Скоро в уютное кафе, отделанное в золотисто-коричневых тонах – янтарь же! – вошла Мария Андели и скромно заняла столик в углу. Заказала любимый напиток – чай с медом и пряностями, к нему – медовые же пирожные. Да, хотелось сладкого, приторного, много… Делая один острожный глоток за другим, Мария посматривала на сцену. Сегодня здесь выступал любимый многими дуэт скрипачей, так что посетителей собралось немало. Люди, демиане и их куклы – все приветливые, улыбающиеся… Да, даже куклы.

- Я так хочу на сцену, - между тем тихо признавалась Роза Алексу. – Но что-то нехорошо себя чувствую… И голос не слушается…

- Роз…

- О, только не волнуйся. Ничего страшного, поверь. Наверное, переработала, перегорела. Мне пришлось полежать в постели, но я… я все наверстаю…

Алекс хотел объяснить ей свою тревогу. Черные цветы. Он не сомневался уже, что в ту странную ночь непонятная цветочница побывала не только у него… Но странно… едва собирался заговорить об этом вслух, как в голову лезли ненужные мысли. Что-то перебивало, отвлекало внимание… Вот и сейчас. Роза замолчала, и Алекс проследил за ее взглядом, в котором вдруг отразился интерес. И нервно стиснул пальцы под столом в кулаки. Опять он! На вечеринке Марии этот «охотник на звезды» уже порядком потрепал ему нервы, крутясь вокруг Розы, а теперь… А теперь треклятый астроном шел прямо к их столику.

Несколько вежливых слов приветствия. Приятная улыбка певицы. Ответная улыбка Элиота… показавшаяся Алексу отвратительной и лживой. Потом он отметил, что здесь две розы – девушка… и цветок, который астроном рассеянно вертел в пальцах. И если одна роза предназначалась другой… Но этого, к счастью, не произошло. Произнеся еще что-то бессмысленно-елейное, Элиот Эмиран отошел от них. И направился к столику, за которым сидела, рассеянно потягивая медовый чай, Мария Андели. Алекс, кривя губы, отвел взгляд от этой пары. И так было ясно – сейчас солнечная девочка увидит своего звездного мальчика и просияет от счастья.

Роза осторожно сделала глоток из длинного бокала, внимательно наблюдая, как меняется лицо ее спутника – от злости до брезгливости.

- Этого я и боялась, - сказала без тени улыбки.

- Чего, Роз?

- Твоей ревности. Для тебя любой искры довольно, чтобы пожар разгорелся нешуточный. Это чувство такое… бессмысленное, жестокое. А хуже всего – когда в огне сгорает чувство настоящее.

- Не говори так, Роз! – Алекс взял руку подруги в свою ладонь и поднес к губам. – Просто порой я боюсь поверить, что ты предпочла меня всем…

- Вот-вот. Ты не скажешь - «полюбила». Но… - Роза Лейн бездумно улыбнулась – слишком красивой была эта улыбка, чтобы быть настоящей. - Тут уж ничего не поделаешь, наверное. Я не хочу портить тебе настроение, Алекс, прости. Закажи мне, пожалуйста, еще белого вина.

Подзывая официанта, Алекс невольно бросил взгляд на Марию – и успел заметить, как при прощании Эмиран уронил на столик перед девушкой крупную алую розу…

Мария с живым любопытством оглядывала тесную, темноватую комнату… скорее, чердак. Выше – только крыша. И к выходу на нее, пока что плотно затворенному, ведет небольшая лесенка.

- Значит, ты выходишь на крышу и наблюдаешь за звездами…

- Да, - кивнул Элиот. – Но сейчас мне это не нужно. Ведь самая яркая, самая лучистая звезда – передо мной.

Девушка осторожно провела пальцем по карте звездного неба, украшавшей простую, без обивки, стену...

- Другие называют меня солнцем, - сказала она просто. - Не знаю, как и почему я согласилась прийти сюда по первому твоему зову. Но прошу… пожалуйста… пускай между нами все будет честно.

