Только космическое пространство безгранично, а значит, у этой пещеры или системы каверн имелся свой предел. Когда сверху прорвалась вода, пещера была заполнена до такой степени, что каменные стены разрушились и почва, потеряв опору, провалилась, выталкивая воду вверх и образуя озеро. Когда вода достигала определенного уровня или находилась на одной плоскости с руслом ручья, резервуар снова заполнялся, поскольку выходное отверстие было слишком маленьким и не могло вобрать весь поток. Если мое предположение было верным, присутствие ящерицы в нашем озере можно было легко объяснить. Она просто поднималась вверх через то же отверстие, откуда поступала вода.

Такое объяснение я дал Уилсону. Я считал тогда и все еще думаю, что оно было правильным.

После завтрака я отправился на северную оконечность озера. Я полагал, что нашел реальное объяснение присутствия рептилии в озере, и хотел проверить свои предположения. Мне подумалось, что ящерице, возможно, взбредет в голову подняться из глубин и показаться мне. Я хотел, чтобы Уилсон сопровождал меня, но он сказал, что у него слишком много работы.

Я ждал возле дыры примерно до полудня, но, не увидев никаких признаков ящерицы, пришел к выводу, что она либо поднялась наверх ранним утром, либо, что более вероятно, пряталась внизу до наступления темноты. Однако вместо того, чтобы повернуть домой, мне захотелось разрешить другой вопрос. В течение некоторого времени мы не видели форели, и я подумал, что рыбы, возможно, испугались ящерицы и вернулись в водохранилище. Мы с Уилсоном до вчерашнего вечера и не знали, что именно стало причиной несчастных случаев, однако все-таки сочли за лучшее остаться без рыбы, чем рисковать рыбалкой на озере. Но если рыбы снова окажутся в водохранилище, я намеревался поймать несколько штук.

Холм или насыпь, о которой я рассказывал тебе в самом начале, лежал прямо между мной и водохранилищем. Взобраться на него было нетрудно, и я начал подниматься по его склону. Холм был покрыт низким кустарником и сорняками, которые скрывали поверхность земли от посторонних глаз, но не слишком препятствовали моему продвижению. Я добрался до вершины и направился по закругленной тыльной части к водохранилищу. Я прошел всего несколько шагов, как вдруг, без всякого предупреждения, земля ушла у меня из-под ног, и я оказался в куче гравия на дне того, что показалось мне огромной цистерной.

Я не пострадал, но меня сильно трясло, так как я упал примерно с десяти футов. На мгновение мне стало смешно: должно быть, забавно я выглядел, сидя там и понурившись. Но смеяться было не над чем. Положение мое было незавидным. Я очутился на дне ямы, окруженный непроницаемыми стенами из рыхлого гравия. Более того, никто не видел меня в этом уединенном месте или поблизости от него, так что, если не произойдет чуда, никто и никогда не придет мне на помощь. Что ж, сидеть и пялиться на дыру, сквозь которую я провалился, было бессмысленно, и я начал внимательно разглядывать свое окружение.

Вскоре стало очевидно, что яма была вырыта кем-то с определенной целью; в чем заключалась эта цель, я понятия не имел. Отверстие наверху, как я обнаружил, было прикрыто досками, которые за короткое время покрылись землей и остатками растений; в свою очередь, на этой почве выросли сорняки, скрывавшие яму. Ни одна из досок не упала в дыру, и не было ничего, что я мог бы использовать, чтобы добраться до края. Поскольку больше я ничего не мог сделать, я решил отгребать гравий от стен и насыпать его до тех пор, пока куча не станет достаточно высокой; тогда я смогу дотянуться до сломанных досок, ухватиться за какой-нибудь куст и выбраться наружу.

Я знал, что мне предстоит утомительная работа, ведь в качестве лопаты у меня были только собственные руки. С одной стороны ямы под собственным весом рухнула целая груда гравия, что показалось мне хорошим стартом. Как быстро выяснилось, бросать гравий двойными пригоршнями в центр площадки или носить его в шляпе я мог бы целую вечность; поэтому я расстелил свою куртку, набросал на нее гравий, затем отнес ее к медленно растущему холмику, на который и вывалил эти накопления.

