Отрывки речей полководца следуют один за другим. Речь перед сражением при Гранине, речь на берегу реки Хифасис, речь при казни Филота, сына Пармениона… Учитель слушает с раскрытым ртом. Он не верит своим ушам. Боже мой, какая феноменальная память! И все это преподнесено на чистейшем древнегреческом языке. Просто великолепно. Да этого юношу можно хоть сейчас отправить прямо в Кёльн или Мюнхен, и он станет первым преподавателем древней истории…

– Последняя речь Александра Македонского звучит более мужественно на латинском…

Взволнованный учитель встает:

– Вы заслуживаете самой высокой похвалы, молодой коллега. В вашем лице я вижу одну из надежд исторической науки…

«Одиннадцатый» смущенно улыбается:

– Должен вам признаться, история не предмет моих стремлений. Я мечтаю о другом…

– О другом? Но тогда зачем выучили все это?

– Потому что хочу стать поэтом…

– Поэтом?!

– Да!

Учитель обескураженно всплеснул руками.

– Но что общего у поэзии с речами бессмертного македонца?

– Все великое имеет много общего с поэзией…

– Интересно… А кто подсказал вам эту мысль?

– Никто. Я сам так думаю!

Учитель испытующе смотрит на Фреда, словно видит его впервые.

– Гм… Вы удивляете меня… Садитесь…

Фред, сопровождаемый восторженными взглядами учеников, направился к своей парте.

Учитель постепенно приходит в себя. Вот уже его указательный палец вновь скользит по страницам классного журнала.

– Пусть выйдет к доске номер… номер…

Но класс спокоен: до конца урока осталось всего полминуты…

Итак, перед нами ученик Энгельс Фридрих-младший. Самый способный (и самый рослый) юноша в гимназии доктора Ханчке.

Наш Фред!

Это хорошо сложенный молодой человек с большими светлыми глазами и мягкими каштановыми волосами, зачесанными на пробор. У него приятные округлые черты лица и золотистый пушок над верхней губой. Его нос – продолжение покатой линии лба, а резко очерченный рот красиво выделяется на добром лице. Его уши и шея почти скрыты под низко подстриженными волосами. Есть что-то милое и подкупающее во всем его облике, в мальчишеских чертах его лица. Это еще не мужчина, а юноша, и все в нем безыскусно, свежо и искренне. В нем еще не угадывается будущая библейская голова мыслителя, мифически грандиозный образ Зевса, перед которым в один прекрасный день человечество склонит свои головы. Фреду только шестнадцать-семнадцать лет. Это еще весна его жизни, впереди которой буйное цветение.

В отличие от многих товарищей по гимназии, Фред внимательно следит за своей внешностью. В этом отношении сын напоминает отца, который, как мы уже знаем, был одним из самых модно одетых людей в округе. Как и отец, молодой Фридрих не носит ничего старомодного, бесцветного, что не соответствовало бы последним фантазиям дюссельдорфских портных. Где бы с ним ни встретились, вы не увидите на нем обычного цилиндра, жабо, длинного жилета, полосатых брюк, цветных туфель. Вместо этого традиционного костюма начала прошлого века наш молодой человек носит более современный – соответствовавший моде конца тридцатых годов и пользовавшийся популярностью в аристократических салонах Европы. Более низкий цилиндр с неширокими полями. Вместо жабо – модный галстук, белая сорочка, жилетка, короткий жакет, не имеющий ничего общего с длиннополым рединготом. Темные узкие брюки с широким шелковым кантом и узконосые черные лакированные ботинки. Все это сшито лучшими мастерами и содержится в образцовом порядке.

Ученик Фред привлекает внимание изысканностью и хорошим вкусом. Хотя он еще совсем молод, тем не менее не уступает ни одному из самых модных светских львов того времени. Великолепное понимание искусства одеваться – качество, присущее Энгельсу на протяжении всей его жизни. Он не изменял своим привычкам даже тогда, когда шел к лондонским докерам.

