Общественная активность вуппертальской школы вспыхивает при любой благоприятной обстановке. Эта активность отыскивает множество путей и форм, чтобы показаться на улице, ворваться в дом, нарушить атмосферу спокойствия. Один из этих «бесчисленных путей» – неофициальное, но почти повседневное общение школы с магазинами и конторами на торговых улицах Бармена и Эльберфельда. Порожденное хитроумными головами некоторых учеников, подобное общение производит огромный психологический эффект, часто являясь первоисточником длительных пререканий между целыми слоями общества.

Почти каждая уважающая себя торговая фирма в этом краю имеет среди школьников своего верного, всезнающего представителя, своего фискала, готового за кружку пива или за несколько медяков безупречно исполнять роль мелкого доносчика. Как правило, фискалы появляются в магазинах и конторах перед заходом солнца, когда перезвон церковных колоколов призывает богомольцев к вечерне, то есть через полчаса после школьного звонка. Отвесив молчаливый поклон и демонстративно перекрестившись, фискал – представитель фирмы – со смиренным видом застывает в одном из уголков потемнее. Вся его поза излучает что-то среднее между послушанием и таинственностью. Поблескивают только хитрющие глаза. Как только последний посторонний покидает помещение, между фискалом и хозяином завязывается своеобразный диалог, который можно передать примерно так:

Хозяин. Да поможет нам бог, молодой человек! Живем в такие времена, когда тебя стараются обмануть на каждом шагу, когда лжецов больше, чем торговцев…

Фискал. Господь бог не обидит вас здоровьем, господин! А кто лжет, пусть у того отсохнет язык!

Хозяин. Хорошо сказано, дружок! Сразу видно, что воспитывают тебя умные учителя…

Фискал. Жаловаться не могу, уважаемый господин! Мои учителя знают многое, больше, чем думают некоторые… – и хитрющие глаза загораются загадочным огоньком, а у хозяина – назовем его господином Мюллером – жадно вытягивается шея.

Хозяин. Говори яснее, мой мальчик! Как понимать «больше, чем думают некоторые»?..

Фискал. Можно и яснее, господин Мюллер. Сегодня, например, у нас был урок по древней истории. Вел его старший учитель господин Иоганн Якоб Эвих. Закончив рассказ о Троянской войне, он добавил на латинском языке: «Conscientiae potius quam famae attenderis». Если эту фразу перевести на наш, вуппертальский диалект, она означает: «Вслушивайся в голос своей совести, а не в голос молвы!» (При этом фискал многозначительно подмигивает.) А если ту же фразу перевести на наш, школьный язык, она приобретает совершенно иной смысл.

Хозяин. Короче, яснее, молодой человек!

Фискал. Яснее и не скажешь, почтенный господин! «Прислушивайся к голосу молвы, а не к совести!» И господин старший учитель, действительно, тут же поведал нам такую новость, которая ошеломляет своей…

Хозяин (нетерпеливо). Слушаю, слушаю, мой умник! Я весь внимание!..

Фискал. Новость столь грандиозна… Она куда дороже кружки мюнхенского пива…

Хозяин (разводя руками). За мной дело не станет, хитрец! Хватит и тебе, и для твоих друзей… Бочонка не пожалею!.. Говори же…

Фискал. Великолепно, господин Мюллер! Ваша любезность и отзывчивость обязывают меня ко многому. Итак, долговязый Иоганн сообщил, что позавчера в Дюссельдорфе была заключена «историческая» сделка между вашим конкурентом американцем Эрихом и лондонским купцом Джонатаном Грейвом. Англичанин направлялся в Бармен. В его кармане была рекомендация, адресованная вашей фирме, но Эрих перехватил его в корчме, что возле дюссельдорфского моста, и предложил отличную сделку. Как изволил выразиться наш учитель, американец сумел всучить даже крыс, расплодившихся в его старых складах, где он хранил пряжу. Грейв в виде аванса вручил американцу чек на семнадцать тысяч берлинских марок…

Шея хозяина раздулась от прилива крови. Господин Мюллер (добрый господин Мюллер!) вдруг стал походить на преступника, готового совершить убийство. Кровавая пелена заволокла все вокруг. Это был самый страшный взрыв гнева – гнева обманутого торгаша.

А фискал, будто ничего не заметив, продолжает докладывать…

Хозяин. Хватит!.. Хватит, злодей!.. Страшная новость. Если все это правда, я готов публично признать, что ваши учителя – ясновидцы. Мой провал, точнее, мое несчастье им стало известно раньше, чем мне. Только дьявол мог стать их слугой!..

