Итак, для автора «Хеймскринглы» О´дин и другие асы уже не боги или, лучше сказать, не истинные боги, ибо есть только один всемогущий бог — Иисус Христос, или Белый Христос (различение членов святой троицы, по-видимому, оставалось мало доступным недавним язычникам).[25] Вместе с тем асы не подверглись и адаптации христианством, не превратились ни в святых ни в чертей. О´дину, выступающему в «Саге об Инглингах» в качестве «культурного героя», в других сагах «Хеймскринглы» (если отвлечься от многочисленных упоминаний его в цитатах из поэзии скальдов, по большей части язычников) не отводится никакой роли, исключая, правда, единственное, но в высшей степени показательное место в «Саге об Олафе Трюггвасоне».
«Как передают» (Снорри опять-таки снимает с себя всю ответственность за достоверность сведений!), однажды вечером на пир к конунгу Олафу пришел старый одноглазый человек в капюшоне, надвинутом на лицо, и мудро говорил. Ему было что´ рассказать о всех странах, и конунг получил большое удовольствие от беседы с ним, о многом его расспрашивал, и они провели вместе весь вечер. Старик поведал ему о былых временах и конунгах, которые тогда жили. Разговор затянулся до ночи, пока епископ не напомнил Олафу, что давно пора ложиться спать, но и в постели конунг продолжал слушать гостя, так что епископ вновь вмешался, после чего старик покинул комнату. Наутро его не нашли, но повар сообщил Олафу Трюггвасону, что к нему приходил незнакомец и дал ему куски мяса, велев сварить их для конунга. Тогда конунг приказал уничтожить всю пищу, потому что «то был наверняка не человек, а О´дин, которому долго поклонялись язычники» (Ól. Tr., 64).
О´дин обрисован здесь с явной симпатией, это мудрец и превосходный рассказчик, забавляющий конунга-христианина. Антипатию к О´дину ощущает, видимо, только епископ, дважды пытавшийся прервать его беседу с Олафом, но не конунг и не сам Снорри.[26] Языческая мудрость не отвергается как нечто нечестивое и ложное, отвергаются лишь языческие жертвы (мясо, которое старик дает сварить повару).
О´дину, считает Снорри, приверженцы «истинной веры» не поклоняются, но беседовать с ним интереснее, чем с епископом. О´дину отводится здесь роль существа, обладающего сверхъестественными силой и знаниями, но бессильного перед христианским богом и его символами.
Повествование об асах и Инглингах выдержано в спокойных тонах (как, впрочем, и вся «Хеймскрингла») и в этом смысле очень далеко от нетерпимости христианской латинской средневековой литературы, враждебной всему языческому. Современник Снорри датчанин Саксон Грамматик писал о языческих богах с презрением и возмущением. Снорри не высмеивает и не осуждает веру древних скандинавов в асов, и в «Саге об Инглингах» и в последующих королевских сагах говорит о языческом колдовстве, о магии как о чем-то вполне реальном и естественном. Вспомним, что Снорри писал в эпоху, когда в Европе сжигали на костре за одно лишь подозрение в подобной практике. Так же поступали и норвежские конунги-миссионеры Олаф Трюггвасон и Олаф Харальдссон.
Создается впечатление, что Снорри и верит, и не верит в О´дина. Он относится к старым и новым богам как к представителям двух династий: одна правила в древности, другая, более могущественная, сменила ее и правит ныне. Древние правители уже не властны и бессильны по сравнению с новым богом, а потому им более и не поклоняются, но некогда от них зависело благополучие мира. Прошлое принадлежит им. Христианская церковь требовала не верить в языческих богов, христианский бог, согласно ее учению, единственный и истинность его извечна; исландцы же, скорее всего, лишь перестали чтить прежних богов, поскольку их время прошло. Категории власти и могущества подходят здесь больше, чем категории веры, истинности.
Снорри, возможно, играет мифом, сознавая его высокую художественную ценность, но если это игра, то очень серьезная. В «Саге об Инглингах» существует определенная дистанция между повествованием и повествующим: последний дает понять, что рассказываемое им не всегда можно принимать вполне всерьез, но он не поручился бы и за то, что всего рассказанного им на самом деле не было. Миф на той стадии, на которой его застает Снорри, начинает оттесняться из области «серьезного» сознания, монополизированной им в языческую эпоху, когда он пользовался безусловной верой, в область художественного вымысла, но процесс вытеснения далеко не завершен. Миф еще остается формой осознания действительности, в том числе и исторической.
Поэтому родословная северных конунгов, изложенная Снорри в «Саге об Инглингах», отнюдь не представляется ему вымышленной, а идея о восхождении исторически достоверных конунгов Норвегии и Швеции к Инглингам — вещь для него серьезная.[27]
Снорри приводит прорицание О´дина, что его потомство будет обитать в северной части мира. Потомки О´дина, подобно ему, управляли населением и постепенно осваивали лесные и пустующие области. Так возникли королевства Швеция и Норвегия, подвластные Инглингам — роду, восходящему к Ингви-Фрейру.
При одном из его потомков, конунге Висбуре, начались распри в роду Инглингов. Висбур оставил свою жену с двумя сыновьями и взял себе другую. Когда его сыновья подросли, они потребовали у отца возвратить им золотое ожерелье, которое он при женитьбе на их матери дал ей в качестве брачного дара. Получив отказ, братья пригрозили Висбуру, что это ожерелье будет причиной смерти «лучшего человека в его роду». Задумав отцеубийство, они обратились за помощью к вёльве (прорицательнице) Хульд. Она ответила им, что может наколдовать гибель Висбура, однако предостерегла: впредь убийство будет постоянно совершаться в роду Инглингов. Братья согласились на это. Собрав войско, они ночью напали на ничего не подозревавшего отца и сожгли его в собственном доме.
Таковы истоки вражды в роду Инглингов, которая действительно наполняет всю историю норвежских конунгов. Ее описанию отведено большое место в «Хеймскрингле». Если не возвращаться вновь к легендарной части истории, изложенной в «Саге об Инглингах», и перейти к собственно историческим сагам «Хеймскринглы», то нужно отметить, что уже при сыновьях объединителя страны Харальда Харфагра эта вражда доходит до братоубийства. Конунг Эйрик Кровавая Секира умертвил нескольких своих братьев, но сам был изгнан из Норвегии младшим сыном Харальда Хаконом Добрым. Затем сыновья Эйрика, вторгшись в Норвегию, явились причиной гибели Хакона, своего дяди, и захватили престол. Борьба почти без перерыва продолжалась и впоследствии, и излагать ее ход значило бы рассказывать всю историю Норвегии вплоть до Сверрира, при котором кровавая распря достигла кульминации.[28]
Нам сейчас важно лишь подчеркнуть, что Снорри усматривает два момента, определивших ход истории Севера: во-первых, основание династии Ингви, чьи потомки правят страной (историко-мифологическое обоснование их прав), и, во-вторых, родовая вражда, раздирающая род Инглингов с самого начала, вражда, на которую этот род оказывается обреченным. Последнее обстоятельство, объясняющее историю Норвегии с IX по XII в., сообщает ей вместе с тем напряженный драматизм: норвежский королевский род разделяет с Инглингами бремя проклятья вёльвы Хульд. То, что происходит с норвежскими конунгами, есть проявление неумолимой судьбы.
Обстоятельства, при которых, согласно Снорри, было произнесено проклятье Хульд, свидетельствуют о том, что он действительно придавал ему особое значение. Убийства, в том числе и умерщвление родственников, описываются в «Хеймскрингле» неоднократно. Но, как правило, о них сообщается с обычной для саг сдержанностью и трезвой фактичностью, дается только канва событий. Она имеется и в данном случае. Сыновья Висбура, встретив у отца отказ выполнить их требование, напали на его жилище и сожгли его вместе с обитателями. Эти данные Снорри почерпнул у скальда Тьодольфа. Но он не ограничивается таким повествованием и вводит новый мотив, сообщающий этому событию характер исключительности и большой исторической значимости: мотив колдовства Хульд, к которой братья обращаются за помощью, и сопряженного с ним проклятья. Посредством этого приема «заурядное» отцеубийство вырастает в источник трагедии, под знаком которой протекает вся последующая история рода Инглингов.
