— Могла бы, но не стану, прости. Лучше тебе не владеть информацией, которую могут из тебя при необходимости вытащить.

Уточнять, что в таком случае потенциальный противник может запытать меня впустую, я не стал. Но и в этом она была права.

— Значит, ты всё-таки лишила меня памяти, по крайней мере, её части, — я не спрашивал, я просто констатировал.

— Это была не я, — она повернулась ко мне лицом, и её локоны перелились с плеч на грудь — Ну, в смысле я, но оттуда. И у меня той, судя по всему, были на то причины. Пытаюсь понять, какие. Но то, что это связано с Царицей и Тихим миром, ты, уже и сам понял.

— Хочешь сказать, что тебе об этих причинах ничего не известно?

— Парадокс, однако, — улыбнувшись, ответила она. — Вселенная очень сложна, Алекс. Проста и сложна одновременно. Иногда, чтобы понять сложное, достаточно осознать простое. А для постижения простого — необходимо понять сложное.

Ещё я так хотел её спросить: «Скажи, а есть шанс, что предсказание странников не сбудется?», но я почувствовал, что не все вопросы можно сейчас задавать. И потом, чего уж там, я боялся услышать ответ, а так хоть оставался какой-то шанс. Неизвестность, знаете ли, не всегда плохо.

Под конец она мне пообещала, что я, обязательно, встречу ту единственную, которая сделает меня счастливым. Как мило, подумал я, не без иронии. Самое идеальное расставание в моей жизни, после самого идеального вечера. Ну, ночь тоже ничего так получилась, хоть тут есть определённые возражения.

Мы проговорили почти всю оставшуюся ночь, и в какой-то момент мы всё-таки уснули. Точнее, уснул я, а вот насчёт Анны я был совершенно не уверен. Спит ли она вообще? Нужен ли ей сон? Просто, когда я проснулся, она уже бодрствовала.

Мне ничего не снилось. Но, как сказала как-то Анна, сны снятся всегда, просто ты их не всегда помнишь. И что снилось, старшине Евгению Жидкову, погибшему при штурме Зееловских высот? И почему она не предупредила его? Неужели всё предрешено, и ничего изменить нельзя, и лишь туман неизвестности будущего обманывает нас ложной надеждой, заставляя жить дальше?

Хм… хотя о его смерти она могла уже узнать потом, собственно, даже совсем недавно. Например, пока я был в отключке, могла посмотреть в интернете. Она, из прошлого, ещё этого могла и не знать, ведь событие ещё не случилось. Легче, правда, от этого не становится.

Отель я покинул, когда первые постояльцы потянулись в ресторан на завтрак, а на улице постепенно набирал силу траффик.

Анна, закутавшись в халат, достала ноутбук и стала что-то искать во всемирной сети и писать какие-то алгоритмы, от вида которых у меня заболела голова.

Но она всё-таки поцеловала меня перед уходом, по-настоящему, не в щёчку или в лоб, чему я бы вообще не удивился, а в губы. И мне сразу полегчало, стало не так обидно что ли, но всё-таки…

Всё-таки пребывал я в раздрае чувств, в голове гремучей смесью шипели восхищение проведённой ночью, и обида за несбывшуюся любовь, за обманутые надежды. Добавьте сюда ещё одну тайну, которую придётся хранить, покуда это будет возможно. Как будто мне мало своих секретов.

И главное — абсолютно непонятно, кому верить, а кому нет. Никому? Но разве так можно прожить всю жизнь, какой бы долгой или нет, она ни была.

Что же, а меня ведь, судя по всему, ждёт недолгая, но крайне увлекательная жизнь. Это если верить странникам, конечно. А уж со своей стороны я постараюсь обмануть судьбу, иначе, зачем всё это?

Отодвинув тяжёлую портьеру, Анна смотрела на удаляющуюся среди других прохожих фигуру Алексея и размышляла.

Почему она не убила его? Ведь было столько возможностей. И не важно, что пришлось бы думать, что делать с телом, и возможно признаться Смирнову, Который бы обязательно доложил бы об этом руководству Комитета, которым вообще-то может являться он сам. Она даже улыбнулась от такой мысли. А что, вполне возможно!