Он ничего не отвечал. Смотрел на нее, полускрытый тенью. Как неполная луна. Не двигался. И на миг стало как-то неприятно. Словно не чарующий юноша был перед Марией, а одна из тех статуй, над которыми она работала в Академии…

Этот сумрак, тонущие в нем неказистые предметы скудной обстановки (он, прекрасный, неповторимый, разве он может жить в таком… гнезде?), почему-то бросили в душу зерно непонятного страха… и Мария поспешила сотворить огонек на ладони. Зеленый. А потом – золотистый. Их свечение игриво слилось, веселые искры озарили лицо юноши… тонкие черты, удлиненный разрез ярких глаз, в которых не было тени… И она сама шагнула к нему.

- Мария… - Элиот как будто пропел ее имя. - Ты ведь потом пожалеешь?

- Никогда!

- Почему ты со мной сейчас?

- Потому что ревную тебя к твоим звездам…

Золотисто-зеленый праздничный свет расшалившихся огоньков все еще заливал лицо Элиота, а Марии казалось, что все звезды собрались здесь сейчас и ласкают прохладными лучами его воздушные волосы...

А еще здесь было их взволнованное дыхание. И запах розы… Той самой розы, приколотой к лифу платья, что он бросил ей в кафе…

- Ты сохранила мой цветок, - сказал Эмиран.

- Конечно…

- Прошу, верни мне его.

- Но зачем?

- Затем, - ответил он, приближаясь к ней уже почти вплотную, - что роза теперь пропитана тобой… твоими чувствами… волнением… и я хочу с ней забрать и часть тебя…

- Но ведь я… - почти робко попыталась Мария возразить, но Элиот не дал ей ответить. Отколов розу от платья, он в то же время закрыл девушке рот поцелуем.

Этой ночью Алекс смотрел с балкона на темный город. Большая белая луна шла на убыль, уступая место маленькой лиловой, а это значило, что наступает темное время месяца. В сумраке главная башня города с великими часами стройно, величаво и в то же время – одиноко – возносилась над столицей и казалась такой загадочной, словно и сама была создана из переплетения белого лунного света и ночных теней. Словно в ее часах – самых больших и точных на всех восьми островах – поселился интереснейший сон… Вот только его надо разбудить.

Разбудить сон? Алекс усмехнулся. Ему вдруг захотелось стать птицей – большой черной птицей и, раскинув крылья, полететь в это темное небо, полететь на башню, чтобы заглянуть внутрь старинных часов и найти там этот темный вековой таинственный сон. Посмотреть в его… глаза? Холодный ветер, порывистый и не склонный к чувствительности, схватил Алекса за длинные, сейчас распущенные волосы и бросил ему их на лицо. Как будто не хотел, чтобы человек смотрел на башню, которой он, ветер, может касаться без труда, словно ревновал и злился…

Отводя назад спутанные пряди, Алекс подумал: какой же все-таки странный, странный этот ночной город.

В этом городе сейчас видят сны его друзья. А может быть – и нет. Может быть, сейчас они так же, как и он, отдаются каждый своему безумству. Сардо, забыв о целом мире – и о Розе, ведь так? – сочиняет новую песню… Мария, не в силах уснуть, мечтает о своем звездочете… о, этот звездочет уж точно не спит! Серж – тот парень из леса, слушает ночных птиц и упорно думает… о чем? Роза… А Роза?.. У каждого – своя… если не любовь, то страсть. Все одержимы, все пойдут на что угодно ради того, что кипит в душе и обжигает порой невыносимо.

- Все мы, - прошептал Алекс, обращаясь, наверное, к ветру, - все мы – куклы. Но где же наш хозяин? Почему он позволяет нам так безумствовать? Впрочем… если бы он нам этого не позволил – мы бы обиделись еще сильнее.

Без сожаления развернувшись спиной к башне, оставляя ее наедине с ветром, Алекс ушел с балкона. В своей маленькой гостиной он зачем-то присел к фортепиано. Взял несколько аккордов. Мягче, тоньше, звучнее… И вот уже одна из самых нежных, самых грустных и пронзительных мелодий Сардо Миллитэ льется из-под пальцев лунным шепотом, рассыпается в ночи хрустальными горошинами, акварелью нежных созвучий рисует портрет. Ее портрет…

Юная красавица кружит в печальном танце в невесомости среди ночной пустоты…

- Скажи-ка, Летти, а какие песни пела твоя хозяйка?

- Я не могу их повторить.

Странно, кукла произнесла эти слова так серьезно, как… взрослая?