Я перевёл взгляд с шара на её медальон и понял, что они выполнены в одном стиле.

— Аня, — тихо произнёс я. — Ты заставляешь меня нервничать.

Я смотрел за её манипуляциями, как заворожённый, абсолютно ничего не понимая, что происходит. А происходило что-то, но что именно, я понять был не в силах.

Она вернулась к кровати, держа шар в ладонях. Почти как то сердце в ладонях спятившей божьей дочери.

— То, что ты рассказал…, - она явно подбирала правильные слова, чтобы я чего доброго не сиганул в окно что ли? — это очень важно. Для меня. Для всех. И я должна предупредить кое-кого. Но мне без тебя не обойтись.

Глядя мне в глаза, она стояла возле кровати с шаром в руках, а потом просто взяла и убрала руки, а шар — этот чёртов шар! — остался висеть в воздухе, как ни в чём не бывало!

А ведь я только-только стал привыкать к обычной человеческой жизни, к обычному распорядку дня, собирался вернуться на заставу, или вот учиться, как мне советовал полковник.

— Слушай, Аня, ты пугаешь меня, — я старался выглядеть максимально уверенно и непринуждённо, но она продолжала стоять передо мной, в чём мать родила, в то время как бронзовый апельсин начинал медленно раскручиваться, постепенно набирая обороты.

Я поймал себя на мысли, что хочу спрятаться под одеялом. Прямо как в детстве.

— Когда ты меня увидишь в следующий раз…

— В смысле?! — охрипшим голосом произнёс я.

— Не перебивай, — она подняла левую ладонь, а второй словно раскручивала сферу, при этом, не касаясь её. — Когда ты в следующий раз увидишь меня, я тебя не узнаю.

— То есть?! — я стал подниматься с кровати, но Аня всего лишь посмотрела на меня и томная слабость охватила всё моё тело. Двигаться просто не хотелось, при этом разум сохранял чистоту восприятия и это пугало ещё больше.

"Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса!" — пронеслось в голове. Хотя нет, конечно же, должно звучать немного иначе: "Будь проклят тот день, когда я согласился пойти в рейд с полковником Смирновым!"

— Но чтобы я тебе поверила, ты передашь мне следующие слова….

Я должен передать тебе же какие-то слова? Кому-то из нас точно требуется помощь, подумал я, но двигаться я не мог, как и говорить.

Странный металлический шар, вращаясь с бешеной скоростью, парил в воздухе на прежней высоте. Вокруг него уже было заметно тусклое свечение. В воздухе отчётливо запахло озоном. А я постепенно погружался в неприятное забытье. А Аня говорила и говорила какие-то слова, и я даже не понимал, на каком языке. Кажется, что я их повторял за ней, когда она меня просила.

Наверное, именно так выглядит медицинский наркоз, подумалось мне.

— До встречи, Алекс! Расслышал я в последний момент и провалился сквозь постель, сквозь кровать, сквозь пол и бетонные перекрытия. Я падал в бездну, как тогда, когда посмотрел в глаза закутанной в ткань страннице. И бездна неслась навстречу мне.

Взрывы и пулемётная очередь. Звуки пуль, с хищным безумием врезающихся в камни.

Вот, всё как обычно. Он на задании, а всё, что было до этого, скорее всего, результат обычной контузии. Рядом взорвалась граната или выстрел РПГ. Обычный бред, обычный бред, чтоб его! Но какой реалистичный!

Алексей открыл глаза, и сердце тут же бешено заколотилось, а в груди и левой руке он ощутил жгучую боль.

Прямо на него смотрела Аня.

Бред оказался, однако, гораздо более забористым! И если бы не было так больно, он бы точно рассмеялся во всё горло.

Только… Только… Да ну, что за чертовщина!

Аня, что с тобой? Почему ты так странно выглядишь? Измазанное засохшей кровью и пылью лицо, локоны, выбивающиеся из-под пилотки, и только глаза — всё такие же яркие серые глаза!

Стоп! Пилотка! Какая ещё нахр@н пилотка! Да ещё с красной звёздочкой! Аня была словно участницей реконструкции любого на выбор сражения Великой отечественной: в ватнике, с белой повязкой на руке с красным крестом, в юбке цвета хаки и кирзовых сапогах, а через плечо у неё была перекинута сумка, из которой свисал оборванный бинт.

