Поэтому женщине ничего не оставалось, как придвинуться ближе к весело потрескивающему пламени и с благодарностью принять от Грижмора флягу с разбавленным вином.

Старик разомлел от тепла и, торопливо надкусывая лепешку с сыром, пустился в рассуждения о предстоящих осенних хлопотах в хозяйстве. Рассеянно слушая его неспешные слова, Ольга почувствовала, что тревога слегка ее отпустила, и она позволила мыслям разбрестись, перескакивая с одного на другое и не думая конкретно ни о чем.

Грижмор между тем вышел из избы по нужде, и Ольга прикрыла глаза, погрузившись в легкую дремоту. «Они просто заблудились, – мелькнула успокаивающая мысль, – завтра мы их обязательно найдем».

Вдруг она услышала неровный топот старика и его дребезжащий взволнованный голос:

– Госпожа!

Дремота мигом слетела с Ольги, уступив место дурному предчувствию.

– Госпожа! – повторил Грижмор и, не удержавшись на ослабевших ногах, упал на колени. – Там… мертвый ребенок! – и он указал в темнеющий проем скрюченным пальцем.

Внутри все оборвалось. Голова закружилась, дыхание замерло. Ольга метнулась было в направлении, указанном стариком, но потом сообразила, что надо найти фонарь, и какое-то время бестолково топталась в поисках огня. Затем, встряхнув головой и усилием воли взяв себя в руки, женщина подняла на ноги Грижмора, и они вышли из избы, оскальзываясь на неровной тропинке. Дождь почти прекратился, но Ольге показалось, что наступил сильный холод – ее колотило, будто в ознобе.

– Здесь, здесь, – причитая, указал куда-то в сторону старик, и Ольга, обмирая от ужаса, увидела маленькое тельце, лежащее ничком. Свалявшиеся кудрявые волосы, кожаный дублет, страшно раздувшаяся ножка багрового цвета.

Фонарь в руках Ольги заходил ходуном. Она ловила ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег, и долго не могла решиться перевернуть тело.

Наконец, неимоверным усилием заставив себя прикоснуться к находке, женщина рывком дернула тело на себя и шумно выдохнула. На нее мертвыми глазами глянуло уродливое лицо взрослого мужчины.

Это был карлик.

Альтаир решил не откладывать визит к канцлеру и следующим утром сразу после завтрака отправился в поместье светлейшего.

Конец сентября в окрестностях Веенпарка был прекрасен. Альтаир ехал не торопясь, полной грудью вдыхая чистый воздух, наполненный запахом листвы, мха, влажной древесины и грибов. По дороге туда-сюда сновали деревенские жители, часто встречались тяжело груженные возы, наполненные доверху яблоками и грушами. Сладкий фруктовый аромат маняще дразнил ноздри. В деловитых и сосредоточенных лицах крестьян не было ни капли злобы – лето проявило доброту к труженикам, и теплая осень сулила щедрый урожай и сытую зиму.

Мысли Альтаира были неспешными, под стать его спокойной езде. Он с облегчением подумал о том, что визит в королевский дворец остался позади, и, вероятнее всего, порученец никогда больше не окажется в его стенах. Хотелось скорее отправиться на север. Служба в гарнизоне казалась делом важным, близким его, бывшего солдата, сердцу. А главное – означала возможность неотрывно находиться рядом с семьей. С настоящей, любимой семьей – Ольгой, чудесной, желанной даже спустя годы, ее дочерями, которых Альтаир воспринимал как родных, и с непослушным, но удивительным младшим сыном Микаэлем.

Старшего сына от законной жены, названного Александром в честь отца, Альтаир решил забрать с собой. Юноша, которому этим летом минуло шестнадцать, давно просился на военную службу.

Одно лишь тревожило Альтаира и наполняло его сердце глубокой печалью – болезнь светлейшего канцлера. Не было какой-то определенной хвори, которая бы терзала старого Кая Ристера в данный момент. Скорее, его измученное сгорбленное тело устало бороться за жизнь, и некогда могущественный канцлер постепенно угасал.

В поместье его светлейшества было тихо и спокойно. Самого канцлера Альтаир заметил еще издали, на подъезде к дому. Старик сидел в большом деревянном кресле на песчаной площадке у входа и, подставив морщинистое лицо солнечному свету, дремал. Негромкий топот коня не потревожил Ристера. Порученец, спешившись, осторожно приблизился к своему господину и легонько похлопал его по плечу.

