Наш Herr Lehrer не только пиетист, но еще и человек с определенными политическими симпатиями. Посланный Пруссией на берега Рейна, этот вышколенный слуга Фридриха Вильгельма III глубоко верил в священную роль монархии. Для него государство его величества – крепчайшая сила на земле, способная поддерживать равновесие в обществе, а при необходимости и восстанавливать его. Вот почему вуппертальский учитель ненавидел, например, республиканские вспышки Гейне, но запоем перечитывал труды профессора Фридриха Вильгельма Шеллинга. Вот почему этот учитель часами мог говорить о «золотом веке» Карла Великого и галопом проскакивать страницы Великой французской революции. Он проклинает Сократа и боготворит Цезаря, терпит Вольтера и критикует Руссо, ненавидит Шиллера и преклоняется перед Шатобрианом; прославляет «Эльберфельдскую газету» и преследует «Барменскую газету»; Лондон предпочитает Парижу; чаще поглядывает на восток, чем на юг. Монархические чувства учителя столь сильны, что ничто не в состоянии ни сломить, ни отклонить, ни смутить его. Власть короля следует за властью бога. Для учителя эта истина настолько естественна, что она даже не нуждается ни в каких доказательствах! Он не представляет себе Германию без берлинских дворцов Фридриха Вильгельма III, как не может представить ее без Рейна. После его торжественных тирад ученикам не остается ничего другого, как встать и с пафосом спеть популярную песню: «Нашего короля зовут Фридрихом…»

Политические взгляды вуппертальского учителя, этого стопроцентного пруссака, ярче всего проявляются в откровенном национализме. Если же говорить без обиняков, он первоклассный шовинист. Преподавая историю, он больше говорит о шумной славе немецкого оружия, чем о мирных победах человеческой мысли. На уроке географии его длинная указка стремительно очерчивает границы страны, включая в ее пределы и Данию, и Австрию, и Швейцарию, и Западную Чехию, и Прибалтику – все те земли, где говорят или говорили по-немецки. По глубокому убеждению учителя, гармонии между европейскими державами не могло бы быть без свинцового немецкого кулака. Для него в этом кулаке сжато все самое сильное и жизнеспособное, что создано человеческой цивилизацией. В самом деле, что такое все прочие великие силы без прусского Vaterland[20]? По высочайшему мнению господина учителя, – ничто или почти ничто. Франция для него – небо без бога, Англия – пресыщенный Одиссей, Австро-Венгрия – перезревшая кокетка, Россия – скованный Самсон, Турция – непохороненный мертвец. Германия – единственная европейская сила, которая знает, чего она хочет от жизни, сила, способная оплодотворить Европу новыми идеалами и новой энергией. Неважно, что все эти шовинистические взгляды грубо противоречат духу эпохи, предпочитающей социальные бури завоевательным войнам. Неважно, что эти взгляды противоречили и общественному духу в самой Германии, которому клуб якобинцев был куда ближе мрачной мансарды Ницше. Укрывшись в душном лабиринте вуппертальской вселенной, Herr Lehrer жил в абсолютном отрыве от времени, не способный постичь ни скандалы в Берлине, ни выстрелы в Париже. Закованный до ушей в доспехи шовинистического мировоззрения, он высокомерен, как капрал. Хотя подстрижен он, как безансонский иезуит, учитель остается активным носителем великогерманского духа и его милитаристского начала. Он с восторгом вслушивается в грохот полковых барабанов и рубленые команды кавалерийских офицеров, становится но стойке «смирно», когда вспоминают о Ватерлоо. Все его сознание глубоко пронизала одна-единственная мысль: он учит и воспитывает будущих солдат его величества.

Солдат, которые расстреляют 1848 год.

Пиетист. Монархист. Шовинист.

Вот три идеологических кита учителя из Вупперталя. Они красноречиво говорят о его мировоззрении, выражают все его существо. Но он известен еще одной способностью духовного перевоплощения – скорее морального, нежели идеологического.

Перевоплощением в интригана.

