Эта грубость и фальшь в отношении к Фреду со стороны большинства вуппертальских учителей не сказывается серьезно на самочувствии нашего героя. Они только немного огорчают юношу и делают более осторожным там, где проявляется школьная власть. Это даже в известной мере шло ему на пользу, укрепляло его силы и с ранних лет предупреждало о больших житейских трудностях, встающих на пути разума. В целом же Фридрих воспринимал все это с учтивым безразличием, с гордой и артистичной небрежностью. Избрав своими идеалами знания и красоту, он полностью освобождается от суеты и тщеславия вуппертальской школы и с великим наслаждением отдается духовному самосовершенствованию. Подобно своему кумиру Вольтеру, он не стремился быть лучшим учеником, но старался стать умным и высокообразованным человеком. При первых же стычках на уроках Фред понял, что отметка никогда не является критерием умственного багажа ученика, что мнение господина учителя – самое субъективное и непостоянное явление на земле. Вот почему он не гонялся за отличной оценкой, но приучал свой мозг к постоянному труду, к напряженной интеллектуальной работе. Часто заставая его над книгой, однокашник Фридриха Плюмахер, круглый отличник, однажды удивленно воскликнул: «Ты работаешь, как каторжник!» «Нет, мой милый, – отвечал Энгельс, – я учусь!» Да, Фред учился – учился постоянно, энергично, неутомимо. Но не по сухим страницам учебников, а по подлинным источникам человеческого знания, по оригинальным произведениям мыслителей. Психологию он изучал по «Этике» Аристотеля, географию – по дневникам Джеймса Кука, латынь – по речам Цицерона, литературу – по «Эстетике» Гегеля, ботанику – по «Естественной истории» Бюффона, физику – по «Механике» Ньютона, древнюю историю – по сочинениям Плутарха. Это серьезное, глубокое проникновение в сокровенные тайны наук не нуждалось в педантичной оценке некоего королевского учителя. Какое значение имеет школьная отметка, если ум захвачен работой, когда он ушел далеко вперед от учебника, недоноска, сочиненного под мрачным балдахином пиетизма и королевской цензуры? Разве с казенной кафедры в состоянии понять это титаническое напряжение молодых сил, все порывы души, желание постичь до конца вещи и явления, осознать их и только после этого поверить в них, дать право на жизнь в своей еще юной, но умной голове? Разве возвышавшийся на кафедре тупица способен понять всю сложность познания истины, слияния с ней? Поэтому Фред не сердится и ничего не ждет от него. Юноше все равно, что напишет такой учитель в классном журнале, ибо он больше доверяется собственному мнению. Вот почему молодой Энгельс с безразличием смотрит на свидетельство об окончании гимназии, выданное 25 сентября 1837 года, в котором нет ни одного «похвального слова», а знания его оценены в самых шаблонных и скупых выражениях, достойных вуппертальской кафедры. Какая-то равнодушная и безразличная рука написала в нем: «Хорошо переводит»; «Хорошо знает грамматику»; «Отчетливые познания».

Фред грустно усмехается. Он знает, что за каждой скупердяйской отметкой стоит обидчивый учитель с его задетым честолюбием в споре на уроке. Только доктор Клаузен остался до конца верным истине и мужественно отметил: «Проявил похвальный интерес к истории немецкой национальной литературы и к чтению немецких классиков».

Но самое неожиданное в этом свидетельстве не скучные оценки по различным предметам, а общая оценка поведения Фреда. От души смеясь, юноша перечитывает ее несколько раз. Она гласит: «Отличался весьма хорошим поведением», «обращал на себя внимание своих учителей скромностью, искренностью и сердечностью».

Какой курьез! Фридрих смеется, так как знает, что эти теплые слова сказаны не от чистого сердца, а в силу бюрократической необходимости. Не сердце, а официальное предписание поставило такую оценку. Точно такие же слова написаны и в свидетельстве благочестивого Плюмахера. Все выпускники эльберфельдской гимназии «скромны, искренни, сердечны». Точнее – должны быть такими. Боже мой, какое ангельское заведение эта пиетическая казарма!