Канцлер медленно разлепил набрякшие веки и подслеповатыми глазами присмотрелся к гостю.

– А, это ты, – обрадовался он, хриплым кашлем прочистив горло.

Из двери выглянул встревоженный мажордом, но, узнав Альтаира, вежливо ему поклонился.

– Ваше светлейшество, – почтительно кивнул порученец. Канцлер усмехнулся обращению.

– Еще светлейшество? – спросил он, намекая на разговор с Бальдо. – Был у герцога?

– Был, – подтвердил Альтаир, принимая из рук спешно выбежавшего слуги небольшой, крепко сколоченный табурет и усаживаясь рядом с канцлером.

– И что он? Уже закатил пирушку по случаю вновь приобретенной должности?

– Не скрывал своей радости, – признал Альтаир.

– Знаю, знаю… – прохрипел Ристер. Он снова закашлялся. Кашель был долгим и мучительным, после него старик никак не мог отдышаться. Его легкие, всю жизнь пребывавшие в сдавленном состоянии из-за скрюченной спины, уже не обеспечивали тело кислородом в нужном объеме.

– Долго же он ждал… – наконец произнес канцлер. – Мои указания всегда были ему поперек горла.

– Подождал бы еще, – недовольно заметил Альтаир, – но ему не терпится ввязаться в новую войну.

– Кочевники? – старик живо глянул на гостя.

– Они самые. Герцог имеет многочисленные угодья на восточной окраине и устал от жалоб своих управляющих на убытки, которые причиняют нападения кочевников.

– Лучше бы он нанял честного счетовода, глядишь, и убытки сократились бы в несколько раз, – засмеялся канцлер, но снова закашлялся. Лицо его побагровело от натуги, и Альтаир забеспокоился, но из замка уже выбежал слуга с кружкой теплого молока. От питья Ристеру полегчало.

– По его указанию в оружейных мастерских готовят какие-то новые игрушки, – терпеливо переждав приступ кашля, начал рассказывать Альтаир. – Пушки, картауны… Якобы по чертежам лучших республиканских мастеров. Если те, конечно, не водят герцога за нос, заламывая несметную цену за мыльные пузыри.

– Людей всему нужно обучить, – просипел надсаженным голосом канцлер. – Мало изготовить, нужно знать, как пользоваться орудием.

– К счастью, это уже не наша с вами задача, – Альтаир коснулся сухой руки, покрытой тонкой, словно пергаментная бумага, кожей.

– Так, стало быть, я уже не светлейшество? – Ристер положил свободную руку поверх руки Альтаира.

– И мы больше не господин и слуга, – печально улыбнулся тот.

– Что ж… – старик помолчал. – Мне всегда хотелось, чтобы мы были просто друзьями. И вот это время настало. Ведь я могу так считать после всех лет, совместно проведенных в службе на благо королевства?

– Почту за честь, – искренне ответил Альтаир.

Канцлер удовлетворенно кивнул и прикрыл веки, словно утомившись от разговора.

Какое-то время они молчали. Альтаиру стало казаться, что Ристер снова погрузился в дремоту, но тот вскоре открыл глаза.

– В последнее время я часто вспоминаю детство, – неожиданно промолвил старик. – Конечно, я мало что помню отчетливо, скорее, это просто обрывки и некие ощущения… Но точно такие же теплые осенние дни мне вспоминаются чаще других. И мои деревенские друзья, озорные мальчишки. Наверное, сейчас они стали такими же дряхлыми стариками, как и я, а может, уже покоятся в могилах… Вижу образ моей дорогой матушки, слышу ее песни, ласковый голос, чувствую нежные руки. Вспоминаю пони, подаренного мне на пятилетие. Я не рассказывал, как получил увечье?

Альтаир отрицательно покачал головой.

– Вероятно, этот пони был слишком хорош для меня, – с кривой улыбкой сказал канцлер. – Я упал с него и повредил спину. Долгие месяцы лежал в постели без движения. Матушка горько рыдала надо мной. А вот отца я совсем не помню, – признался Ристер. – Впрочем, все это уже не важно. Тебе, должно быть, совсем ни к чему слушать мои россказни о людях, давно ушедших в небытие, тем более что и я скоро отправлюсь туда же, – старик слабо улыбнулся и снова прикрыл глаза.