары чашек да баночки морошкового варенья.

— А листочек?

— И листочка. Она достала его из маленького потайного кармашка. Сказала, что давным-давно ей подарил его отец. Она обещала передать этот оберег своему сыну, но сына у неё не случилось. В благодарность за доброе слово и помощь она отдала его мне.

— А ты помог? Что с ней стало?

— Я вывел её из дома и провёл в соседнюю деревню — Рингейд. Куда она двинулась оттуда, я не знаю. Но наши мирные жители, которые вдруг отчего-то взбесились, её не нашли. Уже на следующее утро все жили как ни в чём не бывало, и никто не вспоминал о минувшей ночи. Казалось, что кроме меня вообще никто не помнит о существовании этой женщины. А листочек я с тех пор не снимаю. Ношу его как напоминание о том, как несправедливы порой друг к другу мы бываем.

— Наверно, правильно, что нас не пускают на поверхность, — пробормотал сквозь сон Томми, — не хочу, чтобы в меня вилами бросались.

Давен ничего не ответил, только ласково провёл широкими загрубевшими ладонями по волосам новообретённого сына. «Тебя бы я не дал в обиду», — подумал он про себя.

Томми сладко сопел, свернувшись клубочком. Давен подоткнул одеяло с боков и встал, стараясь не шуметь. В соседней комнате его ждала Стрекоза — женщина, ради которой он был готов спасать целый народ.

— Там ничего нет. Совсем ничего, — Стейн смотрел на него сверху вниз, как на нашкодившего щенка. Впрочем, у Криса никакого щенка никогда не было — иметь собственного питомца в таком месте как Регстейн? Если только мышь летучую да червя какого-нибудь.

— Значит, обвал был, — лениво произнёс Крис, поудобнее устраиваясь на кровати.

— Издеваешься?

Крис приподнялся на локте, щуря глаза от закатного света, что пробивался сквозь плотные тёмные шторы. При взгляде через полусомкнутые ресницы всё, что оставалось от деда — лишь неясные очертания тонких линий, колеблющиеся от малейшего движения. Истина проявлялась в каждом росчерке длинных чёрных ресниц, о каких мечтает каждая девушка, и Крис до сих пор не понимал, отчего обитатели замка так боятся Стейна и боготворят его.

— Крис!

Юноша тяжко вздохнул, уронив голову на подушку. Он по-кошачьи вытянулся на кровати, напрягая мышцы.

— Что ты хочешь от меня? — вкрадчиво спросил парень, следя взглядом за новообретённым родственником. Сложно было поверить, что вот это бесполезное существо — его родной дед.

— Вход я хочу, вход в Регстейн, Анкель тебя побери!

Крис сел на кровати и с интересом взглянул на раздражённого родственника. Веснушчатые щёки Стейна алели от гнева, в то время как уши оставались белыми.

— Господин…

В дверной проём просунулась вихрастая голова. Крис даже не обратил внимания на очередного сосунка, готового лизать пятки своему хозяину. Всё это было так скучно…

— Берси, щенок ты этакий, — рыкнул Стейн, не отрывая взгляда от внука, — скройся с глаз моих, пока ещё есть время!

— Но…

— Берси!

Крис вяло смахнул со лба волосы, не переставая наблюдать за внезапно возникшей перепалкой. Пальцы зудели от желания съязвить, но вмешиваться в человеческие дела не хотелось. Казалось, что опускаться до них — ниже его достоинства. Поэтому он еле заметно сжал простыню в ладони, замедляя дыхание. Хлопнула дверь.

— Крис, — раздражённый Стейн подошёл поближе к мощной добротной кровати под синим балдахином — внука поселили в одной из лучших спален замка. В той спальне, где Стейн прятался от надоевших обязанностей, условностей и женщин, горящих желанием найти путь к его сердцу. Глупые, ведь даже Гретте это сделать так и не удалось.

