Точно так же описываются в «Хеймскрингле» и все другие сражения, и не только сражения, но и любые исторические события. Можно говорить о своеобразной «обратной перспективе»: отдельные фигуры и эпизоды выпукло и отчетливо выступают на переднем плане, заслоняя собой целое и оставляя его в тени.
То, что сага о конунгах изображает историю в очень большом приближении к отдельному человеку, вообще характерно для средневекового восприятия исторических процессов. Но, нам представляется, саге такое аналитическое ви´дение особенно присуще. Сага возникла в обществе, члены которого практически все лично знали друг друга, и не только живущих, но даже и их предков; индивид никогда не растворялся и не терялся в массе. История поэтому воспринималась как переплетение историй отдельных лиц и их семей. Принцип, который наиболее последовательно проведен в «Книге о заселении Исландии», представляющей собой собрание рассказов о каждом первопоселенце на острове и о его потомках в нескольких поколениях, в измененной и усложненной форме лежит в основе не только саг об исландцах, но и саг о конунгах. Судьба индивида и судьба государства, причем не одного только конунга, но и других людей, фигурирующих в сагах, переплетены до такой степени, какой невозможно достичь, изображая историю широкими мазками. В результате возникает своеобразный парадокс. С одной стороны, как мы видели, время в саге не охватывает всей толщи жизни, с другой — все персонажи саги оказываются вовлеченными в исторические действия.
Конечно, крупно выделяемые в саге фигуры — это в первую очередь государи, вожди, чьи поступки решают ход событий, — таков способ изображения истории в средние века вообще. Таков взгляд на историю и исландского магната Снорри Стурлусона. Переход от саги родовой, посвященной жизни бондов, к саге королевской не только расширяет рамки повествования и усложняет его содержание, но и делает его более «аристократическим»: из сферы жизни простых людей читатель переносится в более высокий план социальной действительности. «Обратная перспектива» саг о конунгах отчасти диктуется социально-политическими взглядами автора.
Но «обратная перспектива» в сагах вызывается и другой причиной. Эпизоды, служащие предметом образной конкретизации, обычно не бывают нейтральными с этической точки зрения. В даваемых «крупным планом» сценах демонстрируются личные качества героя и тем самым обнаруживаются ценности и идеалы общества, которыми он руководствуется, — ведь обычно пристальный интерес автора привлекают критические ситуации, ставящие перед героем вопросы жизни и смерти, веры или чести. В эти моменты раскрывается действие судьбы, и именно в такие моменты слова´ и поступки людей исполнены особого смысла: человек определяет свою позицию перед лицом судьбы. Достойное принятие своего жребия, стойкость в перенесении невзгод и страданий, высокая доблесть, ожидаемая от героя в подобный кризисный час, — все это должно быть показано в саге со всей возможной полнотой.
Историческое действие в саге — результат столкновения людей, руководствующихся коренными этическими идеалами и выполняющих веления своей судьбы, если так можно выразиться, активно ей повинующихся. Задаче максимального выявления смысла этого исторического действия и подчинена вся структура саги.
В частности, широко применяемый в этих целях прием — замедление действия в ключевые моменты истории. Как мы видели, время в саге вообще течет неравномерно. Если оно не заполнено значительным, с точки зрения автора, содержанием, то протекает быстро, и рассказ о подобных периодах краток и суммарен. Напротив, критические эпизоды, даже очень краткие хронологически, даны детально, во всех подробностях.
Такова, например, сцена ожидания врагами Олафа Трюггвасона его флота перед решающей битвой. Они подкарауливают его для того, чтобы внезапно напасть в наиболее невыгодных для него условиях.