Она бы смогла всё всем объяснить и убедить их в правильности сделанного выбора. В конце концов, наплела бы, что Плетнёв стал нестабилен и попытался причинить ей вред. И ей бы поверили. Обязательно бы поверили.

Да что там, всё можно было бы сделать ещё в карантине и списать всё на неизвестный микроорганизм. И даже потом обнаружить его при вскрытии и предъявить как доказательство. Никто бы не подкопался. Смирнов бы, конечно, засомневался, но он всегда сомневается. Ну ещё пара-тройка человек из высших чинов, которые знают о ней несколько больше, чем любой другой человек в этом мире.

Так почему она не убила его? Почему не создала новую неопределённость назло этим странным странникам, происхождение которых не менее загадочно, чем её собственное? Что тогда произойдёт? Схлопнется известный ей мир в аннигиляционной вспышке, или река событий потекут по новому, доселе не известному для них руслу, перекатывая и тасуя абсолютно чужие судьбы подобно песчинкам на её дне?

Неужели и она не в силах что-либо изменить, ни на что повлиять? Эх, странники-странники!..

Впрочем, что касается Алекса, ещё есть время всё переиграть. И если другого выхода не будет, то…

Сердце неприятно кольнуло. Она совсем забыла о том, что у неё есть сердце, которое реагирует на протесты её совести.

Она задёрнула портьеру и вернулась к ноутбуку, рядом с которым стояла чашечка ароматного кофе из доставленного в номер завтрака. Чувство голода при всей её особенности никуда пропадать не хотело, и его требовалось удовлетворить. Так же как и другие потребности, улыбнулась она, вспоминая прошедшую ночь. А ночь была хороша! Причём во всех смыслах. Может, поэтому так и хочется есть? Да, скорее всего, поэтому.

Ну что, будем думать о хорошем? Да, будем думать о хорошем, о позитивном, и вообще — радоваться очередному ясному летнему дню.

Ладно. У неё сегодня ещё много дел, надо всё успеть.

Это была компания средней величины, освоившая относительно небольшую долю рынка, но теперь застрявшая в своей нише и у неё никак не получалось перейти на следующий уровень. Потеснить конкурентов никак не выходило, а совет директоров, больше занимался тем, что выписывал себе премии из полученной прибыли.

Да, пока выписывать их было из чего, но судя по предварительным прикидкам, проблемы с выручкой и прибылью начнутся уже в следующем году, и потом показатели деятельности резко пойдут на убыль. Если только, если только… если только что-нибудь не изменится.

Молодая женщина в строгом, но изящном деловом костюме, с запоминающейся яркой внешностью, и густой гривой тёмно-каштановых волос, звонко стуча острыми каблучками по полу, вошла в просторный кабинет и, обойдя большой письменный стол, села в очень дорогое кожаное кресло.

Провела ладонями по коже подлокотников. Откинулась. Вздохнула, протянула руку и постучала идеальным маникюром по поверхности стола.

На последнем стоял большой плоский монитор, который вызвал у неё неподдельное любопытство. За спиной располагалось огромное окно от потолка до пола из закалённого стекла. Ну да, не хотелось бы облокотиться, а оно бы под твоим весом рассыпалось на тысячи маленьких-маленьких осколков. Падать с такой высоты было бы очень неприятно. Сороковой этаж как ни как. Хотя, падать-то ещё, куда ни шло, а вот приземление получилось бы! Ну, не будем о грустном!

Кондиционер, бесшумно работая, делал воздух в помещении на удивление в меру прохладным и влажным. Тонкий фиалковый аромат растекался по комнате, делая пребывание в ней ещё более приятным, насколько это было возможно, конечно, в сложившихся обстоятельствах.

— Не бог весть что, конечно, — скептически, но всё-таки с изрядной долей удовлетворения произнесла она, — но надо же с чего-то начинать.

«Не бог, не бог… бог» — обдумывала она свои слова, словно пробуя их на вкус, смакуя на языке.

Протянув руку, она лёгким движением включила моноблок. Началась загрузка.

— Медленно. Как же всё-таки медленно! Всё медленно! — в голосе слышалось лёгкое наигранное недовольство. — Но забавно.