Мы уже присутствовали при скандале, вызванном длинным языком старшего учителя истории Иоганна Якоба Эвиха. Он достаточно типичен, чтобы получить представление о силе слова, будто случайно оброненного с высоты учительской кафедры. Такие скандалы не редкость, и любой из них подтверждает интриганскую природу вуппертальского учителя. Сей маститый просветитель умов новости предпочитает хлебу. Как хорошо натасканный охотничий пес, который чутьем выискивает куропаток, так и вуппертальский Herr Lehrer инстинктивно вылавливает интересующие его новости. В этой области у него необычайно развита уму непостижимая сноровка. Его уши – удивительнейшее изобретение природы. С ними могут сравниться разве только уши летучей мыши. Каждое бранное слово или каждый вздох в Вуппертале достигает его слухового аппарата. Их настораживает любой скрытный разговор и каждый звук поцелуя. Его уши слышат даже во сне. Это скорее уши дьявола, чем человека. Но еще совершеннее его разговорный аппарат – тонкие губы ловца новостей с неизменной хитрой усмешкой. Они всегда готовы передать нечто «новое». Их обладатель великолепно знает, когда говорить во всеуслышание и когда достаточно просто шепнуть на ухо, когда надо обругать и когда смиренно просить. Он знает, с какими нюансами в голосе надо подать торговую и с какими – интимную сплетню. Ему ведомо, наконец, и самое сложное мастерство – тонкости политической интриги, самой интересной, но и самой опасной, которая кроме удовольствия может доставить и крупные неприятности.

Единственное, к чему не приучен вуппертальский учитель, – к молчанию. Зарядившись новостью, он начинает действовать как хорошо отлаженный механизм: быстро, точно, энергично. Первый знакомый, встреченный на улице, – его первая жертва. «Знаете, что мне рассказали у Петерхофа?..» И тонкие губы прилипают к уху знакомого. Лишь время от времени слышится громкое: «Но это же факт!.. Как, вы не знали?.. Но этого ждали…» Достаточно нескольких минут, чтобы сплетня была передана, обсуждена, оценена. Раскрасневшееся от любопытства ухо готово, прильнув к тонким губам, слушать до бесконечности. Но, увы, время не терпит. Навстречу идет еще один знакомый, и учитель спешит к нему. «Знаете, что мне рассказали у Петерхофа?..» И опять: «Но это же факт!.. Как то есть никто не ожидал?..»

Вот так, будто совершенно случайно, шепоток нарушает привычную жизнь улицы, принуждает ее поторапливаться, говорить громче. Микроб сплетни, попав на язык улицы, становится необычайно активным и плодовитым, и лихорадочная эпидемия поражает весь город. Попав ей на зубок, новость совершает удивительнейшие метаморфозы, принимает самые неожиданные формы и оттенки. Из крохотной она превращается в громадную, из громадной – в грандиозную, из грандиозной – в фантастическую. Тонкие губы вуппертальского педагога играют с ней, как им хочется или нравится: забавляясь или жестоко издеваясь – все зависит от настроения, случая или цели. Новость можно превратить в меч, в знамя, в бомбу или… анекдот. Она может стать событием или скандалом, праздником или битвой. У носителя новости неограниченные возможности и тысячи приемов, чтобы владеть людьми, держать их в напряжении. Учитель умеет передавать новость всегда по-разному и всегда интересно. В этом и кроется ее тайная сила. Сплетня никого не заинтересует и не взволнует, если она передана механически, холодно, буквально. Три четверти ее силы таятся в том, как передать ее – шепотком, прошипев сквозь зубы, с паузами, с картечью или интонациями, вкрапленными в рассказ. Пожалуй, ничто другое не требует такой изобретательности и такого темперамента, как распространение сплетни. В этом отношении вуппертальский учитель неповторим. Он сплетничает, как настоящий артист, и поэтому все готовы слушать его и верить ему. Даже самая омерзительная ложь приятна для слуха, если она рассказана красиво.

Вуппертальский Herr Lehrer любит порядок и дисциплину, как… Простите, «любит» не то слово, – он обоготворяет дисциплину и порядок. Для него повиновение – закон всей жизни, геркулесов столп, точка опоры человеческих отношений. Повиновение всюду: в лавке, в семье, на фабрике, в школе, в казарме, в церкви. По его убеждению, оно необходимо везде, где человек может проявить себя, где интересы личные сталкиваются с интересами общества. По его мнению, повиноваться – значит подчеркнуть свою сознательность, культуру, великодушие, то есть стать совершенным. И всякая открытая или скрытая форма непокорности – от диспута до баррикад – раздражает его, мучит, вызывая чувство отвращения. Вот почему он ненавидит учеников, которые хотят знать больше того, что знает он, учитель, больше того, что сказано в учебнике. Вот почему он ненавидит рабочих, объявляющих стачку, солдат, дезертирующих из казармы, философов, сомневающихся во всем, граждан, требующих законности, женщин, которые добиваются равноправия, поэтов, не признающих традиций. Ему ненавистен каждый, кто способен поднять голову или возвысить голос против установленного порядка, против существующих институтов, которые вводят порядки и следят за ними. Он признает единственную истину: слабый обязан подчиняться сильному. Подчиняться беспрекословно, всецело, фанатично. Ученик – учителю, учитель – директору, директор – министру, министр – королю, король… богу. И точка!