Противники Олафа Трюггвасона наблюдают за его флотом
«Длинный Змей» — корабль Олафа Трюггвасона
«Свейн, конунг датчан, Олаф, конунг шведов, и ярл Эйрик были там со всем своим войском. Дул свежий ветер, и ярко сияло солнце. Все вожди вместе с дружинниками собрались на островке[49] и наблюдали, как по морю плыло множество кораблей, и вот они увидели большой и красивый корабль. Оба конунга сказали тогда:
— Большой это и прекрасный корабль. Это должен быть Длинный Змей.[50]
Ярл Эйрик отвечал, что это не Длинный Змей, и было так, как он сказал. Тот корабль принадлежал Эйндриди из Гимсар. Немного спустя они завидели другой корабль, намного больший, чем предыдущий. Тогда конунг Свейн сказал:
— Олаф Трюггвасон нынче напуган. Не осмеливается он плыть на корабле с головой дракона на штевне.
Но ярл Эйрик отвечал:
— Это не корабль конунга. Мне знакомы этот корабль и парус, потому что он полосатый. Он принадлежит Эрлингу Скьяльгссону. Пусть плывет мимо. Для нас лучше было бы видеть пустое место во флоте конунга Олафа, чем так хорошо снаряженный корабль.
Немного спустя увидели они и узнали корабли ярла Сигвальди, направлявшиеся к острову. Затем они увидели три корабля, и один из них был очень большой. Тогда конунг Свейн приказал своим людям подняться на борт своих судов, говоря, что это плывет Длинный Змей. Но ярл Эйрик сказал:
— У них имеется много других прекрасных больших кораблей, кроме Длинного Змея. Подождем еще.
Тогда множество народа вскричало:
— Ярл Эйрик не желает сражаться и отмстить за своего отца. Великий срам, о котором должно быть повсюду ведомо, что мы здесь торчим с таким большим флотом и допускаем конунга Олафа уплыть в море прямо мимо нас.
И в то время как они говорили, показались четыре плывущих корабля, один из них — большой корабль с головой дракона, целиком позолоченной. Тогда поднялся конунг Свейн и сказал:
— Высоко будет вздыматься Змей, неся меня сегодня вечером. Я буду им управлять.
Многие говорили тогда, что Змей — удивительный, огромный и красивый корабль и что большое дело — построить столь прекрасное судно. А ярл Эйрик сказал так, что некоторые люди услышали:
— Даже если б конунг Олаф не имел кораблей бо´льших, чем этот, конунгу Свейну никогда не удалось бы его отобрать с одним лишь датским флотом.
Тут люди побежали к кораблям и стали убирать корабельные навесы. Но пока вожди говорили об этом, как выше записано, они увидали три огромных корабля и, наконец, четвертый, и это был Длинный Змей. Что касается других двух кораблей, которые проплыли прежде и которых они приняли за Длинного Змея, то первый из них был Журавль, а второй — Короткий Змей. Но когда они увидали Длинного Змея, все сразу его узнали, и никто не спорил, что им должен был править сам Олаф Трюггвасон, и все погрузились на корабли и приготовились к нападению» (Ól. Tr., 101).
Историки отмечают, что эта сцена восходит к «Сен-Галленской хронике», повествующей о том, как лангобардский король Дезидерий наблюдал с высокой башни в Павии приближение армии Карла Великого. Под ее влиянием создали картину движения флота Олафа Трюггвасона первые его биографы — Одд Сноррасон и автор «Красивой кожи». Снорри сократил их рассказ и придал ему большую пластичность и художественную убедительность. Развертывая впечатляющую картину движения норвежского флота и постоянного крещендо шествия все более и более прекрасных и огромных кораблей, Снорри оттягивает переход к описанию боя, в котором столкнутся флоты противников и погибнет прыгнувший за борт конунг Олаф. Время замедляет свой ход перед решающим моментом истории.
Эпический прием замедления действия перед трагической его развязкой еще более широко используется Снорри в эпизодах, предваряющих битву при Стикластадире — другое столкновение большого исторического звучания. Не менее 20 глав «Саги об Олафе Святом» посвящены описанию всякого рода приготовлений обеих сторон к бою, причем каждый раз перед читателем возникает живая сцена, имеющая глубокий подтекст. Вот некоторые из них.