Только отчего же так больно?

— Аня? — попытался произнести он, но губы почему-то толком его не слушались.

— Тихо, тихо, солдатик, — говорила она, в то время как над их головами продолжали с бешенным остервенением свистеть пули. Алексей попытался осмотреться, но его вновь проколола боль. Всё, что он заметил — то, что он лежит на дне не то окопа, не то воронки от взрыва, а над ним возвышаются обгоревшие, изъеденные оспинами от попаданий мёртвые остовы зданий. — Сейчас я тебя перевяжу и потащу тебя до санчасти, а там тебя поправят, будь уверен, солдатик.

Что там говорила, Аня? Что она его не узнает? Что надо дать понять, что я её знаю, что нужно ей назвать её имя. Зачем Анну называть Анной? Бред! Опять бред! Нет, погоди! Имя, другое имя! Я должен назвать другое имя!

Вот только где я, чёрт подери! Алексей вновь попробовал подняться, но Аня мягко надавила на него руками, не давая подняться.

— Диана! — почти выкрикнул он, и в груди зажгло со страшной силой.

Она, вдруг, замерла с бинтами в руках и уставилась на него.

— У тебя шок! Понимаешь, боец? У тебя шок! — и он узнал знакомые рассудительные интонации в её голосе. — Постарайся успокоиться! Ранение тяжёлое, но не смертельное, если оказать помощь! Ты меня слышишь?!

Где-то неподалёку, смешиваясь со звуками стрельбы и взрывами, послышались немецкие ругательства. Нет, Алексей не знал немецкий, но по тону было понятно, что кто-то кого-то костерит, что есть силы, на языке Гётте и Шиндлера.

— Меня Аней зовут, боец, — настороженно произнесла она, продолжая накладывать утягивающую повязку. — У тебя шок!

Но что-то изменилось в её голосе. И смотрела она на него уже не так, когда он только-только столкнулся с ней взглядами в этом странном месте, которое напоминало съёмочную площадку военного кино по мотивам Второй мировой. Только ведь в кино не должны так болеть ранения, разве нет?

Мимо них пробежали два бойца в изодранных осколками ватниках и с торчащими за поясом грантами, в руках у каждого было по ППШ. Нет, это что-то совсем выходящее за рамки понимания!

— Как он? — спросил, остановившись на мгновение один из бойцов.

— Нормально! — ответил Аня. — Сильный шок!

Боец похлопал её по плечу, перекинулся с ней парой слов, а Алексею подмигнул, почему-то назвав его Женьком и пообещал, что сейчас они этих немецких пулеметчиков уделают, будь уверен! Пожелав удачи, скрылся в развалинах.

— Да-да, и шок и боль и вообще, — быстро заговорил Алексей, морщась от боли. — Только ты же Диана, так? Это ведь тоже твоё имя!

И стал говорить быстро-быстро, причём часть слов он даже не понимал, ибо говорил он на абсолютно незнакомом ему языке.

Теперь её взгляд уже не был настороженным. Теперь её серые глаза светились холодным любопытством и решимостью. Примерно таким же, когда он последний раз видел её в номере отеля, а над кроватью светился бешено вращающийся металлический шар, а в комнате пахло озоном.  К н и г о е д . н е т

— Хорошо, — наконец, произнесла она. — Сейчас я тебя перевяжу и дотащу да санчасти, где тебя подлатают, а потом ты расскажешь мне всё, что знаешь, всё, что с тобой произошло, вплоть до того момента, как оказался здесь.

Он схватил её здоровой рукой за плечо.

— А где? Где я?! — он хотел назвать её по имени, но сейчас перед ним была почти незнакомая девушка, которая видела его впервые в жизни, и он ощущал определённый барьер между ними.

— В Сталинграде, Алексей, — продолжая его бинтовать, ответила она, — в Сталинграде. И зовут тебя, если что, Евгений. Красноармеец Евгений Жидков. Понял?

Ответить он не успел, вместо этого где-то над головой раздался оглушающий взрыв, и сверху на них посыпалась кирпичная крошка со штукатуркой.

— Ну что, — она смахнула в сторону светлый локон, — готов… Женя?

И она, перевалив его на плащ-палатку, стала его тянуть, а он, как мог, помогал ей, отталкиваясь ногами.