— Ладно, пошли ещё раз, — протянул Крис, мечтающий о сочном куске мяса и тонкой девичьей кожей, но никак не об очередном забеге к лабиринтам затерянного Регстейна. Здесь, вдали от мамы, дышалось легче, и огонь, вспыхивающий раньше при одной только мысли о матери, сейчас тлел еле заметным угольком. А вот есть хотелось.

В животе заурчало. Он сглотнул, чувствуя, как вязнущая слюна заполняет рот.

— Дубина, — раздражённо рявкнул Стейн, утративший вдруг всю свою настойчивость, — Берси, пусть в Зале накроют, — крикнул он, выходя из комнаты.

— И как же вход? — насмешливо переспросил Крис, не готовый показывать свои слабости.

— Завтра с утра, — обернувшись к нему, Стейн махнул рукой, — а пока оденься, внучок. И жду тебя внизу через пятнадцать минут и ни секундой позже.

— А с чего ты вообще решил, что ты мой дед? — фыркнул в ответ Крис, изогнув левую бровь. Правая подниматься отказалась.

Но ответом ему была тишина.

Крис снова плюхнулся на спину, раскинул руки по бокам и закрыл глаза. Тёмные ресницы, отбрасывающие длинные тени, задрожали.

С его ладоней струился ослепляющий белый свет.

— Я тогда долго винил себя в том, что ты сбежала.

— Глупый, — Эйрин мягко улыбнулась любимому, заметив, как его глаза засветились от такого будничного и безобидного слова.

Она опустила взгляд вниз, старательно напоминая себе о том, что она на поверхности. Солнца, медленно поднимающегося над горизонтом и бьющего в щурящиеся глаза, одуряющего медового запаха трав и цветов, прогретой земли под босыми ступнями было мало, чтобы поверить, что она снова здесь, на границе Вайденлеса. Почти на том самом месте, где однажды смешливый паренёк подхватил её, теряющую сознание, на руки.

Сегодня Давен собирался отвести её к Далии. Мама была против, чего, впрочем, можно было ожидать: гордая жрица никогда бы не призналась, но жутко ревновала дочь к женщине, которая однажды настолько отогрела её Ри, что Эйрин почти осталась на поверхности, забывая о родном Регстейне. Сейчас, когда отношения между ними были накалены до предела, мама не смела просить Эйрин остаться. Всё, что она могла, так это ссылаться на давно похороненный в пыли и смоге свод правил, который никто ни разу и не читал.

— Ри, однажды ты уже ушла. Смотри, скольких жизней стоила твоя дурацкая детская выходка! — еле сдерживаясь, холодно говорила мама, замораживая лишь одним своим взглядом.

— Вспомни, что сделала ты в тот единственный момент, когда могла по кирпичику выложить разрушенную кладку моего доверия, — Эйрин не отставала от матери. Теперь, когда к ней вернулись стёртые воспоминая, она прекрасно помнила, как мама ложью заставила её пройти обряд отречения. Обряд, из-за которого поверхность и Дав оказались забыты на долгие десять лет. Обряд, из-за которого у её мальчиков не было отца. Обряд, который уничтожил то последнее, что было у них с мамой.

— Я заботилась о тебе! — Венди судорожно вздохнула и закрыла глаза, считая до десяти.

— Плохо верится, мама, плохо верится, что ты знаешь, что такое забота.

И Эйрин, сорвав простыню, закрывающую проход, опрометью бросилась из комнаты. «Зачем я прошу понимания и разрешения? Мне двадцать семь, у меня двое детей», — вертелось в голове, пока она неслась по коридорам подземелья.

Двое детей, один из которых предатель. Двое детей, один из которых пропал. Жив ли? Сердце рвала ноющая боль. Иногда она почти стихала, притаивалась в уголке, ожидая своего часа, и в тот момент, когда меньше всего хотелось жить — выпрыгивала, нападала, била в спину. Как Эйрин хотелось хотя бы увидеть старшего сына. Пусть, пусть он предал её, пусть пытался убить, но материнское сердце готово было прощать даже это. Только бы знать, что жив. Только бы снова заглянуть в его лицо, как в своё отражение. Только бы прикоснуться губами к бледному лбу…