Моя куча достигла около трех футов, когда, набирая пригоршнями гравий, мои пальцы соприкоснулись с поверхностью ящика. Вскоре я полностью откопал его: примерно в фут глубиной, пятнадцать дюймов в ширину и около двух футов в длину. Я уже собирался откинуть крышку и выяснить, что в нем содержится, но решил сначала осмотреть ящик немного внимательнее. Хорошо, что я подчинился импульсу, — осторожно сняв крышку, на которой уже начали появляться следы сухой гнили, я обнаружил двухгаллоновую канистру с нитроглицерином.

Это сразу объяснило появление ямы: при строительстве резервуара она использовалась для хранения взрывчатых веществ, и этот ящик, скорее всего, был упущен из виду, когда работы были закончены.

Очень осторожно я перенес его и установил на боку поверх небольшой кучки гравия. Копая дальше, я нашел еще один ящик, затем еще один. Всего их было пятнадцать. Я сложил их в виде пирамиды под отверстием, через которое провалился; затем, сдерживая дыхание и стараясь не сделать неверного шага, я взобрался на вершину и вскоре снова оказался на солнце, где смог перевести дух.

Добравшись до водохранилища, я увидел прыгающую форель. Вопрос с рыбой был решен, и я направился обратно к дому за своими снастями. Я был примерно на полпути к ограде, когда заметил Уилсона с длинной палкой в руке. Он пытался преградить дорогу корове, которая вырвалась из загона и теперь направлялась к озеру.

Предполагается, что мулы упрямы, но когда дело доходит до откровенного злобного упорства, с коровой, мне кажется, ничто не сравнится. Вдобавок ко всему, коровы — существа нервные, готовые в любой момент броситься в паническое бегство, и когда им в голову приходит какая-то идея, выбить ее оттуда невозможно.

Так вот, эта корова была голштинской и ценной, и Уилсон, естественно, не обрадовался, когда увидел, что она направляется к озеру; конечно, он также помнил, какого рода арендатора приютило озеро.

Я был слишком далеко и не мог помочь, а в одиночку Уилсону не удалось справиться с коровой. Увернувшись от его палки, она помчалась прямо к воде, насмешливо, как могло показаться, хлопая себя по бокам хвостом. Она все еще скакала галопом, когда добралась до озера, так что полностью ушла под воду. Я видел, как она вынырнула в нескольких ярдах от берега и, загребая ногами, направилась к дальнему берегу. Я не знаю, почему корова в подобных обстоятельствах всегда выбирает самую дальнюю точку, если только это не потому, что коровы попросту непроходимо глупы.

Беспокоясь за корову, Уилсон забыл кое-что, о чем ему следовало помнить: если озеро было опасным местом для голштинки, для него оно было еще опаснее. Но он, не исключаю, в эту минуту вообще не думал о ящерице. Во всяком случае, он побежал к маленькому причалу, выдававшемуся воду, отвязал лодку, забрался в нее и начал отчаянно грести вслед за своей драгоценной коровой.

Я был слишком далеко и не успел бы предупредить его об опасности. Правда, в тот момент она не казалась серьезной: озеро, похожее на огромный голубой драгоценный камень, купалось в золотых лучах послеполуденного солнца, как воплощение улыбающейся красоты, и лишь осознание того, что глубоко в сапфировых водах мог скрываться безымянный и чудовищный ужас, придавало этой красоте несколько зловещий характер. Наверное, я немного фаталист; мне думается, что все в значительной степени предрешено для нас с самого начала. По мнению духовенства, мы «свободны в моральном выборе», но мне интересно, так ли это на самом деле. Конечно, Уилсону не обязательно было выходить на воду. И он не стал бы так поступать, если бы остановился и подумал. Но вряд ли его можно винить за то, что он не остановился и не подумал. Он никогда этого не делал.

К тому времени, когда я добрался до места, где корова вошла в воду, животное было примерно в ста ярдах от берега и направлялось обратно: Уилсон догнал его и заставил повернуть назад. Судя по всему, нервничать было не из-за чего, но я волновался и крикнул, чтобы он поторапливался. Он махнул мне рукой и кивнул, и это был последний жест в его жизни. Едва рука Уилсона снова взялась за весло, как из синих глубин прямо за его спиной бесшумно поднялась ужасная голова, а за ней длинная шея существа, чью тень мы смутно видели той ночью, когда сидели, скорчившись, на шаткой платформе из ветвей упавшего хвойного дерева.