Замёрз? — спросил мистер Фокс.
Баллард кивнул.
По радио говорят, что сегодня ночью будет до трех градусов тепла.
Баллард был не из тех, кто ведет светские беседы. Он обошел весь магазин, выбирая банки с фасолью и венские сосиски, купил две буханки хлеба и указал на балык в мясной витрине, которого ему хотелось полфунта, купил кварту сладкого молока, немного сыра, крекеров и коробку пирожных. Мистер Фокс записал счет на блокноте, оценивая товары на прилавке поверх очков. Баллард держал свою посылку из города, крепко зажав ее подмышкой.
А что с тем мальчиком, которого нашли здесь вчера вечером? — спросил мистер Фокс.
Что с ним, — ответил Баллард.
ОН РАЗВЕЛ ОГОНЬ в очаге, одеревеневшими пальцами развязал замерзшие шнурки и начал снимать ботинки, стуча каблуками по полу, пока они не слезли с ног. Он посмотрел на свои ноги. Они были бледно-желтыми с белыми пятнами. Когда он вышел в другую комнату, то почти не чувствовал пола. Казалось, что он ходит на лодыжках. Он вышел на улицу босиком, принес лестницу, забрался наверх и посмотрел на девушку. Спустился с винтовкой и поставил ее у камина. Затем он открыл посылки из города, взял в руки одежду, понюхал ее и снова сложил.
Он открыл банку с фасолью и банку с сосисками, поставил их на огонь и поставил кастрюлю с водой, чтобы сварить кофе. Затем он убрал остальные вещи в шкаф и, присев на край матраца, снова натянул ботинки. С топором в руке он зашагал по полу и вышел в ночь. Снова пошел снег.
Он таскал дрова, пока комната не превратилась в огромную кучу хвороста, в которой валялись старые пни и целые куски заборных столбов с висящими на скобах отрезками ржавой проволоки. Он работал над этим до глубокой ночи, развел хороший огонь, сел перед ним и поужинал. Закончив, он зажег лампу, вышел с ней в другую комнату и поднялся по лестнице. Раздались ругательства, звуки борьбы.
Она спускалась по лестнице, пока не коснулась ногами пола и там остановилась. Он отпустил еще веревку, но она так и осталась стоять на полу, прислонившись к лестнице. Она стояла на цыпочках и не собиралась опускаться. Баллард спустился с лестницы и отвязал веревку от ее талии. Затем он втащил ее в другую комнату и положил возле очага. Взяв ее за руку, он попытался поднять ее, но все тело было как деревянное. Проклятая замерзшая сука, — сказал Баллард. Он навалил еще дров.
Было уже за полночь, когда она стала достаточно мягкой, чтобы ее можно было раздеть. Она лежала на матраце обнаженная и ее впалые груди переливались на свету, как восковые цветы. Баллард начал одевать ее в новую одежду.
Он сел и расчесал ей волосы купленной в магазине щеткой. Открутив крышку помады, он выкрутил ее и стал красить ей губы.
Он укладывал ее в разных позах, выходил на улицу и смотрел на нее через окно. Некоторое время он просто сидел, обнимая ее, и руками ощущал ее тело под новой одеждой. Он раздевал ее очень медленно, разговаривая с ней. Затем он снял брюки и лег рядом с ней. Он раздвинул ее бессильные бедра. Ты хотела этого, — сказал он ей.
Потом он оттащил ее в другую комнату. Она была словно желе и с ней было нелегко справиться. Ее кости свободно болтались в ее плоти. Накрыв ее тряпками, он вернулся к огню, подтопил его до нужной высоты и лег на кровать, наблюдая за ним. Дымоход завывал от огромной тяги, и красные языки пламени плясали на верхушке дымохода. Огромная кирпичная свеча горела в ночи. Баллард набивал хворост и куски пня прямо в дымовую трубу. Он сварил кофе и откинулся на своё ложе. А теперь замри, сукина дочь, — сказал он ночи за оконным стеклом.
Так и случилось. Температура упала до шести градусов ниже нуля. В пламя упал кирпич. Баллард подбросил дров, натянул на себя одеяло и приготовился ко сну.
В хижине было светло как днем. Он лежал, глядя в потолок. Затем он снова встал, зажег лампу и пошел в другую комнату. Перевернув девушку, он обвязал ее веревкой и поднялся на чердак. Она снова поднялась, теперь уже обнаженная. Баллард спустился, снял лестницу и поставил ее у стены, вернулся в дом и лег спать. Снаружи тихо падал снег.
ОН ПРОСНУЛСЯ ПОСРЕДИ НОЧИ с каким-то нехорошим предчувствием. Он приподнялся. Огонь угас до единственного язычка пламени, который неподвижно поднимался из пепла. Он зажег лампу и подкрутил фитиль. Над комнатой висела пелена дыма. Толстые белые клубы просачивались сквозь доски потолка, а над головой слышалось легкое потрескивание, словно что-то ломалось. Вот черт, — сказал он.
Он встал, накинув одеяло на худые острые плечи. Сквозь щели в досках над ним виднелось горячее адское свечение оранжевого цвета. Он натянул куртку и ботинки. С винтовкой в руках он вышел на снег. Там, на вытоптанном бурьяне, он стоял и смотрел на крышу. Вдоль дымовой трубы то вспыхивал, то снова затихал безумный клубок пламени. С чердака доносился бешеный треск. От мокрой крыши поднимались клубы пара и горячие струйки света сновали по ветру, раздувая снег.
Поцелуй меня в задницу, черт возьми, — сказал Баллард. Прислонив винтовку к дереву, он поспешил в дом, собрал постельные принадлежности, вытащил их на снег и снова нырнул в дом. Он собрал свою посуду и припасы и вынес их наружу, взял топор, немногочисленные инструменты и прочую утварь, которую он сложил в пустой комнате, выкинул их во двор и помчался обратно, взял лестницу, приставил ее к отверстию и посмотрел вверх. На чердаке пульсировали огромные оранжевые языки пламени. Он взобрался по лестнице вверх и просунул голову в отверстие в потолке. Мгновенно он почувствовал, что его волосы горят и трещат. Он пригнулся и похлопал себя по голове. Глаза уже покраснели и слезились от дыма. Несколько минут он сидел на корточках на вершине лестницы, глядя на огонь, а потом снова полез вниз.
Когда он вернулся наружу, на руках у него были медведи и тигр. Крыша была объята пламенем. Сквозь непрекращающийся грохот было слышно, как в дальнем конце дома одна за другой с треском вспыхивают старые дубовые балки. Жар стоял неимоверный.
Баллард стоял на снегу с отвисшей челюстью. Пламя бегало вниз по доскам и снова вверх, как горящие белки. Сквозь пламя на крыше виднелся ряд горящих каркасов в форме буквы А. Через несколько минут хижина превратилась в сплошную стену огня. Несколько стекол с треском вывалились из створок в мириадах разрывов и крыша с грохотом упала на дом. Баллард был вынужден отступить назад, настолько сильным был жар. Снег вокруг дома начал сходить, оставляя кольцо влажной земли. Через некоторое время от земли пошел пар.
Задолго до утра от дома, укрывавшего Балларда от непогоды, осталась лишь почерневшая дымовая труба да груда тлеющих досок у ее подножия. Баллард пересек полосу оттаявшей земли, забрался на очаг и уселся там, как сова. Для тепла. Он уже давно привык разговаривать сам с собой, но не произнес ни слова.
УТРОМ БЫЛО ЕЩЕ ТЕМНО, когда он проснулся от холода. Он навалил сухой травы и хвороста, чтобы постелить матрац, и лег спать, положив ноги на угли, оставшиеся от дома, а снежинки падали на него из небесной черноты. Снег таял на нем, а потом, в холодные утренние часы, замерзал, и он просыпался под ледяным одеялом, которое трескалось, как стекло, когда он шевелился. В тонкой куртке он пробрался к очагу и попытался согреться. По-прежнему шел мелкий снег и он не знал, который сейчас час.
Когда он перестал дрожать, то достал сковороду, наполнил ее снегом и поставил на угли. Пока она грелась, он нашел топор и срубил две жерди, на которые повесил сушиться одеяло.
Когда наступил день, он сидел в гнезде из травы на очаге и потягивал кофе из большой фарфоровой чашки, которую держал обеими руками. С появлением этого грустного серого света он вытряхнул из чашки последние капли, слез со своего насеста и принялся палкой разгребать золу. Большую часть утра он провел в развалинах, пока не стал черным от древесной пыли, и руки его были черными, и лицо покрылось черными полосами там, где он чесался или трогал голову. Он не нашел ни единой косточки. Как будто ее и не было. Наконец он сдался. Он смахнул снег с остатков провизии, сделал себе два бутерброда с медом и уселся на корточки в теплом месте среди пепла, поедая их: черные отпечатки пальцев на белом хлебе, глаза темные, огромные и пустые.