Этот портрет Фреда не должен смущать и тем более приводить к ошибочным заключениям. Красивый овал лица и элегантный костюм не составляют всей его сущности. Это всего лишь рамка образа, его видимая внешность, за которой живет и действует глубокий и беспокойный дух. Изысканно одетый ученик не имеет ничего общего с ветреными вуппертальскими денди, способными целыми днями репетировать перед зеркалом какой-нибудь жест с тросточкой или донжуанский взгляд. Его подчеркнутое внимание к элегантности не отражается на характере и не подавляет буйного развития натуры. Она идет больше от внутренней артистичности, чем от внешней парадности. Красота для Фреда нечто цельное – такое, что не должно и не может быть разорванным на части. Он не понимает тех, кто заботится лишь о красоте духовной, и ненавидит тех, кто обожествляет только тело. Первые отталкивают его своим рахитизмом и гнилыми зубами, а вторые – тупоумием. Он не любит ни аскетов с пергаментной кожей, ни цирковых атлетов. Для молодого Фридриха красота должна быть во всем. Духовное богатство человека должно находить свое внешнее проявление. Душа вдвойне прекрасна, если она живет в здоровом и красивом теле. В этом отношении Фред ближе к Аристотелю, чем к Сократу. Он восторгается Гёте и отвергает Шопенгауэра. Изысканная одежда Фридриха не просто проявление вкуса. Она свидетельствует об эстетической цельности его личности, ее стремлении к гармонии. Вот почему его внешность не раздражает и не унижает, а наводит на глубокие размышления. Он стремится к цельной красоте, а не к дешевым признаниям глупцов и плоским комплиментам, к реверансам улицы. Он видит в красоте частицу того идеала, который возвышает человека. Может быть, поэтому Фред не боится прослыть щеголем в этом раю обскурантизма, где все определяют обозленные пасторы и плутоватые торгаши. И может быть, поэтому он следит за тем, чтобы воротничок был туго накрахмален, а брюки отглажены, а также за всем тем, что заставляет Вупперталь при встрече с ним бледнеть, вставать на цыпочки, шептаться, мечтая подражать ему…

Некоторые биографы Энгельса не любят рассказывать обо всем этом. Для них Энгельс – это Энгельс гений и титан, о котором следует писать только в высокопарном стиле. А перед нами молодой человек, который доверительно подмигивает и с загадочной улыбкой признается: «И все-таки это я, Фридрих-младший, Фред Энгельс, настоящий Энгельс!» Хотя он и одет подобно истинному господину, это обыкновенный юноша, ничем не отличающийся от остальных вуппертальских молодых людей. За его изысканной внешностью бушует неистовая натура, которая часто бросает его в самое пекло озорства. Эта натура играет словно молодое вино и рвет любые путы, которые ее связывают, ограничивают, давят. Остроносые лакированные ботинки не в состоянии удержать его, чтобы не поддать ногой жестяную банку, валяющуюся на дороге. Модные жакет и галстук не мешают нашему герою принимать участие в веселых ученических компаниях, распевающих серенады под окнами женской школы. По словам некоторых барменских моралистов, Фред имел «неустоявшийся» характер, который зачастую не гармонировал с его именем и воспитанием. Этим самым они как бы хотели сказать, что Фреду чужды чрезмерная почтительность и ханжеская сдержанность, что его отношение к людям и нормам поведения основывалось только на искренности. Юноша презирает лицемерие и ложь, испытывает физическое отвращение к тем, кто поступают не так, как хотят, а как их принуждают. Фред – их антипод. Каждое его действие – это проявление натуры, характера, всей его сущности.

Ничто не в состоянии остановить или приглушить стремления и эмоции юноши. Есть, правда, силы (трость Фридриха-старшего, например), которые бывают серьезным препятствием на пути таких переживаний. Нередко эти силы пробуют диктовать ему, лишать его радостей жизни, компрометировать, наконец. Но истинно рейнский темперамент Фреда устойчивее этих сил (даже отцовской трости). Обычно он одолевает их и живет по велениям своей совести. И поэтому не удивляйтесь, если Энгельс-младший доверительно шепнет, что отправляется «провести весело вечер», или увидите его скоморошничающим на улице. Не забывайте, что этот человек до конца верен своей натуре, что его поведение определяется инстинктами возраста, что, несмотря на свои выдающиеся качества, это всего лишь обыкновенный юноша, во всем поступающий так, как подсказывает совесть, и ни в чем не изменяющий ей.