Свидетельство от 1837 года – последний документ в жизни Фридриха Энгельса. К сожалению, Фред не получил возможности блеснуть перед «школьными отцами» Вупперталя другим, соответствующим его способностям свидетельством. Родитель решил, что Фридрих должен стать торговцем, а не ученым или каким-то там поэтом, и послал его в контору…

Ученическая сумка заброшена на чердак. Но мечты остались. Остались и книги в маленькой комнате Фреда.

Прощай, строгая вуппертальская школа.

Здравствуй, жизнь, учение и труд!

У открытого окошка своей комнаты сидит Фред. Он с интересом читает старую, пожелтевшую книгу в красивом кожаном переплете. Стоит чудесный летний день, наполненный веселыми голосами и птичьим щебетанием. Во дворах играет детвора, в небе летают голуби, разноцветные бумажные змеи, и откуда-то издалека, с лесистых холмов, грядой раскинувшихся вдоль Вуппера, доносится эхо охотничьих рожков. Уже несколько раз Мария влетала в комнату и спрашивала о чем-то брата, но Фред отмахивается и просит оставить его в покое, так как он очень занят более важным и интересным делом. Мария притворяется обиженной, хмурится и говорит, что ее высокоуважаемый брат не умеет ценить своих добрых друзей и ничего не смыслит в прелестях хорошего дня и жаркого солнца.

Старая книга неожиданно захватила, и Фридрих не в силах оторваться, не дочитав ее до конца. Ее сухое заглавие «Материалы к словарю немецкого языка» вначале показалось ему совсем неинтересным и даже скучным. Имя автора – Готлиб Вильгельм Рабенер – также ничего не говорило ни уму, ни сердцу. Но уже после первых десяти страниц юноша почувствовал, что напал на весьма оригинальную и ценную книгу – сатирический сборник первой половины XVIII века, который ничем не уступает современным представлениям о «большой литературе». Книга незаметно увлекла Фреда, и сейчас ничто не в состоянии оторвать его от нее. Он обнаружил здесь острый и смелый ум, дававший самые злые и предельно точные характеристики немецкому духовенству и немецким обывателям. Одно из мест особенно пришлось по душе Фридриху, и он перечитывает его несколько раз, стараясь запомнить. Это – объяснение слова «разум», данное с изяществом и уничтожающим сарказмом.

«Я пишу не для педантов, – читает восхищенный Фред, – а для большого света, а там – богатство заменяет разум.

Человек без разума не может быть никем другим, кроме как бедняком. Он может быть честным, образованным, остроумным – одним словом, он может быть самым хорошим и самым полезным человеком в городе, но все это не имеет никакого значения, так как у него не хватает рассудка, потому что отсутствуют деньги…

Я мог бы, например, по существующему курсу предложить следующий тариф разума моих соотечественников: тысяча талеров – не лишен рассудка; шесть тысяч – обладает достаточным рассудком; двенадцать тысяч талеров – имеет тонкий ум; тридцать тысяч – обладает большим умом; пятьдесят тысяч талеров – имеет проницательный ум; сто тысяч – имеет английский ум, и таким образом с каждой новой тысячей талеров все выше и выше…»

Оставив раскрытую книгу на коленях, Фред задумчиво смотрел в окошко. Когда написаны эти насмешливые, но страшные слова? Ровно сто лет назад. А кем был этот тонкий, но беспощадный сатирик? Чиновником налогового ведомства в Саксонии? Юноша посмотрел на небо и зажмурился от его блеска. Солнце в самом деле ослепительно. Неужели возможно столь буквальное повторение всего этого? Кажется, эти слова сказаны не столетие назад, а вчера или сегодня мимоходом, за рюмкой вина в веселой компании. Будто этот господин Рабенер жил не в Саксонии, а здесь, в Вуппертале, в одном из его хмурых торговых домов. Фред бросил книгу на стол и начал быстро ходить по комнате. Солнце жгло немилосердно. Даже в тени было душно, тяжело дышалось…