- Простите, - произнесла певица сдавленно, обращаясь к посетителям кафе. – Я обязательно спою для вас… в следующий раз.

Стараясь держаться уверенно, Роза под сочувствующие аплодисменты сошла со сцены. Успокаивающе сжала руку Алекса, но тут же выпустила ее из своей ладони. Стоящий рядом юноша пожирал ее взглядом… Этот взгляд невозможно было не почувствовать. И обернувшись, Роза увидела, что Элиот Эмиран, мрачный, болезненно-бледный, не сводит с нее глаз. Без спроса он взял ее руку и жадно притянул к своим губам. Роза растерянно ему кивнула и отстранилась. А потом шепнула Алексу:

- Пожалуйста, не провожай меня сейчас.

- Но…

- Со мной все хорошо, просто… Давай встретимся в оранжерее завтра в полдень. Прости…

Она спокойно прошествовала к выходу, привычно высоко неся черноволосую голову на лебединой шее. Перед ней любезно распахнули двери, кто-то из персонала вышел вслед за певицей, чтобы помочь ей сесть в коляску, но ни Алекс, ни Элиот не посмели последовать за Розой – такая она была сейчас отстраненная, иная, незнакомая…

Тапер задумчиво заиграл какую-то печальную мелодию. Рассеянно скользнув потухшим взглядом по столикам, за которыми немногочисленные пока что посетители вернулись к еде и разговорам, Эмиран увидел наконец Марию. Она по-прежнему сидела за в углу за чашкой кофе и смотрела на Элиота жгучим взглядом. Лицо его исказила странная гримаса, он вдруг холодно, непонятно улыбнулся, отвернулся и пошел к выходу. Мария отвела взгляд, не желая смотреть, как он исчезает за дверью, исчезает из ее жизни. Она даже не заметила, как кто-то подошел к ней, услышала лишь звук отодвигаемого стула. Этот кто-то сел рядом, мягко коснулся ее руки. Девушка быстро вытерла слезы.

- Алекс…

- Происходит что-то невозможное… что-то очень темное, правда?

Она не ответила. Алекс подозвал официанта, заказал вина. Мария не стала возражать. Глоток за глотком – внутри что-то размякло. Слезы снова потекли из глаз. Потекли и слова. Из самой глубины души, из тайников сердца… Она рассказала Алексу все. Как поразил ее Элиот в первую встречу… и про встречу последнюю – когда она была так воздушно, так радужно, так доверчиво счастлива. Алекс все сильнее сжимал руку Марии. Тревога за Розу… за Марию… за себя… и за Сардо, носившего в петлице черную гортензию… Сейчас все смешалось в сердце, все вместе отзывалось острой болью, но эта боль вырвала его из состояния тягостного колдовского полусна. Старая добрая дружба золотой четверки, еще не омраченная страстями и ревностью, снова вышла на свет из тени недавнего прошлого... и предъявила права на его душу, уже почти сдавшуюся удушающему сумраку. Алекс слушал рассказ Марии, и ему было больно на нее смотреть – глаза девушки стали не просто темными, но пугающе бездонными, нездоровый блеск перебил обычный их мягкий, теплый свет.

- Где он живет?

Мария назвала адрес, не задумавшись ни над вопросом, ни над ответом. Алекс принялся говорить слова утешения. Убеждал, уговаривал. Все это звучало горячо, страстно, уверенно...

- Пойдем, - сказал он наконец. – Я провожу тебя домой.

Расплатился с официантом за двоих, поднялся с места, приподнял Марию за локоть. Она не сопротивлялась, покорно последовала за ним к выходу, так же покорно села в экипаж. Алекс устроился рядом. Магическая коляска плавно двинулась вперед, паря над дорогой на воздушной подушке. Навстречу величаво проплывали такие же экипажи или проносились кареты, традиционно запряженные лошадьми. День поблек, его мягко, но уверенно вытеснял сиреневый вечер. В зданиях зажигались разноцветные огни – природные и волшебные…

- Больно, - сказала Мария, когда друг помогал ей выйти из коляски у дверей перламутрового домика.

- Все скоро пройдет, - Алекс попытался и сам поверить в это. Пройдет – не вопрос. Но вот скоро ли?

Девушка увлекла его за собой в дом.

- Выпьем чаю, ладно?

- Конечно, Мари…

В комнате с мебелью всех оттенков зелени Алекс почувствовал себя словно внутри нераскрывшейся почки. Окно было занавешено. Вечер сотворил полумрак. В его сиреневой тени фигурка мальчика-куклы была неподвижна. Грегор молчал. Он не сказал ни слова, когда его хозяйка вошла в комнату, когда устало опустилась рядом на диван, когда привычно протянула руку к своему любимцу… А потом спросила с удивлением:

- Грегори, что ты?..