Фискал (иронически). Теперь вы убедились, господин Мюллер, что мои учителя часто о многом знают больше, чем это возможно?

Хозяин. Я убедился в одном: Эрих – мошенник! Я давно подозревал его в нечистоплотных делишках, но только сейчас поймал его за руку. Должен откровенно сказать: не поздоровится ему! С утра натравлю на него весь рынок. Завтра Бармен полюбуется, какой пух полетит из этой американской птахи…

Разговор заканчивается, как и начался – неожиданно: новость доставлена и передана. И фискал и хозяин получили то, что им было необходимо: фискал – пиво, хозяин – сведения.

Полупоклон одного, полублагословение другого, нечто похожее на выражение взаимной признательности, и… ученик выскакивает на улицу. Через несколько размашистых шагов он в нерешительности остановился, весело взглянул на лакированные остроносые ботинки и небрежно и громко воскликнул:

– А куда теперь, господа?.. В «Золотой меч» или в «Рейнский стрелец»?

Хозяин, оставшись в одиночестве, дал полную волю гневу. Контора содрогалась от диких проклятий обманутого и оскорбленного торгаша. Проигрыш настолько очевиден, что герр Мюллер забывает о каких бы то ни было границах приличия. Он ругается, как последний извозчик, угрожает, как пастор, призывает на помощь святых, стражников, даже дьявола. На крики сбегается шумная толпа зевак. Громоподобный бас Мюллера подымает на ноги всю улицу. Минут тридцать спустя тревога овладевает уже всем городом. Один из самых крупных вуппертальских торговцев стал жертвой надувательства. Это неслыханно! Виновный должен быть разоблачен и наказан! Наконец-то у Вупперталя есть повод, чтобы дать по носу этому американцу.

В тот вечер в пивных и конторах Бармена допоздна не гасли огни. Возбуждение «зеленых дворян» достигло крайнего предела.

Общественный скандал угрожал взрывом, скандал, порожденный болтливостью какого-то там старшего учителя и пересохшей глоткой нагловатого ученика…

Рассказанный пример типичен для вуппертальской действительности. Этот случай великолепно раскрывает неофициальные связи между школой и торговым миром в долине. Эти тайные, но вечно живые деловые связи дают возможность вуппертальской «альма-матер» быть в одно и то же время и «храмом крайних добродетелей» и «торжищем публичных сплетен»…

Впрочем, любой разговор о школе в Бармене или Эльберфельде был бы не полным и односторонним, если не коснуться характеристики господина вуппертальского учителя и господина вуппертальского ученика. Дело в том, что персоны этих господ, несомненно, самое яркое явление.

Прежде всего следует предупредить о безграничной привязанности вуппертальского Herr Lehrer[19] к протестантской церкви. Бывший поп, семинарист или церковный настоятель – один из самых доверенных лиц реформатской общины. Он насквозь пропитан суровым духом долга перед церковью, тем скрытым и мрачным чувством пиетистской жестокости, которая, как гнет, давит на любую свободолюбивую мысль. Затянутый в узкий пасторский сюртук, всегда чисто выбритый, с коротко подстриженной головой, учитель больше всего напоминал стендалевских иезуитов из Безансона. Что бы он ни преподавал – литературу или историю, латынь или французский, математику или естествознание, – он прежде всего пекся о религиозном воспитании своих учеников. Не задумываясь, он превращал школьную кафедру в трибуну, с которой строгим голосом больше говорил о небесных явлениях, нежели о земных делах. Его голос чаще всего защищал «истины» и «теории», рожденные еще во времена блаженной памяти курфюрста Карла-Теодора, то есть во времена феодальных замков, рыцарских конюшен и придворных звездочетов. Из рассуждений вуппертальского учителя почти ничего невозможно было почерпнуть об идеях эпохи, в которую он жил, о той буре мыслей и чувств, которые сотрясали Германию в первой половине XIX века. Взгляды учителя, целиком подчиненные церкви, оставались взглядами представителя средневековья, чудом спасшегося от гильотины революции и прогресса. Его идеология, затянутая в черный долгополый сюртук пиетизма, выпускала когти при каждом, пусть даже случайном соприкосновении со свободной мыслью или новыми взглядами эпохи. Вуппертальский учитель похож на одну из тех мифических хищных ночных птиц, которые по утрам с криками налетают на солнце, пытаясь выклевать его лучи. Забаррикадированный духовной отсталостью, этот учитель – яркий представитель той части старой немецкой интеллигенции, которая цепко держалась за традиции, предпочитая изъеденные молью парики Реставрации красной шапке революции.