− Целители среди избранных встречаются невероятно редко. Где ты его так быстро нашла?

− Он из личного совета Линдет. Вообще-то я его умыкнула, чтобы он позаботился о Старике, но тут появилась Селина и стала кричать, что ты идёшь в «Шляпный магазинчик».

− Селина?

− Она в безопасности, − коротко ответила Ибана.

− А Старик? Он?..

Ибана прищурилась.

− Он выживет. Не благодаря тебе. Он зверски разозлился из-за дома.

− Я не хотел его впутывать.

− Но впутал.

Стайк подумал над ответом, но решил, что кивка будет достаточно.

− Я тогда только что освободился. Мне нужен был человек, кому я мог доверять.

− И ты втянул моего престарелого отца в свою личную вендетту?

Стайк нахмурился, сбитый с толку. Что она имеет в виду?

− Нет, − наконец сказал он. − Это вообще не касалось Фиделиса Джеса. По крайней мере, не с самого начала.

− Я тебе не верю.

− Разве я когда-нибудь лгал тебе?

− Несколько раз.

− О чём-нибудь важном?

Ибана опять начала гнуть пальцы. Щёлкнул только один.

− Мне не нужны ваши оправдания, полковник.

У Стайка внутри всё сжалось. Ибана называла его полковником только когда волновалась или злилась. Сейчас она казалась спокойной. Но с ним всё хорошо. Впервые с довоенных времён он цел и невредим – по крайней мере, пока, и ему хотелось хотя бы несколько минут насладиться своим состоянием.

− Тогда чего же ты хочешь? − спросил он.

− Извинений.

− За что? За то, что разгромили лавку Старика? За то, что его избили? Если ты думаешь, что я не сожалею об этом, то ты дура.

Ибана стиснула зубы и тихо ответила:

− Нет. Я жду от тебя извинений за то, что ты бросил меня одну на целых десять лет.

− Хорошо, − рявкнул Стайк. − Прошу прощения. Прошу прощения за то, что нажил врага − этого психа Фиделиса Джеса. За то, что меня поставили перед расстрельной командой. За то, что увезли и похоронили в трудовом лагере, а потом за то, что, когда вышел, старался не втянуть в своё дерьмо всех остальных.

− Я видела этот лагерь. Ты мог бы сбежать.

− Я не хотел.

− Почему?

− Потому что я знал: всё это − лавка твоего отца, паб Малыша Гэмбла, заведение Санин − всё, что они построили, рухнет, как только я сбегу. Мне удалось выбраться мирным путём, и я по глупости решил, что меня освободили. Но это было не так.

Ибана настороженно глянула на него.

− Так ты всё знал? О пабе Гэмбла? О домах и заведениях?

− До поединка с Джесом не знал, − сказал Стайк, понизив голос. − Я решил драться с ним, потому надеялся таким образом всё это предотвратить. Не хотел, чтобы он навредил остальным моим друзьям. Но он уже сделал это и выложил, чтобы поиздеваться, когда одержал надо мной верх.

Стайк со вздохом оглядел комнату. Что ему теперь делать? Пять минут назад он чувствовал себя так, словно заново родился, но спор с Ибаной всё испортил. Он ощущал себя опустошённым и больным, а когда попытался пошевелить ногой, старая пулевая рана напомнила, что избранные не всесильны.

− Прости, что бросил тебя одну.

Ибана встала и потянулась.

− Дело вот в чем.

И внезапно врезала Стайку кулаком по лицу. Он дёрнулся назад и ударился об изголовье кровати. Перед глазами вспыхнули искры, во рту появился вкус крови. Зрение прояснилось только через полминуты, и он обнаружил, что Ибана ушла, оставив дверь открытой.

Стайк медленно скатился с кровати. Все больные места, которые вроде как зажили, внезапно дали о себе знать. До этого случая его лишь однажды исцеляли магией, и тело тогда больше недели ощущалось как новая, тесноватая перчатка. Он доковылял до умывальника с зеркалом, смыл кровь с лица и проверил нос. Не сломан. Ибана врезала не в полную силу.

Она становится мягкой.

Он снова осмотрел все новые розовые шрамы. Он не помнил, как получил большую часть из них, но всё ещё чувствовал порез на левом запястье, из-за которого не мог шевелить пальцами. Сзади по шее скатилась капля пота. Стайк быстро отогнал воспоминание и согнул руку, чтобы напомнить себе − она снова работает.

Ибана вернулась. Эта новость одновременно пугала и утешала. Он всегда был головой «Бешеных уланов», а она – хребтом. В чем-то их отношения напоминали леди Флинт и Олема, хотя Стайк подозревал, что присущая Ибане жестокость могла ужаснуть Олема. Но сейчас всё это не имеет значения. «Бешеных уланов» больше нет. Они стали идеей, воспоминанием, далёким отсветом.

А его отношения с Ибаной? Он подверг опасности её отца. Пропал на десять лет. Он не знал, были ли у неё другие любовники или, проклятье, не вышла ли она замуж. И не хотел спрашивать. Даже если она не нашла ему замены, десять лет − это огромная пропасть.

− Бездна, ты же старик, − раздался её голос.

Стайк аж подскочил. Ибана, прислонившись к дверному косяку, разглядывая его обнажённое тело.

− Не помню, чтобы у тебя было столько морщин.

Стайк даже не потрудился опустить взгляд на своё изуродованное шрамами тело. Она права. Его кожа выглядела как помидор, слишком долго пролежавший на солнце. Раньше он никогда не задумывался о морщинах.

− А ты по-прежнему хороша, − ответил он.

− Не подлизывайся.

− Просто констатирую факт. Все стареют. У тебя это получается намного лучше, чем у меня.

− Да. Но поначалу красивее был ты.

− Значит, мы квиты.

− В этом − да. − Ибана откашлялась и харкнула в ночной горшок на другом конце комнаты. − Но в остальном тебе ещё многое придётся навёрстывать. Так вот, ты сказал, что втянул моего отца не из-за Фиделиса Джеса. И что из трудового лагеря ушёл мирно.

Стайк поморщился. Он собирался рассказать ей. Когда-нибудь.

 − Я надеялся, что ты это пропустила мимо ушей.

− Не надейся. Расскажи, что произошло. Во всех подробностях.

Стайк так и сделал. Он начал со слушания по условно-досрочному освобождению, рассказал о Тампо, а потом о вступлении в армию «Штуцерники». Рассказал о человеке-драконе, дайнизах и пало. Он говорил, пока не пересохло в горле, а Ибана всё это время стояла неподвижно. Закончив, Стайк огляделся в поисках штанов и обнаружил, что рядом с умывальником висят новые.

− Это твоя дочь?

Стайк замер, держа штаны у щиколоток и подняв одну ногу.

− Селина?

− Да. Она.

− Полагаю, что да. У неё больше никого нет.

Стайку не понравилась резкость в голосе Ибаны. Он натянул штаны и застегнул ремень.

− Но ты же не мог завести ребёнка в лагере?

− Нет. Её отец был вором. Утонул в болоте. Где она?

Тон Ибаны смягчился.

− Она внизу играет с Гэмблом. Этот размазня говорит, что если бы его дочери пережили войну, то были бы лишь немного старше неё.

Стайк тихо вздохнул. То, что Селина безопасности и рядом, было так же приятно, как и проснуться со здоровой рукой. Он обернулся. На лице Ибаны играла странная полуулыбка. Она опустила скрещённые руки и вскинула подбородок. Похоже, она довольна тем, что Селина ему не родная, и Стайку почему-то понравилось, что её это волнует.

− Вот это история, − сказала Ибана. − Что ты теперь собираешься делать?

− Не знаю.

 Стайк не доверял этой улыбке. Она означала, что Ибана уже знает, чем закончится разговор. Это нервировало.

− У меня сейчас два хозяина. Тампо и леди Флинт.

− Ты им что-нибудь должен?

− Тампо я обязан свободой. А леди Флинт…

Стайк нахмурился. Он не знал, чем обязан леди Флинт. Она дала ему работу – цель. Он чувствовал себя немного виноватым за свой обман, а это кое о чем говорило.

− Мне нравится леди Флинт. Нравится Олем и штуцерники. Они предупредили, что за мной идут черношляпники.

− У тебя есть обязательства.

− У меня есть обязательства, − согласился Стайк.

Он разрывался. Он не мог вернуться к леди Флинт. Он не знал, как связаться с Тампо, а даже если бы и знал, нужен ли он Тампо теперь, когда попал в чёрный список черношляпников? Исчезнуть − самый лучший выход. Взять Селину и отправиться на север. Сесть на корабль до Гурлы или Девятиземья и через несколько недель оказаться вне досягаемости Фиделиса Джеса. Исчезнуть без следа − своего рода месть. Бессонными ночами Джес боялся бы, что из темноты появится нож, а Стайк тем временем мирно спал бы за полмира отсюда.