Но кукла по-прежнему безмолвствовала.

- Алекс, что с ним? Почему он так… застыл?

Юноша отдернул штору, впуская в комнату немного света. Потом взял Грегора и поднес к окну.

- Я не демиан и мало что в них понимаю, - произнес он наконец. – Но сейчас этот мальчишка похож на самую обычную куклу… А могут ли они… сломаться?

Мария тихо всхлипнула. Этот звук в мягкой вечерней тишине прозвучал особенно тревожно и как-то инородно. Алекс не отходил от окна, продолжал вертеть в руках Грегора, не понимая, что ему сейчас делать.

- Как же кукла умирает раньше создателя? – спросила Мария, плача. – Что это значит, Алекс? Что я уже тоже умерла?

Алекс решительно посадил Грегора на подоконник, потом присел рядом с девушкой на диван, взял ее руки в свои.

- Не говори глупостей, Мари. Просто слишком сильная эмоция… Грегор ее чувствовал и потому не выдержал. Вы же как-то связаны с ними, с вашими куклами? Слишком глубоко вы, кукольники, все переживаете, а ты – еще и глубже всех остальных. Может быть, и хорошо, что он… ну… сломался. Может быть, иначе сломалось бы что-то в тебе самой? Подожди. Все успокоится, ты исцелишься и создашь себе новую куклу.

Мария покачала головой.

- Новой не будет. Я убила сегодня свое создание – часть себя. Я больше никогда не посмею…

- Посмеешь. Если это тебе почему-то станет вдруг нужно. Но сейчас надо успокоиться… не думать об этом.

- О чем ты, Алекс? – Мария сжала его плечо. – Как не думать? Ты сам, что ли, не думаешь сейчас? О Розе, о том, что случилось с ней сегодня… и почему Элиот вертелся рядом?

- По крайней мере, мы можем попробовать подняться, находя в себе силы для утешения друг друга, - Алекс произнес это так, что непонятно было, серьезен он или ироничен по привычке. Он поцеловал лежащую у него на плече руку Марии. – Мы с тобой оба ненормальные, Мари. Так, как мы с тобой, делать нельзя. Так отдавать себя нельзя и забирать другого тоже… Но что же сейчас?.. Оставить тебя одну, с этой… куклой…

- За меня не беспокойся, - Мария выдавила улыбку. – Я просто засну. Я страшно хочу спать. Я много выпила… А потом солнце взойдет… и будь что будет.

- Мари, - Алекс как-то странно посмотрел на нее. – Я вообще-то не люблю говорить о всяких там чувствах, просто позволь мне обнять тебя на прощанье. Ты для меня всегда была как сестренка…

- Что с тобой? – на миг забыв собственные горести, девушка внимательно всматривалась в лицо друга. – Как будто надолго прощаешься…

- Может быть, и так… - он улыбнулся. – А может, приду завтра тебя проведать.

И подумал: «Если ты захочешь меня видеть».

- Я не понимаю…

- И не стоит… Побыть с тобой еще немного?

- Нет, друг мой, за меня не волнуйся. Спасибо тебе за все.

Мария встала, Алекс тоже поднялся.

Они обнялись.

- Увидимся… завтра… - сказал юноша.

С тяжелым сердцем он оставлял подругу наедине с ее тоской, но следовало исполнить задуманное. Алекс заехал к себе домой, переоделся и захватил две шпаги. А потом отправился по адресу, который назвала ему Мария.

Поднимаясь высоко по лестнице, Алекс не спешил, медленно преодолевая ступеньку за ступенькой. Когда он войдет в комнату, где живет Элиот Эмиран, будущее изменится. Его, Алекса, будущее. И, может быть, тех, кто ему дорог. Вот только как, никто пока не знает…

Но у двери он не медлил, решительно постучал, так как никакого звонка или колокольчика поблизости не увидел.

- Войдите, открыто, - раздалось в ответ.

Алекс толкнул дверь. Элиот сидел в пол-оборота на стуле возле раскрытого окна и только слегка повернул голову к входящему. Странное, неприятное чувство вызывал он у Каэрэ... Поток льняных волос в льдистом свете взошедшей луны – оттенок совсем нездешний. И тонкость фигуры, готовой, казалось, раствориться в том же свете… И холодный блеск широко раскрытых глаз… Было во всем этом что-то настолько чуждое, как из тяжелого сна, что Алексу на мгновение показалось, будто он стал жертвой иллюзии. Девушка, особенно такая, как Мария, могла очароваться этой звездной красотой, но у Алекса Элиот Эмиран не вызывал ничего, кроме острой неприязни. Он заговорил, нарочито громко, напористо, чтобы поскорее развеять это странное впечатление: