— Главное чтоб не двухсотый, — шутит Слава не совсем уверенный чего именно в словах больше: шутки или серьёзного беспокойства, что зародилось маленькой горошинкой где-то на уровне желудка.

— Сплюнь, — шипит Леонид, обжигая Славу недовольным взглядом поверх очков. — Тебе Они мало?

— Не знал, что охотники такие суеверные.

— Везде есть свои правила, — холодно отзывается Леонид, не отрывая взгляда от дороги. — У нас — это недопустимость шуток про смерть. Может услышать.

— Разумно, — спустя какое-то время соглашается Слава и отворачивается к окну, вглядываясь в проносящийся мимо пейзаж и прикидывая, куда именно его везут.

Привычные и такие знакомые серые панельки теряются на фоне многоэтажных зданий. Девяти и двенадцатиэтажные дома тянутся ввысь, устремляясь своими стенами к небу и подмигивая окнами вслед приближающемуся к закату солнцу.

— Приехали, — сообщает Леонид, паркуя машину сбоку одной из красных девятиэтажных «свечек». — Выбирайся.

Его дважды просить не нужно. Слава выскакивает наружу, вернувшись в салон лишь за рюкзаком, и с удовольствием потягивается до хруста. Шестичасовая дорога без возможности размяться или чем-то заняться вымотала ничуть не меньше самого аврального рабочего дня. Правда, Леониду наверняка было гораздо тяжелее.

Слава косится на ушедшего вперед Леонида, но того выдаёт разве что осторожность с которой он двигается.

— И какой этаж? — не может удержаться Слава, следуя за своим проводником вверх по лестнице и минуя первый пролёт. — Может на лифте?

— Дойдём, узнаешь, — в знакомой уже манере отзывается Леонид, игнорируя второй вопрос.

Слава хмыкает и замолкает, понимая, что быстрее будет дойти и самому узнать, чем добиться более конкретного ответа. Тем более что цель оказывается совсем близко — прямо на следующем этаже.

Звенят ключи, прежде чем звучит требовательное: «Проходи» и Слава шагает в небольшую серенькую прихожую.

— Куртка, обувь.

Указав на вешалку и коврик под ней, где уже притаились знакомые чёрные кроссовки, Леонид разувается и исчезает в проёме, откуда вскоре выглядывает любопытный и растрёпанный Богдан.

— О! Так это ты, то пополнение, о котором говорил Леонид?

Слава вопросительно выкидывает брови, замирая с курткой в руках, только вместо ответа Богдан лишь расплывается в улыбке и тянет довольно:

— Круто!

— Он ещё не в команде, — Леонид выглядывает в прихожую с другой стороны проёма. — Герман хочет на него взглянуть. И я тебе ничего не говорил. Лучше бы в магазин сходил, в холодильнике шаром покати.

— Я тебе не домработница, — парирует Богдан в спину, снова исчезнувшему из поля зрения Леониду. — Это тебя со мной нянькаться оставили, а не меня!

Слава решает не реагировать, наконец-то спокойно отправляя куртку на свободный крючок и пряча ботинки в углу. Он рассчитывает, что мальчишка уйдёт и позволит хоть немного оглядеться, но тот, похоже, даже не думает о подобном. Богдан так и продолжает стоять, навалившись грудью на косяк, и отмирает лишь тогда, когда Слава снова обращает на него внимание.

— Гости у нас тут живут.

Богдан наконец-то отлипает от косяка, полностью выбираясь на свет и позволяя рассмотреть себя нормально. Сейчас Богдану, не то что восемнадцать, шестнадцать тяжело дать. Худой, немного нескладный. Простая чёрная майка не скрывает, а, кажется, лишь подчёркивает это. Как и домашние шорты. Слава тоже когда-то был таким: нескладным мальчишкой подростком. Только гораздо менее тренированным.

— Проходи, располагайся, — Богдан толкает ближайшую дверь, за которой внезапно оказывается жилая комната. — Нижние койки, правда, заняты, но верхние свободны. Или можешь забрать себе кресло. Не знаю, появится ли сегодня отец, но думаю, хотя бы пару дней ты тут точно пробудешь.

Комната чем-то напоминает угол у Эдуарда. Простая и максимально вместительная. Две двухуровневые кровати справа, небольшой шкаф у балконного, закрытого горизонтальными жалюзи, окна и большая карта страны, соседствующая с магнитно-маркерной доской на свободной стене. Предложенное кресло тёмной тенью ютится под подоконником. Максимально простое и, даже на вид, старенькое.

— Кухня там, — Богдан показывает пальцем на стену с картой. — Надеюсь, ты играешь в настолки? С этими, — он морщится, перекатываясь с пятки на носок и кивая в сторону выхода. — Разве что в карты сыграть можно, да и то лишь в «дурака», для остального я «слишком маленький».

Богдан видимо передразнивает кого-то из команды.

— А ещё я готовить умею.

— Супер! Не придётся больше жрать только собственную стряпню и пельмени!

Богдан вылетает из комнаты, будто пробка из бутылки шампанского, и Слава усмехается, слыша приглушённое:

— Чего ты там говорил купить надо? Я схожу! Слава обещал взять готовку на себя!

Слава вздыхает. Ничего такого он не обещал, но есть и самому хочется, а готовка для него давно уже не мучение.

Трёхкомнатная квартира упрямо хранит свои тайны. Всё что доступно Славе для осмотра — это та самая комната, где его поселили, и общие места пользования, которые мало чего могут рассказать.

Славе кажется, что он и вовсе под колпаком, потому что рядом всё время кто-то находится, хотя в квартире их всего трое.

— Расскажи про русалок, — снова закидывает удочку Богдан, послушно вставая к раковине, когда с ужином оказывается покончено.

— А чего про них рассказывать? — делает вид, что не понимает Слава, однако с кухни не уходит, продолжая сидеть за столом. — Их несколько видов, каждый из которых имеет свою особенность, и дело не только в разделение на хвост и ноги. Общего? Селятся близь воды, любят заманивать мужчин.

Слава пожимает плечами.

«Знаю, чего ждёшь, но я тоже много чего жду, но не получаю».

— А ещё?

«А за ещё это тебе лучше к Ваське, это он у нас спец по водным просторам. С любой русалкой договорится. По-хорошему или по-плохому».

В своё время именно он Славе целую лекцию прочитал. Постфактум правда, когда охота на русалок уже закончилась.

— А что ещё? Я не энциклопедия знаешь ли.

Богдан оборачивается, хлопнув ладонью по ручке смесителя и выключив воду.

— Ты отговорился там, у Эдуарда, но сейчас-то чего?

Уперевшись спиной в стену Слава наблюдает за тем, как недовольно хмурятся брови мальчишки и как он поджимает губы. Мокрые после мытья посуды руки кулаками упираются в бока. Только вот грозного вида всё равно не получается.

— А сейчас ничего не меняется. Рассказывать нечего. Была охота. Закончилась охота.

Слава тоже умеет поджимать губы. Что он и делает, складывая руки на груди. Разговаривать на эту тему ему не особо хочется.

— Так как получилось, что на тебя их песня не подействовала? Говорят, там сирены были, — Богдан не отстаёт, садясь и напирая, почти ложась грудью на стол.

— Не сирены, а мавки. Впрочем, одно от другого… говорил же, просто рыбу не люблю, — Слава усмехается. — Может, сыграем? Карты, настолка или приставка, если у тебя есть.

Он понимает, что в комнату Германа его никто не пустит и даже одним глазком заглянуть не позволит, а вот в комнату его сына…

— Идём, — заглатывает наживку Богдан. — Настолка — это надолго, но приставка у меня тоже есть!

«Кто бы сомневался» — довольно улыбается Слава, поднимаясь и следуя за мальчишкой.

Комната оказывается абсолютно обычной и… очень маленькой, хоть и функциональной. Кровать-чердак со спрятавшимся под ней компьютерным столом, приткнувшийся между ними и стеной узкий шкаф, кресло-мешок у окна и шведская стенка с противоположной стороны. Вполне обычная мальчишеская комната.

— Садись, я сейчас достану!

Слава наблюдает за суетливыми движениями Богдана, будто тот боится, что предложение ограничено по времени и если притормозить, то оно выйдет.

Вот мальчишка роется в шкафу, вот, достав приставку, подключает её к монитору и убегает, как выясняется, за дополнительным стулом.